Битвы божьих коровок

К Мицуко.

Женщины, подобные Мицуко, были призваны для того, чтобы косить налево и направо мужское поголовье. Обладать ими было невозможно, не обладать – тоже. Оставалось только либо отойти в сторону и отказаться от мысли приручить богиню. Либо – сгореть в топке порочных страстей. Ухватив лишь напоследок лакомого женского мясца. Поцеловав лишь краешек платья.

Судя по всему, Кирилл Лангер выбрал второй путь. И бредовая надпись на окне тому свидетельство. Любовь Лангера к Мицуко была любовью несчастной. Во всяком случае – неразделенной. Иначе его подруга вела бы себя совсем по-другому. А Мицуко оказалась совершенно равнодушной – и к телу самоубийцы, и к самому факту самоубийства. С очаровательной детской улыбкой подписала протокол – и только ее и видели…

– Следствие располагает неопровержимыми доказательствами, – пробубнил Пацюк. – И мы с вами ничего изменить не можем. Так что придется принять сей факт как данность.

– Мне сказали, что в милицию позвонила его подруга.

– Да, – Пацюк едва справился с волнением. – Вы правы. Его… подруга.

– А я могу с ней увидеться?

– Думаю, вам необходимо с ней увидеться, – он сделал ударение на слове «необходимо». – Если хотите, я устрою… Побеседуете с ней в неформальной обстановке.

– Спасибо… Большое спасибо… А когда?

«Да хоть сейчас», – едва не прокололся Пацюк и лишь в последний момент удержался от подобной глупости.

– Я дам вам номер телефона. Позвоните ей.

– А… это удобно?

– Конечно, – с неподдельным жаром воскликнул стажер. – А я отвезу вас на встречу…

– Я и так отнимаю у вас много времени, – совсем не к месту заартачилась сельская тетеха. – Я бы могла и сама…

– Что вы! Мне совсем не трудно… Вот мы и приехали.

Ржавый пацюковский кабриолет затормозил у мрачного семиэтажного дома с одинокой парадной, выходящей прямо на линию. Высунувшись из машины, Настя задрала голову и несколько минут разглядывала облупившийся модерн начала века.

– Здесь он жил? – благоговейным шепотом спросила она.

– Да. Именно здесь он и жил, – подтвердил Пацюк. – Квартира на верхнем этаже. Место, конечно, радужных мыслей не навевает…

– Что-то мне нехорошо, – вдруг запричитала Настя, а ее неожиданный покровитель нахмурился.

Недоставало еще, чтобы эту непуганую цесарку хватил кондратий – и тогда прости-прощай Мицуко, прости-прощай родинка на ее правой щеке, прости-прощай шикарный повод…

– Если хотите, можно остановиться у меня, – нашелся Пацюк.

Настя закусила губу, раздумывая над неожиданным предложением.

– Я живу один, так что вы меня не стесните…

– Один? – Настя вспыхнула так, будто он предложил ей мзду за секс-услуги. – Что вы… Идемте…

…Квартира номер тринадцать находилась на последнем этаже, куда Пацюка и Настю доставил лифт, не ремонтировавшийся, должно быть, со времен гибели в заливе Чемульпо крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец». Лифт орал благим матом и лязгал всеми своими стальными конструкциями, чем окончательно доконал простодушную Настю. Она побледнела и впилась ногтями в локоть провожатого.

«Еще стошнит беднягу», – подумал тот и невольно отодвинулся.

Но, несмотря ни на что, они доползли до седьмого этажа без всяких приключений. Вывалившись из кабины, Настя перевела дух и уперлась взглядом в дверь, единственную на площадке.

– Это она, – отрекомендовал дверь Пацюк. – Квартира, где обитал ваш брат.

Полоска бумаги с суровыми чернильными разводами и такой же суровой пломбой (дверь опечатывал лично Забелин в его, Пацюка, присутствии) произвела на сестру Кирилла Лангера удручающее впечатление. Она снова затряслась и снова вцепилась в локоть стажера.

– Может быть, спустимся вниз?

– Нет, – Настя протянула ему ключ. – Откройте, пожалуйста. Я не могу сама…

– Понятно.

Пацюк вынул длиннющую кочергу с затейливой бородкой из рук Насти и направился к двери. И только теперь увидел, что печать на двери сломана, а бумажка держится на честном слове – вернее, на чьих-то слюнях. Или соплях.

– Что за черт! – пробормотал он.

– Что-нибудь случилось? – откликнулась Настя.

– Нет, ничего…

Действительно ничего. Кто бы ни ошивался у квартиры номер тринадцать, кто бы ни ломился в нее – теперь это не имело никакого значения. В свете безобидного самоубийства.

И все же, все же…

Пацюк отогнул бумажку – на обратной стороне ясно просматривалась черная короткая полоса. А в воздухе… Пацюк мог бы поклясться, что в воздухе был разлит едва уловимый аромат «Magie Noire»!

– Открывайте же, – поторопила его Настя.

– Сейчас. – Пацюк аккуратно снял полоску с куском поврежденной пломбы, сунул ее в карман и вставил ключ в замок. – Изнутри вам, конечно, лучше закрываться на английский… А этот ключ используйте, только когда выходите куда-нибудь…

– Открывайте!

Через секунду он широко распахнул дверь.

– Прошу, – только и успел вымолвить он, когда Настя, едва не опрокинув его, бросилась в квартиру и исчезла в темноте коридора…

* * *

…Долговязый парень из страшного, как тьма египетская, и недосягаемого, как почившее в бозе Политбюро, Следственного управления ушел час назад, оставив Настю одну.

Одну – наедине с Кирюшиным сумасшествием.

Каждый угол в окаянной квартире был пропитан этим сумасшествием, и почти каждая вещь носила его отпечаток. Оно начало проявляться не сразу, а постепенно, как проявляются фотографии в копеечных кюветках (в детстве Кирюша тоже увлекался фотографией).

А поначалу…

Поначалу квартира даже понравилась ей. Просторная комната и кухня со скошенным потолком: окно кухни выходило на соседнюю крышу, на целый выводок крыш, подпирающих низкое небо. А вот комната… Единственное ее окно хмуро глазело на стену соседнего дома. Настя прикинула расстояние до стены – метра два с половиной – три, не больше. Но не это поразило ее, а надпись на стекле: