Палатинат. Часть 1. Произошедшее

К моменту следующей передачи золотой дани «Сынам Локки» паладины стали уже совсем иными существами и, если совсем кратко, играючи разобрались со своими захватчиками. Можно сказать, что освобождение выглядело как казни египетские или как избиение младенцев царём Иродом, – с какой стороны посмотреть. Единственным погибшим в ходе освободительной операции стал руководитель «Сынов Локки» и то он погиб не от рук паладинов, а по своей собственной глупости. Этот придурок, видимо сильно испугавшись возмездия, пытался в одиночку сбежать на батискафе, бросив своих соратников. Но проходя декомпрессию, вместо понижения давления перед выходом к батискафу, он повысил его, причем настолько, что подобное, в здравом уме, было бы невозможно не заметить, после чего открыл дверь шлюзовой камеры. Вполне возможно он решил таким странным образом покончить с собой, но почему так, когда у него на поясе был «Глок», не понятно. Да и хрен с ним.

При захвате Опэнбурга паладины, участвовавшие в нём, почувствовали, что как бы вырвались за пределы области всеобщего сознания. Стало понятно, что при выходе из Траумпфальца люди теряют связь со всеобщей оболочкой, которая формирует поле из ионизированного потока частиц внутри себя, создавая, таким образом единое тонкое тело – ауру Траумпфальца. Только эта аура обращена не вовне, а внутрь, во внутренний объём пещеры. Так надорганизм объединяется и взаимодействует с тонкими телами всего живого внутри себя. Паладины в Опэнбурге, отдаляясь друг от друга, примерно на сто метров уже не слышали мыслей друг друга. Но оказалось, что они способны целенаправленно посылать и принимать информацию в виде теле– и радиосигналов.

При соприкосновении с аурами «Сынов Локки» также было сделано ещё одно открытие. Оказалось, что люди, не имеющие связи с симбионтом, являются очень удобным и мощным источником энергии для самого симбионта, доминантным организмом экосистемы которого являются такие же люди. Как ни странно, именно эмоциональные переживания: страх, угрызения совести, вообще любые переживания заставляют людей испускать пучки квантов энергии, как бы сбрасывая таким образом нервное напряжение. Как мы тогда решили, – это что-то типа аварийной системы, спасающей нейроны от «перегрева», но причина этого явления имела несколько иную природу, хотя в некотором роде и это объяснение имеет под собой основание. Этими «аварийными выбросами» паладины могли питаться, причём с удовольствием. Того же порядка по энергетическим характеристикам, столь же «калорийными», оказались пустые и несбыточные мечты, имеющие циклический характер, и сознанием заведомо признающиеся как нереализуемые, например, о том, что они («Сыны Локки») вырвутся и накажут паладинов. По мне так эти мечты стали самым вкусным блюдом из того, что я когда-либо ел. Кванты энергии «аварийных выбросов» смертных симбионтом воспринимаются почти без потерь, в отличие от энергии света или химических реакций расщепления, которые усваиваются со значительными потерями и требуют наличия специализированной системы усвоения и накопления в каждом конкретном случае. Некоторые из паладинов, успевшие «повампирить» на «Сынах Локки» даже несколько приуныли, когда доступ к этим ублюдкам запретили на общем голосовании.

Захваченных «Сынов Локки» разместили в одном из помещений Опэнбурга, и решили, что их пожизненное заточение там – это вполне адекватная мера наказания. Девушек, находившихся у них в сексуальном рабстве, перевезли в Траумпфальц. Вот собственно и всё. Об операции по освобождению Опэнбурга больше сказать-то и нечего. Хотя нет, есть: этот рукамиводитель, пытавшийся сбежать, был до того алчным человеком, что даже в момент смертельной опасности думал о наживе. Убегая, он прихватил с собой венец старика пфальцграфа, видимо, похищенный им при захвате подводного палатината. Венец был раритетным изделием из золота, инкрустирован сапфирами и рубинами, правда, одного камня в нём уже не хватало. Венец отнесли на могилу основателя, как дань уважения.

После возвращения контроля над Опэнбургом паладины узнали от «Сынов Локки», что на поверхности бушует пандемия, вызванная смертельной заразой, переносят которую комары. Потому у паладинов не возникло массового желания покидать своё надёжное убежище, за исключением Фридриха и Лизы. Фридриху было нужно, во что бы то ни стало, забрать семью. А Лиза надеялась привести в Траумпфальц Ваню, её единственного друга. К Фридриху решил присоединиться и Вильгельм. Вылетев втроём из подводной пещеры, они какое-то время двигались вместе, но на широте Гибралтара их пути разошлись. Фридрих и Вильгельм продолжили свой путь дальше на север, а Лиза направилась на восток. Ребята старались избегать на своём пути поселений, боясь подхватить заразу. Они отчётливо видели в воспоминаниях одного из членов «Сынов Локки», как быстро эта зараза убивает человека. Друзья также соблюдали режим тишины и не пользовались недавно открытой способностью передавать теле– и радиосигнал на большие расстояния. Опасались быть таким образом запеленгованными военными и раскрыть своё существование и существование Траумпфальца. Опыт, полученный благодаря «Сынам Локки», отразился на способности друзей доверять людям.

