Палатинат. Часть 1. Произошедшее

Палатинат. Часть 1. Произошедшее
Вильгельм Плут

В первой части главный герой раскрывает читателю саму суть взаимоотношений богов и смертных. Волей судьбы оказавшись вовлечённым в интриги богов, герой приобретает способности прародителей богов – титанов, и становится одним из игроков древнейшей на Земле игры. В эту игру была вовлечена ещё одна бывшая смертная, которая обладает уникальным свойством – она слегка «блаженная». Действия происходят в ближайшем будущем, где смертных разводят как скот, впрочем, так было всегда, с самого начала времён. Вывести людей из этого порочного круга – значит разрушить цивилизацию, их породившую. Но как уничтожить то, что бессмертно?

Пролог

В детскую комнату, где в кроватке спит младенец, рыча от боли, вползает женщина вся покрытая свежими кровоточащими язвами. Вслед за собой по полу за ремень она волочёт дробовик. Добравшись до кроватки, женщина наставляет дробовик на ребёнка. Выстрел. Женщина, опёршись о кроватку, забрызганную кровью с лохмотьями плоти, с улыбкой на застывающем лице, еле слышно, испуская дух: «Успела». Глаза стекленеют.

Тишина. Откуда-то из глубины дома, постепенно усиливаясь, начинает доноситься зудящий звук полёта одинокого комара.

Глава 1. Бич Божий

В тускло освещенной комнате со стальной переборочной дверью быстро закрутился маховик запорного механизма и в помещение вошел человек в потёртом светло-сером комбинезоне. Пройдя через всю комнату, он рухнул в большую неприбранную постель, представляющую собой каменный уступ, расположенный в дальнем углу, застланный черным матрацем, поверх которого в беспорядке лежали одеяла и подушки. С час поворочавшись в попытках уснуть, он лег на спину и уставился в высокий потолок. Прошло ещё минут десять. В какой-то момент в паре метров от каменной кровати у стены вырос стол, будто кто-то снизу выдавил его из пола. Следом на столе выросла стопка плотных бледно-серых листов бумаги, а из стены над столом выросла рука, держащая перьевую ручку. Рука, торчащая из стены по плечевой сустав включительно, создавала впечатление, будто там застрял человек. Нижний лист бумаги скользнул на край стола у стены, рука, опустив перо пишущей ручки на лист, застыла. Потом вроде как начала выводить какое-то слово, но, не закончив, исчиркала лист и снова замерла. Человек в кровати закрыл глаза ладонями. Испорченный лист исчез, впитавшись в стол, а на его место из стопки скользнул другой. Комната на несколько мгновений наполнилась оглушительной тишиной и статичностью ветхой чёрно-белой фотографии. Вдруг рука крупными буквами принялась что-то писать – быстро, нервно, изредка замирая:

«Мне почти каждую ночь снится один и тот же сон:

Она. Но с каждым годом я всё реже вижу её лицо, а если вижу, то размыто, и черт его уже не разбираю. Но ноги, вернее одну – левую, я вижу всегда четко. Её прекрасные длинные худощавые ноги с серовато-бледной тонкой, слегка сухой кожей. Я вижу и ощущаю под рукой родинки, – маленькие едва заметные точки, рисующие причудливую ломаную линию по наружной стороне бедра, как будто карту созвездия, где затерялась планета, на которой всё ещё существует рай.

Просыпаясь, стараюсь понять, не сошел ли я с ума, но как только меня снова накрывает это невыносимо болезненное и, в тоже время, непреодолимо влекущее чувство, осознаю, что ещё нет. Так что я решил, что уместно и своевременно начать вести дневник, или просто писать. Нужно поделиться своими мыслями с бумагой и воображаемым читателем, пока не стало поздно. Надеюсь, это меня хоть немного отвлечёт от гнёта циклически возникающих образов в моей голове. К тому же мне есть что написать. Вот только с читателями проблема, но со временем, возможно, мы это преодолеем, а времени у меня предостаточно. У меня времени предостаточно? У кого у меня? Кто я? Так, стоп!»

Рука зависла над знаком восклицания. Человек в потёртом светло-сером костюме громко выдохнул, и рука продолжила писать с нового абзаца:

«Я думаю, что я всё ещё человек, только в моих жилах течет не красная кровь, а голубое желе. Сердце моё бьётся в широком диапазоне: то совсем редко, едва колышется, как сейчас, то молотит тысячи ударов в минуту, когда того требуют обстоятельства. Тело моё тоже может меняться, в частности, плотность его регулируется моим разумом, дышит кожей, всем дышит, а может и не дышать и переходить на анаэробный режим функционирования. Аура моя просто огромна, по сравнению с вашей, и более плотная, я свечусь ярче. «Свечусь»! Аура! Какой вздор! Вы её вообще не видите, ни мою, ни тем более свою, вы вообще мало что видите. Нет, не то, это не то, что вам нужно, важно, что интересно.

С чего начать? Столько хочется сказать, но с чего начать?

Начну с того, что я просто ненавижу святош и всякого рода праведников, и я не имею в виду лицемеров, произносящих слащавые речи на публике, к ним я отношусь ровно, ну то есть относился. Сейчас не знаю, уже давно не встречал. Я вообще давно никого не встречал. Нет, люди есть, я точно знаю, но мало, и желательно к ним не приближаться без особой надобности. Они все сплошь чипированные, только приблизишься, и их сразу глушат, в смысле, убивают – жалко. Все в довольно крупных городах, которых под сотню раскидано по планете. В эти города крайне сложно попасть, как минимум, мне не удавалось. Остальная территория безлюдна.

Так что-то я не о том. Так вот. Я говорю о тех, кто абсолютно уверен в существовании самой возможности воплощения в реальность таких понятий как справедливость и свобода, вот их я люто ненавижу! Эти юродивые (когда-то и я был таким) самые страшные люди для человечества. Именно по их вине общество постоянно оказывалось на краю гибели. Так произошло и на этот раз.

Сразу хочу предупредить читателя, что всё нижеизложенное не толерантно, потому как для меня нет понятия более искусственного и противного. Здесь всё описано как было, есть на самом деле, и будет так до скончания веков, – за это я вам ручаюсь.

Начну с главного, – со свободы. Её у вас, у людей, быть не может в принципе. Потому что вы субстрат, – среда обитания для других более конкурентоспособных организмов. И я говорю не о каком-то мистическом или фантастическом бреде, которым вас насмешливо припугивают, а вы предсказуемо реагируете по типу: «Быть не может, но свет на всякий случай не выключай». Я говорю о таких же людях, как и вы, ну почти таких же, вернее будет сказать, вы почти такие же, как они. О тех, которые чуть больше чем люди, я сам о них знаю мало, хоть сам, наверно, такой же, как они. Но речь о вас.

Мне сложно для вас писать. Сложнее, чем вам общаться с малыми детьми. Очень трудно подбирать слова, которыми я бы смог выразить свои мысли и при этом был бы понят потенциальным читателем. Да и мысли путаются. У меня что-то вроде бессонницы, потому мысли путаются, но то, что я пишу крайне важно, потому не сочтите за труд и следите за мыслью, даже если она прерывиста. А когда её потеряете, начните заново, найдите ту, которую потеряли и, возможно, у вас получится найти ещё одну, другую, ту, что глубже. Они обе простые, потому, если вы их найдёте, то дальше читать будет проще и интереснее – вы будете понимать, что здесь написано. Так я о свободе.

Рабство в вашей крови, оно заложено генетически, избавиться вам от него не удастся, даже не пытайтесь, будет только хуже. Вавилонскую башню уже разрушили, ещё раз взбунтуетесь – разберут фундамент. Если проще и на пальцах, то приведу самый простой пример: если человека вырастить в любви и ласке, но без языкового общения, то вы получите Маугли, – жутко, не правда ли? Ребёнок может оказаться в жутких условиях, но в языковой среде (с ним будут постоянно разговаривать, пусть матом и отморозки) – и он будет иметь возможность развития: выучить другой язык, освоить науки и т.п., но если его лишить языкового общения, не отформатировать жесткий диск вовремя, – то всё. Заметьте, я говорю не о традициях или культуре, где прослеживается очевидная и поверхностная параллель между блондином янычаром в среде брюнетов турок и уткой одного вида, выросшей среди уток другого вида.

Без общества нет языка, без языка нет общества – это что-то вроде вопроса о том, что было первым курица или яйцо? Вот ещё вопрос: что будет собой представлять группа людей, где каждый говорит на своём языке не известном другим, где-нибудь на отдалённом необитаемом острове? Себя представьте среди них. Отвечу сам: это будет точно такое же общество как и его другие одноязычные собраться. Найдёте как объясниться, будьте уверены. Значит общество в самой грубой его форме – это группа людей с сознанием, отформатированным языком. Язык есть «файловая система» сознания, если для вас удобно такое грубое сравнение. Человек – продукт общества, созданный языком общения, принятым в данном обществе. И, соответственно, он ограничен возможностями языка. В целом, вербально-символьные языки – системы крайне громоздкие и ограниченные для полноценной реализации интеллектуально-эмоциональных возможностей человека. Но других нет. Язык вообще как система общения, превратившая стадо в общину, – лишь грубая упрощенная модель той системы, в которой человеку однажды случилось побывать. Вот какая-то группа диких людей побывала в среде, в которой могла общаться меж собой мысленными образами, среда исчезла, а группа осталась. Дальше, думаю, понятно: среду смоделировали – и получился язык. Ну как исчезла – вас сначала в эту среду затащили, очеловечили, а после из неё выперли!

Но речь не о том, а о вашей свободе, вернее, её отсутствии. Те, которые создали вербально-символьный формат общества людей; точнее лишили вас возможности общаться мысленными образами, и потому вам просто пришлось заговорить, чтобы не вернуться в животное состояние; сделали это для того, чтобы было удобнее вами пользоваться. Что они с вас имеют? Много, очень много, всего и не перечислишь, плюс допускаю, что многого я и сам не знаю, ведь я совсем недавно в их клубе. Но главное это генетическое разнообразие – вы источник жизни для них. Вы, по сравнению с ними, живёте несоизмеримо мало, очень быстро размножаетесь, и непрерывно обогащаете свой генофонд. Вот этот процесс крайне важен для ваших хозяев. Вы – источник вливаний свежей крови в их престарелые жилы. Общество хозяев устроено так, что они имеют общий геном.

Забегая вперёд, скажу: память у них тоже общая, хоть и сегментированная, что с непривычки жутко неприятно. Когда я сам только-только попал в этот клуб в числе некоторого количества других людей, то меня жутко смущали воспоминания или просто мысли этих людей в моей голове. Часто они ими делились со мной, чтобы точнее и, главное, полнее передать информацию, а ещё чаще нечаянно, случайно. Поначалу было много, очень много нелепых курьёзных ситуаций, позже мы научились ставить блоки. Но поначалу постоянно чужие мысли на заднем фоне сознания. Разные. Разных людей. И ещё их чувство стеснения, когда ты проявил невольное любопытство к деталям и как бы придвигал их мысли к себе, вытаскивал с заднего плана. Жуть! Общежитие сознаний!

Но давайте вернёмся к тем, кто уже давно такие. Они живут в оболочке, образованной общим симбионтом – колониями одноклеточных протоорганизмов с чертами вируса и бактерии на кремневой основе с углеродными переходниками для создания симбиотических, точнее сказать, мутуалистических связей с организмами, в основе которых лежит углерод. Да, сложно, но проще не опишешь. Оболочка, в некоторой степени, отделима и многослойна. Это не луковица и не капуста, а скорее замок с комнатами отдельных жильцов, их доспехи с конём в придачу и всё это, включая прописавшихся там жильцов, – единый организм. И если вдруг все жильцы разом, облачившись в доспехи, севши на добрых коней покинут замок, то он, замок, довольно быстро умрёт и превратится в безжизненные руины – вот такая неприятная особенность. Всадники, конечно, смогут выстроить новый, все вместе или каждый для себя, но, во-первых, будет потеряно нажитое непосильным трудом, а во-вторых, пока у всех них один общий геном, каждый сможет жить в жилище другого, и быть обласкан этим жилищем как и в потерянном замке. И хотя, благодаря симбионту, организмы хозяев находятся в идеальных условиях, они всё равно подвержены старению на клеточном уровне, пусть и крайне медленному. И здесь на помощь приходите вы. Они периодически вводят в свою общину одного из вас, наиболее генетически достойного, точнее нужного, лишь для того, чтобы им разбавить свою общую генетическую основу. Физически это выглядит так: Богиня влюбляется в смертного и рожает от него полубога или, наоборот, от связи бога со смертной рождается герой. Этих полубогов потом приглашают на «Олимп» и делают «бессмертными». Так и только так. Если у вновь прибывшего нет генетических связей с обществом, общество его не примет, точнее сказать, его не примет симбионт, являющийся цементирующей основой данного общества. Так происходит обновление крови, и продление жизни всех, кто там живёт. Про симбионта и особенности жизни человеческого организма, вступившего с ним в связь, я расскажу подробно, но позже.

