Новые условия

Ничего не понятно. Были – да сплыли. Ой, начинает болеть голова от этого длинного-предлинного разговора.

– Посплю… – мне было неловко, что в прошлые разы я отправлялась в свои космические сны без предупреждения.

– Конечно, поспи. Тебе нужно отдыхать.

Отдыхать? Мне нужно презентацию доделать. Но об этом я подумаю завтра – как Скарлетт О’Ха…

У меня красивая должность – менеджер по развитию в российско-немецкой компании. Я нахожу всякие там критические точки для роста и развития бизнеса, рекомендую направлять ресурсы компании в определенные места. Не сказать, чтобы рутина, – я считаю, что у меня творческая работа. Но до сих пор не понимаю, зачем оканчивала педагогический институт. Дарить светлое и вечное когда-то казалось весьма привлекательной идеей. Но все идеи в итоге превращаются в засохшие веточки иван-чая: заварил, настоял и выпил. Все, о чем ты мечтаешь, – это все временное и готово меняться под обстоятельства. Хотела ли я быть училкой? А вот даже и не знаю. Все пошли, и я за компанию. Учиться было легко и весело. Уж я-то знаю толк в веселье! Правда, одно время мысль стать педагогом меня даже зацепила. Зацепила и чуть не утащила в педагогический хаос и безденежье. В несправедливость и хамство. Уф, я спаслась. Хорошо, что в наше время полно всяких курсов переподготовки кадров. Я тот кадр, который готов переподготавливаться и терпеть повышение квалификации! Смешно придумала, да? В любом случае работа – это даже не состояние души. Просто выжить – вот для чего нужна работа. И какая разница – кладешь ты под пресс детальки или отвечаешь за информационную безопасность: в 18:00 «Аdios Аmigo!». Чашечка эспрессо, кровавая струйка томатного сока, приправленная сорока градусами, кружочки вишневого дыма. Время выжить заканчивается, и наступает время оживать.

Когда я снова проснулась, папы в палате не было. Мне стало немного не по себе – я так привыкла его видеть, это придавало уверенности. Нет, не уверенности – я чувствовала себя в безопасности! Папа, папочка, куда же ты ушел? Ты не уехал домой без меня? Твоя Геша ждет тебя, папа, не бросай меня! Мне показалось, что я сейчас захнычу, но дверь палаты открылась, и он вошел. Мой папа. Господи, мне двадцать пять лет, а я жду папу, как будто нахожусь не в реанимационной палате, а в детском саду.

– Геша, нас переводят в обычную палату! – папа улыбнулся, и я тоже.

Ну вот, скоро мы поедем домой. Папа к себе, в наш областной наукоград. Но теперь я знаю, как он мне дорог. Обещаю, я буду звонить тебе каждый день! А я вернусь в Москву, завяжу с гулянками и начну работать. Может быть, даже в школу пойду работать. Ой, ну что-то я совсем размякла. Какая школа? Нестабильное эмоциональное состояние – я сейчас на радостях еще пообещаю классное руководство над девятым «Б» взять. Ха!

3

В обычной палате было не так безлико, как в той другой, с белым кафелем. Я даже слышала, что меня окружают люди. Женские голоса. Я открыла глаза (по-моему, я очень много сплю) и поняла, что появились новые вопросы, которые нужно задать доктору. А может быть, и папе – он точно знает. Ни папы, ни доктора в палате не оказалось, хотя мне этого очень хотелось. Когда я заворочалась, голоса затихли. Ну да, это мои соседки по палате: молодая девочка и женщина в годах. Теперь у меня есть постоянная компания – можно рассказывать анекдоты и, наверное, принести из столовой тарелку каши в знак мира и дружбы. Принести. Блин, я не чувствую своих ног. Голова уже так не гудела, руки легко убирали щекочущий нос локон, а вот встать с кровати ноги не могли. А может, и не хотели. Ох уж эти ноги! Всю жизнь к ним повышенное внимание. Когда была маленькая, мама называла меня олененком за тонкие и длинные ножки. В старших классах ребята уже откровенно выкрикивали пошлости. На работе дня не проходило без короткой юбочки – мне есть чем похвастаться. Но сейчас ноги перестали быть со мной в команде. Как будто они отдельно, а я отдельно. Мне стало очень страшно. Настолько страшно, что захотелось снова стать маленькой. Той самой, когда ни руки, ни ноги тебе не принадлежат. Крошечные ладошки оказываются в плену таких же крошечных варежек – чтобы не поцарапать мордашку. А ножки сучат с бешеной скоростью и тоже живут по каким-то своим правилам.