Сделав крюк и обогнув континент на приличном расстоянии над Атлантикой, потом развернувшись на восток, ребята добрались до Балтики. В Балтийском море, медленно, у самого дна, двигались строго на восток, оказавшись на долготе Берлина, повернули на юг.

Дом Фридриха был за городом на природе в небольшой деревушке, в нескольких десятках километров от Берлина.

Когда Фридрих в опустевшей деревушке нашел свой дом, его жена и дети были уже давно мертвы, впрочем, как и все его соседи.

Вдруг за углом мелькнуло какое-то коричневое свечение, Фридрих кинулся туда и наткнулся на медленно летящую над грунтовой дорогой фигуру парня. Тот испугался, и было рванул в сторону города, но в следующую секунду развернулся, а Фридрих, погнавшийся за парнем следом, налетел на него снова.

В той, неожиданно возникшей, суматохе этот урод, в котором Фридрих узнал по воспоминаниям, полученным от одного из основоположников пещерного мира Траумпфальца, – Генриха, молодого лаборанта медико-биологической лаборатории крупной корпораций паладинов, так вот этот урод, принял Фридриха за представителя своих хозяев, да ещё и чем-то рассерженного на него. Впрочем, Генрих по меркам смертного был уже не молод. Но Фридрих почему-то воспринимал его юнцом, видимо потому, что в тех воспоминаниях, которые он получил от знавшего Генриха паладина, тот был совсем юн. Ну вот, этот «юнец», принявший Фридриха за одного из своих хозяев, передал ему доступ к своему сегменту коллективной памяти, вроде как, решил отчитаться: «Мол, не виноват, меня послали». Из неё Фридрих и узнал почти всё, что знает об истории человечества с точки зрения богов. Конечно, этот бывший лаборант был мелкой сошкой и если сравнивать с человеческими мерками знаний, – просто получил инструкцию от старших с крайне кратким изложением теории и своеобразным идеологическим посылом. Но тогда для меня, то есть для Фридриха, полученная информация была шоком. Если снова вернуться к человеческим меркам, то он сказал: «Хозяин, все лишние устранены на вверенном мне участке. Я молодец и экономно использовал комаров. Часть предоставленных вами материалов удалось сберечь, благодаря моим рационализаторским решениям». Увидев ужас в глазах Фридриха, юнец искренне озадачился вопросом: «Что не так-то?» В этот момент подлетел Вильгельм и, в отличие от этого рационализатора, он сразу прочитал мысли Фридриха и добытую информацию. Ведь Фридрих от Вильгельма скрыть мысли не мог, да и не хотел. Потом они убивали этого коричневого. Очень трудно убить бессмертную тварь, но изучение возможностей симбионта не прошли даром, и от бывшего лаборанта осталась лишь кучка пепла.

Из его памяти друзья узнали, что миром правят древние люди с огромными синими или фиолетовыми аурами, передвигающиеся с огромной скоростью над планетой в энергетических оболочках в форме сфер. Смертные в древности называли их богами. Теперь же, эти боги, используя пробы, отправленные на анализ из Траумпфальца, создали себе бессмертных слуг, подобных себе, но жестко ограниченных в возможностях и жизненно зависимых от них, одним из которых и являлся этот Генрих. Боги даже не скрывали, что предыдущих слуг, которые были менее контролируемы, и иногда пытались бунтовать, они уничтожили. Видимо, именно это и стало причиной раболепства новоиспечённого служки перед Фридрихом, имеющим столь же выдающуюся ауру насыщенного синего цвета, точь-в-точь как у его хозяев. По полученным сведениям, эти твари были быстрее и сильнее, а главное, древнее нас настолько, что стало очевидным: при встрече с ними нам не выжить. Их враждебность к нам не вызывала сомнений, ведь они уничтожили всех, кто мог бы использовать источник тех проб (всех, кто просто мог понять, что это такое), что уже говорить о нас – обладающих этим источником. А заодно уничтожили всех смертных, полный контроль над которыми им показался сомнительным, и которых, теоретически, недобитые «враги» могли захватить и использовать. Вывод напрашивался сам собой, – причиной гибели миллиардов смертных и множества бессмертных – точное количество которых Генриху было неизвестно, стали три кусочка дерьма, отправленные на анализ в лаборатории на поверхности планеты из глубоководной пещеры Траумпфальц. Ведь как оказалось, древние считали, что эти организмы, обнаруженные в дерьме, уже давно исчезли и называли они их «амброзией». Многого, конечно, было не узнать от этого служки, но понять в какую древнюю и жестокую историю занёс случай обитателей Траумпфальца было можно.

Конечно, кое-что из вновь приобретённых знаний имело и чисто познавательно-прикладной характер. Например, то, что появление совместного со смертным человеком потомства продлевает жизнь носителя симбионта. Это подтвердило то, что было уже известно, но только применительно к кроликам (как известно, мы это предполагали). Оказалось, что в отличие от детей, рождённых от родителей, оба из которых являются носителями симбионта, дети, имеющие одного родителя-носителя не получают своей личной субколонии кремневых микроорганизмов ещё в утробе матери, а могут её приобрести только если того пожелает их бессмертный родитель и поделится своей. Конечно, это ему ничего особого не стоит, но сам этот факт был важен для понимания системы функционирования симбиотических связей при смене поколений носителей. Более того, на кроликах это не зависело от того, является носителем папа или мама – тот же результат был и с людьми. Только после рождения младенец мог «вкусить амброзию», независимо от того, кто его мог «угостить» мать или отец. Исходя из информации, полученной от сожженного Генриха, здесь важна была генетическая, а не физиологическая связь между поколениями.