А сейчас сосредоточусь на отсутствии свободы у вас. Сами подумайте, если изначально человеческое общество лишь грубая копия общества богов, то о какой свободе может идти речь? Если бы вы были свободны, то были бы дикими стайными волосатыми животными, если бы, конечно, выдержали конкуренцию с другими обезьянами. Ваш организм был рождён в идеальных условиях симбионта богов. Вы голые слабые твари с нежной кожей, у вас нет ни длинных клыков, ни крепких когтей. Зато у человеческих женских особей овуляция каждый месяц. Жутко неудобно в естественных условиях, и как удобно для разведения. Как у кроликов, с той только разницей, что крольчиха вынашивает потомство один месяц, а человек девять. Но и цели при разведении преследуются разные. В случае с человеком, цель получить одну конкретную особь с нужными свойствами, а не максимальную биомассу, представленную огромным числом, как в случае с кроликами. Без моделирования условий, в которых вы рождены, вы бы погибли. Жилища, которые вы строите; орудия труда, которыми пользуетесь; одежда, которой согреваетесь – всё это ваша попытка вернуть то, что потеряли. Но вы ничего не теряли, вас изначально приглашали «туда» лишь погостить. И вы должны быть благодарны хозяевам за то, что они поделились с вами своим сокровищем и дали вам шанс пойти по другому пути, нежели вам предлагала природа-мать. И когда люди сетуют на то, что их общество несправедливо и представляет собой пирамиду, они не знают, что общество изначально было создано таким.

Прежде чем у смертных более жестокие и хитрые, с помощью слова и металла, поработили более милосердных и наивных (прошу, не заблуждайтесь: сильные, умные, слабые и глупые были среди и тех и среди других и тогда и сейчас), люди, ставшие бессмертными, превратили остальных, оставшихся смертными, в культивируемую массу рабов. И уже в этой массе этот процесс расслоения на классы продолжился, приближая верхушку слоёного общества рабов к тем райским условиям, которые были необходимы человеку для полноценной жизни, пусть короткой, но человеческой. Поверьте, сначала появился человек, а уж потом труд, породивший излишки. Излишки спровоцировали появление элиты как чего-то постоянного и неизбежного. В свою очередь элита превратила излишки в нехватку, чем способствовала повышению производительности труда. Или всё-таки сначала возникла элита, и стала причиной возникновения нехватки и труда, как явления, стремящегося преодолеть эту нехватку, и излишков никогда и не было, – не всё ли равно. Суть в ином. Преодолевая циклически возникающую нехватку то того, то другого, обезьянничая друг за другом, трудящиеся двигали технический прогресс, именно в этом истина. Так, благодаря элитам, жаждущим большего и создающим нехватку имеющегося, трудящиеся достигли невероятно высокой производительности труда, но так и не смогли удовлетворить своих потребностей.

Конечно, даже в первом приближении, всё несоизмеримо сложнее: языковые барьеры, разные традиционные и религиозные нормы, а также разная степень сытости низов в разных частях планеты, разбивали общество на сектора и превращали картину общего социума в шахматную доску, на которой всевозможные социальные градиенты вычертили разграничительные линии. Линии пересекаясь, создали клеточную структуру единого пространства, удобную для игр смертных элит, которыми, в свою очередь, играли бессмертные боги. Но не думайте, что я свихнувшийся фаталист. Просто я знаю, что всё не так, как выглядит. Но это уже про справедливость, а о ней я выскажусь как-нибудь и в другой раз, хотя в свете вышеизложенного не вижу в этом особой нужды».

Свет гаснет, рука из стены замирает, потом свет снова загорается, и рука принимается писать снова.

