Корабль призраков

– Да-да, конечно.

– Аника, – так же весело представилась швейцарка и ткнула себя пальцем в грудь.

– Ее зовут Аника. С ударением на последнем слоге, – снова вмешался шоколадный король. – Это наше свадебное путешествие.

– Андрэ! – Аника засмеялась и положила тонкие пальцы на губы своему спутнику.

– Ева, очень приятно.

– О! Ева! Ле манифиг! Я оштень плехо говорью по-русски, ви? Андрэ обещаль мне страшный звьерь, охота ле манифиг! Я буду говорьить с вами по-русски…

Мы чокнулись. Швейцарка Аника сразу же понравилась мне. В отличие от Клио. Она была непосредственна, как и все иностранцы, и спустя десять минут, не без помощи ее благоверного, я знала об Анике почти все. Или почти все. Она родом из Монтре, изучала славистику в Сорбонне, в прошлом году приехала в Москву на стажировку, там же познакомилась со своим будущим мужем. Ей не очень нравится корабельный коньяк, она предпочитает молодое вино («вин нуво»), а также очищенную водку («э дэ ви»), а также полусухое («дэми-сек»). Ужин был великолепен («ле манифиг»), вот только не хватало салата из креветок («креветтез, а ля майонез»). И супа из спаржи («суп а эспергейз»).

Самая симпатичная гурманка из тех, кого я когда-либо знала.

А Аника все продолжала рассказывать о себе и о своем муже. Ле манифиг, ле манифиг, ле манифиг. «Я всьегда зналь, что мари… как это есть? Вийду замуж за рюс… Русского, ви?..»

Аника действительно была обворожительной, даже неуклюжий комбинезон шел ей и три теплых свитера, натянутых друг на друга. Мы расстались почти друзьями, и на прощанье Аника подарила мне крошечный брелок в виде слоника из сандалового дерева («Ми биль в Таиланде, этот элефант ми купиль там!») и пообещала научить игре в бридж. Так что утомительные двое суток перехода можно провести со вполне ощутимой пользой. Бридж и разгадывание чужой грязной тайны (не забыть об одиннадцати часах, не забыть и подняться на палубу) – чем не отличное времяпровождение?..

Через полчаса в бильярдной остались только мужчины призывного возраста, из тех, кто так или иначе хотел заполучить секс-бомбу Клио. Дрогнули только Борис Иванович с Мухой (им было чем заняться помимо певички) и привыкший к жесткому спортивному распорядку хоккеист Мещеряков. Все остальные наперебой распускали перья и старались подать себя в лучшем виде. Но Клио была цинично-нейтральна и никого из свиты не выделяла.

Или пока не выделяла.

Да, мужички, придется вам попотеть, чтобы заслужить благосклонность этой стервы. Или вырвать у нее поцелуй где-нибудь между радиорубкой и машинным отделением.

От душных мужских ухаживаний, призванных заарканить эффектную самку Клио, поскучнела даже я. Только мысль о шантажисте-старпоме и его таинственном спутнике удерживала меня в бильярдной: нужно выждать, пока кто-нибудь из наиболее вероятных претендентов на должность преступника-хамелеона не покинет бильярдную.

Обитатели пассажирских кают «Эскалибура» в общем и целом понравились мне. Или, скажем так, они были мне любопытны. Все или почти все, за исключением двух братков (по причине полной криминализации их носогубных складок), губернатора Николая Ивановича и либерала Арсена Лаккая (их излишняя политизированность была мне глубоко чужда). Клио я отнесла к стихийному бедствию и потому решила ее не замечать: живут же люди в сейсмически опасных районах! Карпик и Муха – забавные милые зверюшки, отец Карпика – милый человек, спутник Мухи – милый человек. Аника – откровенная милашка, и ее ломаный русский призван утеплить суровый корабельный сюжет, как же иначе. Ее муж хотя и немного сладковат (шоколадный король, иначе и быть не может, издержки профессии!), но тоже вполне мил. У хоккеиста Мещерякова очаровательный шрам над верхней бровью, а у преуспевающего адвоката Альберта Венедиктовича очень милая борода.

Сообщество милых людей, ничего не скажешь.

Интересно, как все эти милые люди согласились на убийство несчастных тюленей? И даже привезли с собой вооружение. Нет на вас Брижит Бардо, защитницы попранных прав животных. И кто из них был спутником старпома?..

Женщин и детей можно отмести сразу, равно как и Мухамеджана, семь лет назад – кажется, Вася говорил о семилетнем сроке давности – ему было максимум четырнадцать… К этой же легкой весовой категории относится и мой оператор (безобидная инфузория туфелька, работающая под псевдонимом «Вадик Лебедев»). А также хоккеист Мещеряков, ровесник если не субтильного Мухи, то, во всяком случае, Клио. Следовательно, остается восемь человек.

…Я покинула бильярдную без трех одиннадцать, оставив там только двух братков, которые не выказывали никаких признаков беспокойства. Хотя почему я так уверена, что спутник старпома обязательно окажется на палубе? Ведь он не сказал Васе Митько ни «да», ни «нет».