Более того, если опять же предполагать полную аналогию с кроликами, которых вводили в экосистему аэротенка, заражённую симбионтом бессмертия, а теперь она представлялась полной, то, гибридное поколение имело менее устойчивую связь с симбионтом. Полукровки были ограничены в функциональных возможностях по сравнению с чистыми линиями носителей. Но для сообщества доминантов эти гибриды были благом.

Чем генетически уникальнее для сообщества бессмертных носителей был смертный родитель, тем ценнее было совместное с ним потомство, так как эти полукровки увеличивали генетическое разнообразие главного вида в экосистеме-надорганизме носителя. Для убиенного «юнца» такой экосистемой-надорганизмом был город Берлин, его центральная часть. Увеличение генетического разнообразия, в свою очередь, увеличивало продолжительность жизни всех членов популяции доминантов надорганизма. В Берлине было под сотню представителей доминантного вида, связанных с симбионтом, и они уже интенсивно занимались своим «коллективным омоложением». Симбионт после рождения гибрида удлинял «хромосому» всей популяции доминанта-носителя биоценоза-надорганизма, коей являлась огромная спиралевидная молекула, скрепляющая симбиотических кремниевых микробов с клетками носителей. Эта молекула удлинялась и как бы делала дополнительный «стежок», прочнее «пришивая» каждую клетку каждого представителя популяции доминантного вида в надорганизме к симбиотическим клеткам, этот надорганизм сформировавшим. Конечно, это происходило не сразу, а после того, как надорганизм получал информацию о новом члене сообщества и уже после передавал её другим членам популяции своих доминантных организмов. Думаю, понятно, что удлинение хромосомы происходило только при получении полукровкой симбионта от его родителя-носителя этого симбионта, точнее, после получения симбионтом доступа к новорожденному гибриду. И чем уникальнее получался гибрид, тем прочнее получался «стежок». Боги для своих новых слуг, в том числе и из Берлина, создали механизм, позволяющий им использовать своё гибридное потомство для продления бессмертия и при этом не предоставлять бессмертие самому этому потомству. Потому полукровки новых слуг богов, за редким исключением, оставались смертными. Как этот механизм работает, убиенному Генриху было неизвестно.

Ещё удалось выяснить, что боги оставшихся в живых смертных разделили между крупными городами, в которых находятся экосистемы-надорганизмы их новых слуг. Сколько городов, столько и надорганизмов. И «смешиваться» бессмертным разных городов-надорганизмов запрещено, можно только обмениваться смертными. Сделано это было для того, чтобы бессмертные слуги богов из одного города не имели связи с надорганизмом «смотрящих» из другого города и не могли управлять его «инфраструктурой». Одним словом, «объединяться-укрупняться» слугам запретили.

Вильгельм и Фридрих с огромными предосторожностями направились в обратный путь, но в какой-то момент Фридрих осознал, что не хочет или, точнее, не может вернуться в Траумпфальц. Уж слишком велика, оказалась роль жителей этого мирка в гибели людей на планете, и его семьи в том числе. Попрощавшись с Вильгельмом он пообещал, что даже под пытками не выдаст месторасположение Траумпфальца, а по-другому этим древним где находится Траумпфальц не узнать и направился на восток. Это произошло примерно там же, где они разошлись с Лизой. Чуть западнее. Конечно, это произошло не так просто, но теперь это уже не важно, ведь произошло – важен сам факт.

Он – Фридрих, то есть я (а, не важно) он некоторое время бесцельно скитался по океану, натыкаясь изредка на людей. Первый раз встретил лодку в море. Второй, трёх парней в Атласских горах, но люди погибали при встрече с ним. Так, через череду смертей, он узнал о проведённой поголовной «чипизации» населения планеты. Третья встреча с людьми, плывущими на большом судне, окончательно развеяла сомнения по этому поводу и даже позволила поверхностно изучить природу этих «чипов». «Чипы», по существу, представляют собой сложные энергетические устройства или что-то вроде того. Эти устройства запускают механизм самоуничтожения смертного человека при его контакте с бессмертным человеком, вроде Фридриха. Важно, что убитый друзьями Генрих ещё не обладал информацией об этих «чипах», иначе я бы знал о них. Видимо эта «чипизация» была проведена за те несколько месяцев, которые Фридрих блуждал по океану, погрузившись в свои воспоминания и горечь потери, осознавая, что не понимал насколько были ему близки те, кого он недолюбил, недоласкал и не оценил, пока они были рядом, пока они были. Были.