– Мама… – я попробовала сказать это слово вслух, и у меня получилось.

Но уже через секунду потрясла новая мысль – я не новорожденная девочка Женя. Я молодая женщина, практически жена. И белые потолки – это не роддом, а больница. Мы разговаривали с папой, был врач, звучали диагнозы. Можно сейчас долго лежать, сочинять небылицы, но правда гораздо серьезнее: у меня какие-то проблемы со здоровьем. И кто-то должен рассказать мне, насколько все серьезно. К сожалению, никто не спешил этого сделать.

– Как вы себя чувствуете? – спросила женщина постарше.

Мне так не хотелось разговаривать – это я так про кашу, временное помутнение. А с другой стороны, вдруг она что-то знает?

– Грудь болит. Как будто решила посмотреть, как крутится бетон в бетономешалке, и нечаянно провалилась…

Молодая девушка хмыкнула. А та, что постарше, с нежностью сказала:

– У вас хорошее чувство юмора. Это значит, что все у вас будет хорошо.

– А вы случайно не знаете, что у меня сейчас? Мне никто не рассказывает. Может, потому, что я все время сплю? И еще, вы видели моего папу?

Женщина откашлялась – не сразу ответила.

– Папа ваш вышел отдохнуть. Он у вас такой молодец! Вы уже взрослая, а говорят, что папа не отходил от вас. Переживал.

– Вот бы мне такого папу, – подала голос молодая.

– Я бы тоже не отказалась, – поддержала старшая. – Я бы совсем не отказалась от такого папы для своих. В больницу легла, когда уже край был. Еды наготовила практически в полуобморочном состоянии. И переживаю – сил нет. Наш папа теперь не понимает, что из холодильника надо взять и в какой последовательности. Бедные дети! С таким-то папой не то что в больницу – просто дома остаться нельзя!

– А у меня папа умер, – подхватила молодая. – Выпил, как обычно, и уснул в гараже с сигаретой. Он в этом гараже себе целое жилище оборудовал – сбегал от мамкиных воплей. Там и сгорел…

Я могла много чего рассказать про своего папу, но не из серии безрукости или бегства в гараж. Только это все было лишним. Я уже понимала, что папа все бросил, чтобы быть со мной рядом. Зачем я буду рассказывать, как мы с ним каждый раз ходили в лес за грибами, а однажды заблудились? Мне нисколечко не было страшно, папа отдал мне свою куртку, не спал и охранял нас. А я прижалась к нему и сладко продрыхла наш лесной плен. Утром опять-таки папа сообразил, как нам выйти. И мама даже не успела разволноваться до валокордина. Она очень хорошо знала нашего папу и старалась не накручивать ситуацию. Однажды мама уехала в санаторий. И мы остались с папой вдвоем. О, это было крутое время! Папа классно готовил, вообще не заморачивался на завтрак-обед-ужин, не дергал меня вопросами: «А чем это ты там занимаешься? А не пора ли тебе почитать, иначе за лето все буквы забудешь?» И все в таком духе. А потом мама к сестре уезжала и снова в санаторий. В общем, мы с папой не пропадали, как дети этой взрослой соседки. И в гараж папа тоже никогда не сбегал – только если действительно по делу.

– Все будет хорошо, – еще раз напомнила женщина.

Похоже, она приняла мое молчание за переживания.

– Да, наверное.

Еще месяц назад я начала бы спорить: а откуда вы это знаете? У вас есть дар ясновидящей, или вам об этом рассказали звезды? Вот я лежу тут, с трудом дышу, не могу даже подняться и сделать самое обычное действие для человека – сходить в туалет. А она знает, что все будет хорошо. Может, сейчас сдернет, словно фокусник, с меня одеяло, я тут же вскочу и начну от радости хлопать в ладоши.