Он вообще ничего не сказал.

…На палубе не было никого. Я постояла в тени под спасательной шлюпкой: на том же месте, с которого слышала разговор. И только спустя пятнадцать минут, окончательно замерзнув, решилась выйти из своего убежища. Стараясь выглядеть как можно более беспечно (мадам дышит свежим воздухом, что же здесь такого?), я подошла к борту. Ты – режиссер-монтажер, нанятый турфирмой, для съемок экзотической охоты на тюленей, не больше. Делай свое дело и не влезай в дела чужие.

Всяк сверчок знай свой шесток.

Когда-то ты уже пробовала вмешаться, разоблачить, наказать, воздать по заслугам, – и всегда это оборачивалось крахом, всегда это приводило к самым непредсказуемым последствиям. На этом и остановимся. И отправимся баиньки.

Кто-то опустил руку мне на плечо. Это было так неожиданно, что у меня подогнулись колени. Я вздрогнула и даже издала приглушенный стон.

– Простите, я испугал вас? – за моей спиной стоял отец Карпика, преуспевающий банкир Валерий Адамович Сокольников.

– Нет-нет. – Я устыдилась своего малодушия и зябко передернула плечами. – Даже не думала, что в конце апреля может быть так холодно.

– Вы давно здесь?

Невинный на первый взгляд вопрос банкира застал меня врасплох, и я еще крепче вцепилась в леера. Зачем он об этом спрашивает? Какая ему разница, как давно я стою на палубе?

Или?..

Или он и был невидимым спутником старпома Васи? И теперь ждал его так же, как ждала его я? И сколько он ждал? Я даже не слышала, как ко мне подошел Сокольников, – и это при моем-то абсолютном слухе. Для того чтобы оказаться здесь, нужно открыть тяжелую, герметически закрывающуюся дверь, а с ней нужно повозиться: лязг дверных клиновых задраек поднимет даже мертвого. Но ничего подобного я не услышала, никакого движения, никакого намека на движение… А что, если Сокольников – если он был собеседником старпома – следил за мной? Если он заметил, что я подслушиваю, еще перед ужином?.. А теперь лишь укрепился в своих подозрениях? Ведь я появилась на палубе ровно в одиннадцать – не раньше и не позже…

– Да нет, – трусливо солгала я банкиру. – Вышла несколько минут назад подышать свежим воздухом… С этими дверями невозможно справиться. И с корабельными трапами тоже… Боюсь, у меня с ними будут сложности…

– Хочется верить, что только с ними, – просто сказал Сокольников.

Я втянула голову в плечи и еще крепче ухватилась за леера: никто не застрахован от того, чтобы не свалиться в черную пасть стоячей воды под бортом и остаться там навсегда. На кораблях, да еще с неопытными пассажирами, такое случается…

– Здесь не удержишься дольше минуты, и этот ветер… Прямо до потрохов пронзает. Я, пожалуй, пойду…

– А мне нравится здешний климат. Вот прогуливался по корме и думал о том, что хорошо бы остаться здесь навсегда, бросить к чертовой матери и Москву, и работу, поступить матросом на какой-нибудь сейнер или траулер. И ловить селедку иваси. Отличная перспектива, вы не находите?

Я находила, что мои собственные перспективы, если только Сокольников и есть тот таинственный незнакомец, выглядят не лучшим образом. И только волевым усилием заставила себя не сорваться с места и не побежать.

– Я хочу с вами поговорить, Ева. – Сокольников снял с себя плащ и набросил мне на плечи. – Вы не возражаете?

Неизвестно, к чему это относилось – к разговору или к плащу, изящно наброшенному на мои плечи, на всякий случай я утвердительно кивнула головой:

– Нет, не возражаю. Слушаю вас, Валерий Адамович.

– Вы запомнили мое имя, Ева. Очень приятно.

– Оно не такое уж сложное. Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Видите ли… Это касается моей дочери… Вы ведь с ней уже успели, – он щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, – успели подружиться.

– Ну, не знаю. Она очень своеобразная девочка. Мне она понравилась.

– Наверное, «своеобразная» – не совсем точное слово. Она удивительный маленький человечек… Знаете, я даже немного ее побаиваюсь.

– То, что она не по годам развита, видно невооруженным глазом, – польстила я банкиру.

– Я очень люблю ее… Карпик – единственное, что осталось у меня от ее матери. Я так и не женился после смерти Инги, хотя прошло десять лет… Вы заметили, что Карпик хромает? Последствия родовой травмы… Я заплатил бы любые деньги, но… Ничего уже нельзя сделать.

– Это совсем ее не портит, – дипломатично сказала я.

– Это слова мудрой взрослой женщины. Именно такой женщины Ларочке и не хватает. Старшего друга. Вы понимаете?

– Пока нет, – снова солгала я. Я отлично понимала, куда клонит банкир.

– Я хотел бы… Раз уж вы ей понравились… А вы действительно ей понравились… Я хотел бы, чтобы вы взяли шефство над моей дочерью. Это звучит смешно, да?