Блуждая по Атлантике на широте Гибралтара, и прокручивая в голове воспоминания о том, как они с Вильгельмом примерно на этом же месте расстались с Лизой, он вдруг почувствовал её присутствие. Так, будто она где-то рядом, он даже обыскал ближайшую акваторию, но в какой-то момент это прекратилось, ощущение присутствия Лизы исчезло. А через время на горизонте показались две огромные синие сферы. Фридрих понял, что это хозяева Земли, и что сейчас его будут убивать. Он знал, что эта встреча рано или поздно должна была случиться. И вот случилась. Фридрих, что было сил, кинулся от них в противоположную сторону, те следом. Он путешествовал по просторам океана в образе огромного змея, и соревноваться в скорости с передвигающимися в воздухе сферами было глупо. В следующую секунду он понял, что сферы уже над ним. В отчаянной попытке уйти от неминуемой гибели Фридрих нырнул на глубину, надеясь, что там шансов уйти от погони будет больше. Сферы тоже нырнули, и уже приняв каплевидную форму и уменьшившись раза в три в объёме, продолжили преследование. Действительно, здесь эти древние уже не имели столь разительного преимущества в скорости, но всё же стремительно его нагоняли. Их разделяли уже считанные десятки метров, когда Фридрих, не желая сдаваться, нырнул в глубоководную впадину, на дне которой оказался небольшой дремлющий вулкан. Именно около него синие капли уже почти нагнали Фридриха. Он решил, что лучше погибнет, чем попадёт в руки этих тварей и нырнул в жерло вулкана, понимая, что продолжительное нахождение там – это верная гибель даже для него. Но пробив слой застывших магматических пород, и пройдя через несколько метров раскалённой магмы, он снова врезался в магматическую корку, проделав отверстие в которой, он оказался в водном пузыре. Убегая теперь уже от лавы, хлынувшей вслед за ним и застывающей по пути, Фридрих вышел в галерею пещер, наполненных горячей водой. Водой, а не расплавом магмы! Это было спасение. Там он и обосновался, решив не выходить из своего убежища как минимум год, но просидел даже больше, разрабатывая систему маскировки, позволившую впредь бы ему избегать подобных преследований».

Поворочавшись, повествователь задумался о чём-то невыразимом словами. Но через некоторое время перевернулся на спину и, уставившись немигающим взглядом в потолок, продолжил:

«Дальше все произошедшее заняло много лет, но писать собственно не о чем. Вылез я из жерла вулкана, и ничего лучше не придумав, поймал крупную тигровую акулу, влез в её брюхо, и отправился назад в Траумпфальц. Акула оказалась, как я и предполагал, отличным способом камуфляжа, и не пропускала излучение, исходящее от моего тела. Как в дальнейшем показал опыт, отличить меня от других акул было сложно, если не заниматься этим целенаправленно. Потому, в дальнейшем, подобный способ путешествия позволил пройти по мировому океану всю планету, особо не опасаясь быть замеченным. Во время этих странствий я обнаружил многие десятки прибрежных городов, заселённых людьми, на, казалось бы, обезлюдевшей планете, в которые путь для меня был заказан. Часто задерживался неподалёку от какого-нибудь города и наслаждался исходящими от него теле– и радиосигналами. Но старался не пересекать линию горизонта, за которой находился очередной город. Это всегда сопровождалось появлением тускло светящихся коричневых сфер в небе, которые пристально наблюдали за крупным морским животным, оказавшимся рядом с их городом. Впрочем, это случилось лишь дважды, в дальнейшем я был осторожнее.

Но ещё до того, как я начал скрытно странствовать по океану, тогда когда я выполз из пещер близь вулкана и вернулся в Траумпфальц, я обнаружил его опустевшим, если не считать «Сынов Локки», причём не в полном составе. Эти уроды сильно истощали и еле двигались, они уже почти полгода без продыху сидели на опиатах и канабисе, коих в ущелье произрастало в избытке. И это если не считать «продых», который они провели в запое и мастурбациях, и предыдущий наркомарафон.

Но я был рад даже их обществу, хоть и не подавал виду. Особенно меня раздражал лысый, который к тому же у этих отморозков ещё и верховодил. Почти каждый раз, когда я его видел, мне вспоминалось, как Лиза заглядывала ему в глаза, умоляя его не трогать её. Выяснить точно куда делись паладины мне так и не удалось, отморозки ничего не знали и никого не видели, двоих из них забрали из их импровизированной тюрьмы накануне того как дверь их узилища в Опэнбурге автоматически отворилась и они смогли выйти в долину пещеры, где я и застал этих обдолбанных маргиналов. Сам Траумпфальц ответить на поставленный вопрос тоже не смог, нейронные связи его были сильно разрушены. Так, обрывки образов: паладины строили какие-то корабли и собирались покинуть планету, улететь на другую, очень далеко, там был кто-то ещё, но кто – непонятно. Но именно он руководил строительством этих космических кораблей. Связи единого надорганизма Траумпфальца были нарушены специально, но не полностью. И с его старением, связанным с отсутствием хозяев, это не было связано, он бы сто лет простоял без нас, – повреждения были механические. Видимо, хотели скрыть, куда летят и технологию, позволяющую это сделать. А не уничтожили Траумпфальц, потому как обо мне помнили, не знаю, может и не так, но хочется верить, что так. Было ещё кое-что, – колония симбионта бессмертия, которую мы обнаружили в той горячей пещере, исчезла. Создавалось впечатление, что кто-то очень не хотел, чтобы хоть одна клетка этого ценнейшего микроба осталась в пещере, пещера была стерильна. Но как раз этому логическое объяснение найти было не сложно.