Где же папа? Где же доктор? Я хочу, чтобы мне объяснили, как и когда я смогу встать в туалет. Умыться, в конце концов, и почистить зубы. Или телефон мне дайте – руки же меня не подводят. На этом моменте мысленной вакханалии я поняла, что могу пока попросить чужой гаджет. Я же помню телефон папы и Виталика. Кстати, а я помню? Та-ак… 8… 916… И?.. Цифры устроили настоящую чехарду – прыгали друг на дружке, обгоняли. Мне нужно время. Да, мне нужно время. А может, спасет мышечная память? Однажды после серьезной гулянки я набрала номер Виталика с чужого телефона, просто начав тыкать пальчиком в циферки.

– Извините, могу я на пять минут попросить у вас телефон? – озадачила соседок.

– Конечно. Но у тебя свой лежит на тумбочке. Достанешь или тебе подать?

Ой, какая красота! Конечно, достану – я же не инвалид. На несколько секунд голова закружилась от резкой боли в груди. И вот уже родной друг скользнул ко мне в руку. Не успев задуматься, включила, набрала код (да здравствуют крепкие нейронные связи!). Мессенджеры горели огоньками непрочитанных сообщений. Несколько пропущенных вызовов. Но меня больше всего интересовала связь с Виталиком. А вот и он. Упс. Мне почему-то показалось, что от него должно поступить штук десять сообщений. Или двадцать. Сколько я уже здесь? А было всего одно: «Привет, малыш! Скорее выздоравливай. Жду тебя на работе». И все?! Сколько дней кантуюсь в этой несчастной больнице, открывая глаза и видя перед собой только отца. Что, где и как – мне никто ничего не рассказывает. Я чувствую себя огромной неваляшкой, которую можно посадить на кровати и все, что я смогу, – это раскачиваться на постели. Мне даже показалось, что ногу пронзила боль. Я обрадовалась этой боли и попыталась пошевелить конечностью. Нет, пока ноги отдельно. Почему-то в голову пришло дурацкое: «Мухи – отдельно, котлеты – отдельно».

– Я хочу поговорить с врачом. Как я могу с ним поговорить? – во мне заклокотала злость. Надо быстрее, прямо здесь и прямо сейчас обсудить мое состояние. Может, меня неправильно лечат?

– Ну… он приходит во время обхода…

– Где я? – я имела в виду город, но соседки испуганно замолкли. – Ну, где я? Как это называется?

– Это больница… – тихо сказала старшая.

– Да это я понимаю! – по-моему, у них даже вырвался вздох облегчения. – Город какой? Не Москва?

– Нет, что вы. Это Волгоградская область.

Волгоградская область. Замечательно. Этого мне только и не хватало. Наверняка здесь никому ни до кого нет дела.

– Я хочу увидеть врача! – решимость придала мне сил, и даже руки сжались в кулаки, как будто диагноз и перспективы я сейчас буду из доктора выбивать силой.

– Лена-а-а! – крикнула кому-то старшая, и в двери появилась девушка в халате. – Лена, девушка очень просит доктора. Может, Михаил Андреевич сможет подойти? Ей важно.

Наверное, они там еще поперемигивались с этой Леной, потому что она несколько секунд стояла и смотрела на мою соседку, которая территориально находилась за моей спиной, и только после этого кивнула и снова прикрыла дверь.

4

– Что со мной, Михаил?..

– Михаил Андреевич, – подсказал доктор. Да, тот самый красивый дяденька, который иногда говорит странные вещи.

– Михаил Андреевич, здравствуйте, – мне показалось, что надо быть вежливой. От того, насколько я сейчас буду воспитана, возможно, зависит моя судьба. И он не станет злиться, придираться, говорить гадости.

– Вы попали в ДТП. Помните об этом?

Я энергично кивнула и тут же поморщилась от боли.

– Ушиб головного мозга средней степени, контузионные очаги лобных долей второго типа, субарахноидальное кровоизлияние. Ушиб мягких тканей головы.

Теперь понятно, почему так сильно болела голова. Интересно, это субхна… субнах… короче, это излияние несерьезно?