Такси для ангела

– Охотно верю.

Пока я варила кофе, они обменивались литературными любезностями, неспешно принюхиваясь друг к другу. Немец, как ни странно, оказался на высоте: книги Канунниковой читал, в названиях не путался и к тому же непрестанно нахваливал метрессу, как нахваливают неожиданно получившийся плов. Когда поток панегириков в адрес таланта Аглаи иссяк, сыр был съеден, а кофе выпит, Райнер-Вернер (привычно срыгнув) перескочил на Москву, в которой не провел и суток. Но за это время уже успел поднабраться впечатлений.

– Я гулял всю ночь, – доверительно сообщил он и сунул руку под стол: очевидно, для того, чтобы проверить, не потерялся ли член во время гуляний. – Москва – очень красивый город. И Россия – замечательная страна.

– Ну да, – заметила Аглая. – Замечательная. Если ты родился кедровой шишкой.

– Не понял?

– Давайте обсудим некоторые аспекты нашей будущей работы.

– А как же кедровые шишки? – Несмотря на свой идеальный русский, некоторые вещи Райнер понимал слишком буквально.

– Шишек вы себе еще набьете. Обещаю.

…Аглая оказалась не совсем права. Большинство шишек досталось мне.

Немец проторчал в Москве неделю, и за это время добил меня окончательно. И дело было не в его профессиональных качествах: как профессионал герр Рабенбауэр был почти безупречен (насколько я вообще могла судить со своим слабосильным университетским Deutsche[10 - Немецким (нем.).]), разве что ему не хватало легкости и изысканности Аглаиного стиля. Как редактор своих собственных переводов он был основателен. Как переводчик, работающий с иностранным автором, – любознателен и дотошен.

Но все остальное!

Чем больше я узнавала Майне Кляйне, тем чаще задумывалась о его матери. Не на пресного же нюренбергского папашу пенять, в самом деле! Должно быть, мать Райнера была хамоватой потаскухой, склонной к бродяжничеству, алкоголизму и промискуитету[11 - Промискуитет – (от лат. – смешанный) предполагаемая стадия ничем не ограниченных отношений между полами, предшествовавших установлению в человеческом обществе норм брака и семьи (ред.).]. К тому же ее, еще в младенчестве, наверняка выкрали цыгане. И привили любовь ко всему блестящему.

Райнер-Вернер тоже любил все блестящее: кроме двух серег в ухе, он был счастливым обладателем нескольких цепей с медальонами, серебряного браслета и перстня на мизинце. И хотя немец никогда не представал передо мной в неглиже, я нисколько не сомневалась, что пупок у него проколот, а на детородном органе висят серебряные бирюльки в стиле инь и ян.

Наш совместный завтрак с Аглаей был первым и единственным.

Всю последующую неделю мы встречались на нейтральной территории – и только вдвоем: Аглая была слишком занята романом. После совместного распития кофе где-нибудь в недорогой забегаловке следовали прогулки по городу. Эти прогулки (Райнер уверял, что они необходимы ему для погружения в российскую действительность) были для меня сущей пыткой. Во-первых, Райнер-Вернер не пропускал ни одной юбки, да еще взял за правило обсуждать со мной достоинства и недостатки всех проходящих мимо женщин. Во-вторых, он донимал меня расспросами на весьма специфическую тему: что может понравиться русской женщине в… «Ну, вы меня понимаете, Алиса».

Я поджала губы и высказалась в том плане, что шляться с ним в качестве гида по Москве я, так и быть, согласна. Но в том же качестве вышивать по койкам – извините, нет. Больше на эту тему понятливый немец не заговаривал. Зато переключился на Аглаю.

– Расскажите мне о фрау Канунниковой, – попросил он.

– Без комментариев, – ответила я. Этой фразе научила меня сама Аглая. «Без комментариев» – главное и единственное оружие личного секретаря.

– Но я не смогу уловить дух автора, не зная автора.

– Сможете, – уверила его я и добавила: – Самое интересное в Аглае – это то, что она пишет. Поверьте мне.

Последняя сентенция тоже принадлежала Аглае и была с успехом опробована ею в многочисленных интервью.

– Она была замужем?

– Без комментариев.

– У нее есть дети?

– Без комментариев.

– Как давно вы у нее работаете? Вы – ее родственница?

– Без комментариев.

– Когда вы в последний раз занимались сексом, Алиса?

– Без комментариев, – привычно пробубнила я. И тут же осеклась, а проклятый немец расхохотался, чрезвычайно довольный собой.

– Очень остроумно, Райнер. И, кстати, что мы тут делаем?

Только теперь я сообразила, что мы стоим возле станции метро «Алексеевская». И сердце мое тревожно сжалось. Совсем недалеко отсюда, на улице Бочкова, жила позабытая мною Дашка. Несколько раз я порывалась набрать ее номер и несколько раз клала трубку. Да и что я могла ей сказать? Что живу теперь в Москве и работаю у Канунниковой?

Этого она не переживет.

Быть может, потом, как-нибудь, при случае… Когда Канунникову перестанут читать… Или когда саму Дашку начнут печатать… Но внутренний голос подсказывал мне, что ни того, ни другого в ближайшее время не случится.

– …У меня здесь встреча. Маленькая встреча. На пять минут. А после этого – Музей детектива, как вы и обещали. А потом…

Договорить Райнер-Вернер не успел. А я не успела дослушать. Потому что в поле моего зрения появилась… Дашка.

Только этого не хватало! И что она делает возле метро, ведь у нее же тачка! Появление Дарьи было таким неожиданным, что я не нашла ничего лучшего, как спрятаться за широкую спину дружественной нам Германии. И затихла.

У меня еще была слабая надежда, что Дашка пройдет мимо и юркнет в метро (кто знает, может, бесшабашная «Мазда» скоропостижно скончалась в пробках), но Дашка остановилась возле Райнера. Более того, Райнер нагнулся к ней, и до меня донесся звук поцелуя. А потом и Дашкин голос:

– Держи свой рюкзак, дорогуша.

Я намертво приклеилась к широкому ремню Райнер-Вернера: слово «дорогуша» все объясняло. «Дорогушами», еще с университетских времен, Дарья называла мужчин, с которыми спала. Но как ей удалось переспать с темпераментным куском баварской сосиски и – главное – откуда она выцепила его?!

– Как насчет сегодняшнего вечера? – утробным басом проворковал Райнер.

– Я занята, освещаю презентацию одной попсовой книги, но если ты хочешь… – многообещающим альтом проворковала Дарья.

– Хочу, – Райнер качнулся вперед, обнажая тылы, и это неосторожное движение стоило мне подруги.

Дарья отстранила загребущие лапы немца и во все глаза уставилась на меня. Дернула себя за нос. Открыла рот и снова закрыла его. И снова открыла.

– Ты! – заорала Дарья, готовая броситься мне на шею. – Ты в Москве! А я-то ума не приложу, куда ты делась…

Она уже сделала шаг ко мне навстречу, когда туго соображающий Райнер-Вернер ляпнул:

– Кстати, познакомься, это секретарь Аглаи Канунниковой. Я говорил тебе…

Даже если бы пакостный бундес представил меня как самку американского таракана Periplaneta americana – даже тогда на лице Дашки не отразилась бы такая гамма чувств.

– Ты?! Секретарша этой выскочки? – Видимо, не в силах переварить подобную новость, она повернулась к Райнеру-Вернеру. – Она?!

– Она, – немец слегка опешил. – А вы знакомы?

Дарья не удостоила его и взглядом. Теперь она смотрела только на меня.