В общем, я общался с «Сынами Локки», иногда их «модернизировал», без моего вмешательства они бы уже познакомились со старостью, частенько воспитывал, всяко бывало. Много путешествовал в телах крупных морских животных, кстати, живности за эти годы в океане развелось – просто тьма. Ну вот, в сущности, вроде как, и всё. Я здесь, живу себе, вот начал вести дневник. Всё.

А вот ещё что: когда я возвращался назад из вулкана, то снова наткнулся на то место, где почувствовал присутствие Лизы – странно это. Может она и не улетела со всеми остальными на эту далёкую планету? Очень может быть. Лиза!»

Фридрих вскочил с постели и выскочил пулей из комнаты.

Глава 5. Казни Египетские, или Избиение младенцев царём Иродом

По океану мчался невероятно крупный одинокий тунец. В какой-то момент рыбина резко нырнула и начала кружить в толще воды, периодически опускаясь к самому дну или наоборот, поднимаясь к самой поверхности. Так продолжалось весь день. Фридрих чувствовал присутствие Лизы, то в одном, то в другом месте, но каждый раз, когда он останавливался и сосредотачивался на этом смутном ощущении, то оно пропадало. И в следующий раз возникало уже в другом неожиданном месте в пределах примерно одного кубического километра объёма акватории, в котором к тому же присутствовало два довольно сильных океанских течения. Одно течение тёплое и относительно медленное у поверхности, другое – холодное и довольно стремительное на глубине примерно в километр. Именно между этими течениями, где воды испытывали вихревое воздействие разнонаправленных потоков, как раз и возникали миражи присутствия Лизы. Когда над океаном начало темнеть, тунец, не выдержав перегрузки, издох. Фридрих, бросив тушу мертвой рыбы на глубине, вынырнул на поверхность. Проорав несколько раз, что было силы, – «Лиза!!!», лёг на обратный курс, не задумываясь о маскировке. Он чувствовал себя жалким и как никогда одиноким.

Он в образе какого-то каплевидного невиданного существа с глазами на спине, которые, не мигая, всматривались в звёздное небо, доплыл до Трампфальца. Уже начинало светать, когда он нырнул, устремившись к гористому дну, и вскоре по бесконечному коридору Опэнбурга шаркающей походкой шёл одинокий Фридрих, проклиная эти огромные переборочные двери, разбивающие туннель на участки, сам туннель, и свою судьбы, занёсшую его в эту клетку со всеми удобствами.

Пройдя очередной участок этого злосчастного коридора, и уже почти вплотную приблизившись к переборке, за которой находился следующий отрезок пути, самый протяжённый из всех, Фридрих позади себя услышал, как закрутился маховик двери, находящейся более чем в ста пятидесяти метрах позади него. Этот едва уловимый звук подействовал на него отрезвляюще. Фридрих запаниковал, а в голове возникли предательские мысли в сослагательном наклонении: «Надо было маскироваться, придурок! Трудно было поймать акулу?! Ну что ж – теперь всё! Дерись, до последнего дерись, трус!». Ему действительно было очень страшно, и очень не хотелось умирать, но он решительно развернулся и бодрым шагом пошел навстречу неминуемой гибели. Когда дверь начала отворяться, сердце Фридриха забилось как генератор высокочастотных колебаний, перед тем как открылась дверь, в его сознании успела проскочить ещё одна, единственная, мысль: «Хоть за пятку, но укушу!».

Дверь открылась и на пороге показалась Лиза. Фридрих, будучи готовым ко всему, к такому оказался не готов, – «Лиза! Твою мать! Я чуть тебя не убил!». Лиза подбежала к Фридриху и кинулась ему на шею, со словами: «Спасибо, Фридрих, что не забыл про меня» – и принялась его целовать в заросшие щетиной щёки, глаза, лоб, после прижалась всем телом и зашептала: «Спасибо, спасибо, спасибо, ты мой спаситель». Фридрих тоже её обнял, правда, с некоторой опаской: «Я рад, я очень скучал, я здесь чуть с ума не сошел, один. Я думал, что это эти «древние» меня нашли и чуть тебя не убил. Прости, Лиза». Лиза посмотрела ему в глаза: «Я знаю, всё знаю, не переживай, ты не мог меня убить, никак не мог, не по силам тебе это, потому не переживай об этом, пустое. Ты меня к жизни вернул, и я, я рада, я счастлива, что ты такой есть, ты один на Земле такой, ты даже сам не знаешь, как ты важен, как мне дорог».

Они вдвоём продолжили неспешный путь дальше. Не существует слов, чтобы выразить, как каждый из них был счастлив тем, что на свете есть другой, просто есть, и ему можно сказать об этом.

Прошло много дней прежде чем Фридрих снова сел за дневник, в этот раз он уже не пользовался рукой из стены, она вообще исчезла, а сам сел за стол. Впрочем, почерк в дневнике не изменился.

«Лиза вернулась. Она стала другой: сильной, но осталась такой же доброй. Правда, теперь правильнее о ней говорить как о великодушном человеке. Она уже не наивная девочка, но и не озлобившаяся стерва, она скорей умудрённая опытом женщина, сохранившая веру в людей, хотя они очень старались это исправить. Она всё равно в них верит, только теперь ещё и готова им помочь самим поверить в себя.

Как оказалось, буквально через пару часов после того как мы с Вильгельмом, в центре Атлантики на широте Гибралтара, расстались с Лизой, отправившейся на поиски своего друга Вани, её нагнала огромная синяя сфера и испепелила молнией. Лиза должна была погибнуть, но не умерла в полном смысле этого слова, она на долгие годы застряла между жизнью и смертью.

Организм Лизы распался от разряда молнии, но клетки его не сгорели, как минимум, не все. Подобным образом её организм отреагировал на поражающий фактор, избежав тем полного уничтожения. Но вот вернуться в исходное состояние он уже не смог, более того, клетки начало разносить течением. Как Лиза пояснила, в первые минуты после удара она вполне бы смогла собраться, она это чувствовала, но сфера, поразившая Лизу молнией, никак не улетала, а наоборот, зависла прямо над тем местом, где совсем недавно была Лиза. Потому она не решилась выдавать свою живучесть, о которой сама только что узнала. Понимая, что второго удара ей уже не перенести. Пока она ожидала, когда же улетит это существо, её частички настолько расплылись по поверхности воды, что Лиза потеряла сознание, именно в тот момент, когда синий шар уже был на горизонте. Но за это время, пока синяя сфера висела над расплывающейся по акватории Лизой, та успела сделать для себя ещё одно открытие: она могла читать мысли приблизившегося к ней существа, ей даже удалось покопаться в его памяти. Конечно, удалось выхватить лишь несколько несвязных моментов воспоминаний и прочитать то, чем его, а точнее её, сознание было занято именно в тот момент, но кое-что ценное она всё же успела узнать.

Как уже понятно из контекста в сфере находилась женщина, – человек женского пола. Сама сфера являлась не чем иным как неотъемлемой частью этой человеческой особи. Эта технология, или способность (навык, если угодно) создавать подобные сферы, теперь доступна (или доступен) и нам. Лиза вообще много чего ценного приобрела за ту пару минут, пока над её рассыпавшимся телом висела эта дряхлая «сука». Сколько «суке» было лет от роду на тот момент доподлинно неизвестно, но возраст этой твари исчислялся тысячами лет, вероятно даже десятками тысяч. Конечно, радиоуглеродную датировку Лиза не проводила, но по тем обрывкам воспоминаний о памятных для старушки из синего шарика событиях было очевидно, что ещё до потопа она была уже давно не девочкой, во всех возможных значениях, которые подразумевает такая характеристика для человеческого индивидуума женского пола. Кстати, эту древнюю красавицу (Лиза полагала, что та была самой Афродитой) привлекла, и даже озадачила странная картина гибели Лизы. Обычно, как стало известно из воспоминаний этой древней сущности, после подобных поражений бессмертный яркой и мгновенной вспышкой сгорал дотла. Или, если поражение оказывалось не смертельным, что у неё случалось крайне редко, ввиду её невероятной огневой мощи, присущей всем высшим божествам, к числу коих она, бесспорно, относила и себя, то бессмертный покрывался рябью. Рябь была признаком того, что организм достаточно силён и как бы тушит очаг поражения, мобилизуя резервы, хотя если написать, что он, наоборот, таким способом поглощал энергию поражающего воздействия, распределяя её по организму, будет также верно. В случае с Лизой, не было ни того, ни другого, она просто рассыпалась в пыль от удара молнии. Это и заставило задуматься престарелую кривляку со стальной вагиной и бешеным чувством прекрасного, о загадочности данного случая, и, конечно же, подлететь к месту предполагаемой гибели своей жертвы. Женское любопытство – это прям болезнь, её даже века не лечат. Не обнаружив признаков жизни, сфера улетела, хотя сомнения у богини всё же остались. Как она сама себе объяснила произошедшее, осталось загадкой.

Одним словом, клетки организма Лизы, образовав несколько сотен небольших колоний, принялись курсировать по кругу в пределах значительного объёма воды, используя существующие там течения для корректировки движения. В некотором смысле можно говорить, что данное решение они приняли осознанно, каждая из колоний обладала субсознанием Лизы. И когда я целый день провел в пределах этого объёма, по которому кружили эти колонии, то встречался именно с субсознанием отдельных колоний клеток Лизы, вес которых был столь мизерным в общей массе, взвешенных в воде микроорганизмов, что на него я просто не обращал внимания. Но когда я вылез из туши мертвого тунца и направился к поверхности, а там прокричал имя Лизы, то мой след стал ориентиром для сбора нескольких десятков ближайших колоний к точке поверхности воды, где я вынырнул на поверхность океана. Из этих «сообразительных» колоний Лизы встретившихся там, где я вынырнул, и образовалась малюсенькая рыбка, которая уже смогла сопротивляться течениям и двигаться целенаправленно. Она и собрала остатки организма Лизы в рыбину уже приличных размеров, весом под полкило. Эта рыба пока добралась до Траумпфальца, успела набрать вес до необходимого для женщины небольшого роста и астенического телосложения, какой и была Лиза. Так Лиза вернулась к жизни. Это если не брать во внимание эмоциональную составляющую.

Но всё-таки вернусь к Афродите, или как её там реально зовут, вернее к той информации, которую Лизе удалось выудить из этой женщины. Во-первых, и это, наверное, самое мерзкое из всего, что удалось узнать – она вообще никак не отличается от нас с Лизой. Но подобная тождественность возникла у неё с нами совсем недавно, примерно сотню лет назад. Раньше эта женщина была богиней, а теперь снова стала титаном. «Снова» – это значит, что она относилась к той группе древнейших из богов, которые были изначально рождены титанами. Терминологию я взял из мифологии Древней Греции, именно она наиболее точно, хоть и с абсурдными искажениями отражает реальную структуру организации божественного общества. Описать то, что удалось узнать, без использования обобщающих и относительно не очень корректных терминов и понятий, мне не представляется возможным, если только не использовать вновь придуманные термины и тоже ими исказить картину, но только в других местах. Короче, то, что я увидел, описать человеческим языком без искажений невозможно, потому опишу вам это так, как получится, естественно, стараясь не упустить суть – главное. Многое из того, что узнала Лиза, подтвердило и разъяснило то, что я узнал от мало осведомлённого и вероятно потому покойного Генриха.

Главное из всего, что теперь мне известно, это то, что боги стали богами только благодаря людям. Для титанов человеческий род, его смертная часть что-то типа допинга, наркотика. Хотя подобное сравнение не отражает реальность вообще. Оно лишь характеризует ту степень соблазна, которая возникает у бессмертного при его появлении в обществе смертных, будь то титан или уже законченный бог.

Не зная различий можно решить, что эти товарищи одного поля ягода. Поле может и одно, а ягодки разные. Строго говоря, титаны вообще цветочки, а вот боги – это ягодки, разные ягодки, но для смертного брата все как один ядовитые. Всё просто: те титаны, которые пристрастились к энергетическому вампиризму со временем потеряли возможность получать энергию из других источников. Механизм этих преобразований сложен и прост одновременно, но в итоге сводится к узкой специализации на источнике получения энергии. Так вот эти вампиры и стали богами. Нет, даже не так, боги появились задолго до появления термина «вампир» и правильнее говорить о богах как о паразитах. С этими тварями у них сходства значительно больше, чем с выдуманными существами, которые по поверью пьют людскую кровь, чтобы утолить свой голод. Боги не заинтересованы в гибели своих жертв, за редким исключением, как и паразиты, как минимум, не в массовой гибели. Боги, чтобы получать энергию смертных должны сначала их заразить собой. Заразить общину смертных собой бессмертный может множеством способов и для вас эта информация бесполезна, но вот что паразит желает получить от жертвы и как понять, что вы заражены – это вам будет интересно. Но оговорюсь сразу, вы все заражены и, поверьте, далеко не одним паразитом. Богам нужно от вас то, чего вам самим не хватает. Им нужно то, что нужно и вам.

Что вам всем нужно в жизни, что есть её физическая основа, кроме очевидного и реально не являющегося таковым? Это всего две вещи: время и силы. Это то, чего нам всем всегда не хватает. Нам не хватает времени, чтобы вдоволь надышаться. Мы стареем ровно тогда, когда, казалось бы, только готовы жить. И у нас не хватает сил справиться со своими проблемами, а душа требует решить и чужие. Все мы чувствуем несправедливость, витающую в воздухе. Все мы себя убеждаем, что мир жесток и проходим мимо чужого горя, говоря себе: «Всем не поможешь». «Мир жесток, – выживает сильнейший», – мысль, которая посещала каждого, когда его цепляло чьё-нибудь бедственное положение, но часто не было ни сил, ни времени ему помочь, или были, но было жаль их тратить на чужого вам человека. Да и не принято так, стыдно с «такими» общаться, что подумают прохожие. Помогать «чужим» у нас можно только на публику и то только тогда, когда в обществе наступает момент «моды» на «единение». Проще говоря: «В природе так заведено, кто-то должен быть жертвой». Но мы никогда не были её детьми. Мы – люди и рождены вне природы. Потому, склоняя головы, и признавая тем, что мы не способны, не в силах побороть её законы в своём собственном обществе, мы чувствуем, как отравляем свои души. Но всё это обман. Законы, по которым живет человеческое общество, с законами природы не имеют ничего общего, это подделка – суррогат закономерностей природных пищевых пирамид. Это симуляция, игра, целью которой является поддержание диссонанса между внутренними и внешними потребностями человека. Наши законы, заложенные внутри нас, не писаны и не продиктованы инстинктом выживания, это законы совести, они – то единственное, что смертные смогли вынести из породившей нас среды – оболочки бессмертия титанов, где из зверя родился человек, и жил там в золотом веке, в раю, если так понятнее. То есть рай это не место, это человеческая среда обитания, среда, преобразовавшая зверя в человека. А золотой век это время, которое человек там провёл.

Да, звериное в нас осталось – основные инстинкты, например. И что? Они вполне даже симпатичные и нисколько не злые, пока мы на них не пялим намордник общественных норм и не начинаем их дрессировать. Мы вообще не замечаем, как транслируем, на обусловливающее жизнь, потребности человека «главную общественную ценность» – иерархичность прав. Путаем отношения людей, играющих разные роли в обществе, с отношением хищника к жертве. Право сильного в природе стало общественным правом удачного стечения обстоятельств, помноженным на беспринципность. При таком удачном диагнозе у человека часто наблюдаются симптомы атрофии совести.

Почему-то, и мне неизвестно почему, но смертные смогли вынести коллективное чувство справедливости и сострадания – совесть из, казалось бы, чужой среды титанов. Видимо, это основа, сама суть очеловечивания зверя, которым являлся человек до его появления в «раю», где он впервые смог обменяться мыслями и чувствами с сородичами. Видимо тогда и зародились такие понятия, как сопереживание и сострадание, а на основе них уже появились первые законы, сводом которых является совесть. Заметьте, если это так, то первые законы не то, что «не писанные» и не устные, они – образные!

Эти человеческие законы совести конфликтуют внутри нас с чуждыми, привнесенными извне правилами поведения, которые правят в наших общественных пирамидальных системах, выстроенных по образу и подобию трофических пирамид животного мира. В этих суррогатах многообразие видов, занимающих разные пищевые ниши, заменяют и занимают представители одного вида, но при этом жрут друг друга, будто одни – это львы, а другие – зебры. Кому-то повезло меньше и им вообще достались роли стервятников или жуков-навозников.

Всё это опосредованный каннибализм, не меньше! Я по большей части пишу не о юридических нормах, а о стереотипах нормального, «правильного» поведения, укоренившихся в обществе. Эти «правила» часто противоречат даже юридическим нормам, что уж говорить о совести. Законы нашей совести глубоко субъективны и бессознательны. Нарушая их, мы не можем избежать наказания, оно будет справедливым и неотвратимым, потому как мы сами себя судим и только мы сами может себя помиловать.

Но как так получилось, что в реальности мы живём по «правилам», которые вызывают у нас внутреннее отторжение, которые нутром своим не приемлем? И почему учим жить по ним своих детей. А потому что по-другому мы бы не выжили. Вспомните поговорку: «с волками жить, по-волчьи выть», или другое высказывание: «человек человеку волк» – это мы о самих себе – волк не так бездушен, как нам «видится» через «призму» общественной пирамиды. Каждого из нас как будто двое: один сидит внутри и ужасается, другой, стиснув зубы, идет вперёд, невзирая на обстоятельства. Эти двое не ангел и демон – фу, какое мерзкое, в корне не верное противопоставление, они противопоставлены иначе. У каждого из этих двоих есть свой собственный и демон и ангел, которые, по сравнению с первыми двумя, очень даже мирно уживаются.

Со временем (кто-то раньше, кто-то позже) мы черствеем, становимся менее чувствительны к диссонансу между совестью и тем, как необходимо поступать, чтобы не потерять положение в обществе, или просто выжить в нём. И уже не замечаем своего сочувствия и сострадания, когда проходим мимо чужого горя, где-то глубоко, отдалённо эти чувства возникают – это неизбежно, но они уже не достигают сознания.

Для вас будет шоком, но так и задумывалось изначально, когда богами создавались ваши первые общины. Всё работает правильно, система отлажена как часы, никакого хаоса, просто идеальный порядок – не подкопаться. У человека нужно было забрать его время и его силы – забирают, но забрать их так, чтобы он не погиб, и смог дать потомство – без проблем – живут же, и плодятся. Еще дай бог каждому виду на Земле такую завидную плодовитость.

Тысячелетия вёлся искусственный отбор. Как вы проводите селекцию, выводя породы молочного скота, которые давали бы вам максимальное количество молока, так и боги выводили породы людей, дающие максимальное количество сил и времени. Время, которое у вас забрали вы даже и не заметили. Этот процесс почти безобиден, это как шерсть с овцы состричь, овца особо не страдает и ничего не теряет. Человек разнообразием своего генома может продлить жизнь богов, при этом не погибнуть. Боги как бы накапливаю, собирают различные комбинации генома человека, что позволяет им продлевать жизнь (я уже это упоминал). Потому предпочтительнее такие породы людей, которые будут быстро размножаться и быстро стареть, максимально быстро видоизменяя геном вида. Время в физическом смысле у конкретного человека не отнимают. Время для него «ускорили», чтобы торопился, бежал по жизни, не оглядываясь, спешил успеть пожить.

Что касается сил, силы у человека отбирают реально. Механизм прост: нереализованные желания, подавленное сострадание, любые преступления перед совестью; когда человек становиться апатичен, ленив, хондрит – его ест совесть или он чувствует душевную боль – он отдаёт свои силы богам. Если он становится чёрствым и способным без угрызений совести идти по головам, то он становится инструментом, с помощью которого выжимают силы из других. Не может, не способен стать инструментом – в компост его. Его настигают законы пирамиды-суррогата. Если способен, то он встаёт над обществом, над сегментом ячеек в пирамиде – выходит на следующий уровень игры. Это очень интересно, затягивает, игра становится смыслом жизни. Теперь всё на своих местах, всё очевидно, как он раньше не замечал, что вокруг все бараны. И только он и ещё несколько уважаемых людей смотрят на жизнь правильно, они вместе – элита, а там – овцы. Всё просто: так устроен мир. Шанс дан каждому, но не каждый его способен реализовать, так что «не ропщите, чернь!».