«А сейчас я не могу себя сдержать и не рассказать о Ней. Это, наверное, моя плата за … впрочем, не важно. Я хочу рассказать о той женщине из сна. Я с Ней не спал. Я всего несколько раз, буквально считанные минуты общался с Ней один на один. Каждый раз я говорил что-то невпопад, всегда выглядел идиотом, а чувство стыда меня сковывало или, наоборот, заставляло вести себя крайне неуравновешенно. Я лишь мельком видел Её в купальнике, но помню только то, что видел, – сам факт, а не то, как Она выглядела. Я не помню Её фигуры, но почему-то мне кажется, что у Неё были длинные ноги. Я не хочу, чтобы вы думали о Ней как о моём нереализованном сексуальном желании. Долгое время я даже не думал о Ней как о женщине – Она была для меня, как ангел воплоти. А когда прорвало, то было уже поздно. Даже если не брать в расчёт жену, чьей подругой Она являлась, и детей, которым обязательно нужен рядом отец и полноценная семья, я уже к тому времени погряз в проблемах и как мужчина объективно стал жалок и убог. А Она казалась недосягаемой. Я делал всё, чтобы выпрыгнуть, но тем зарылся окончательно. Мне оставалось утешать себя лишь тем, что с супругой я могу быть сами собой, то есть быть занудным неудачником, бздеть и ругаться матом. Последний раз я Её видел, когда забирал жену из кафе, где супруга была в компании подруг, в числе коих оказалась и Она. Супруга тогда здорово перебрала и по заведённой с давних пор у замужних дам традиции демонстрировала стабильность моей психики, которой, по её мнению, она добилась в результате каждодневной дрессировки. Моя спутница жизни что-то говорила о мужчинах вообще как таковых, что-то нелестное, говорила на публику. А Она смотрела на меня с сожалением. Это была не жалость, а именно сожаление, хотя может мне и показалось. Откуда мне знать, что было у Неё в голове. Но Она в, отличие от других присутствующих не смеялась, и даже не улыбалась, просто смотрела, Она одна смотрела мне в глаза, мгновение, а потом опустила взгляд – и всё. Интересно, ведь помню, что смотрела в глаза, помню, встретились взглядами, а глаз не помню и лица не помню, хотя лица остальных помню отчетливо. По дороге домой жена вела себя необычно ласково, вообще она меня очень любила, да и я её, но почему-то мы совсем не понимали друг друга, наверное, это у всех так, рутина. Вообще, много позже супруга как-то проговорилась, что видела, какое смятение вызывает у меня одна из её подруг, и что это всё пустое и вздыхать там не над чем и не над кем: «Она не такая как кажется». Я промолчал, мне в тот момент почему-то совсем не хотелась скандала на пустом месте, чего не могу сказать о жене. И ещё я подумал, что может хотя бы у супруги всё так, как она хотела. Одним словом меня поглотили двоякие мысли, двоякие чувства, и пустота. А кто сказал, что будет легко?».

Рука поставила точку и замерла над листом бумаги.

Глава 2. Намерения идущего

Свет потух, но через несколько минут опять загорелся, и рука вновь принялась что-то быстро писать. Свет через время стал ещё более тусклым, чем был, но продолжил гореть. А рука из стены, набрав невиданную скорость, начала просто летать над поверхностью листов, исписывая их крупным почерком в считанные секунды:

«Сейчас мне бы хотелось описать то, что, по моему мнению, стало причиной Апокалипсиса, снизившего численность населения земли с восьми с половиной миллиардов до нескольких сот миллионов. Апокалипсисом смертные назвали пандемию, вызванную вирусом, переносимым гнусом, унёсшую большую их часть в мир иной, если таковой вообще существует, в чём я сильно сомневаюсь. Пожалуй, начну с того момента, когда это началось лично для меня и моего друга, по совместительству делового партнёра:

Я часто вижу тот момент жизни, особенно когда меня накрывает тоска и захлёстывают воспоминания, и теперь картина этих судьбоносных для меня событий снова встаёт перед моими глазами как будто это происходит прямо сейчас. Но сейчас я вижу её, эту картину, глазами нескольких участников событий и это одно из преимуществ коллективной памяти, – можно увидеть одно и то же событие с разных точек зрения. Вообще произошедшее, на мой взгляд, наиболее точно отразилось в памяти моего друга, потому его воспоминания я возьму за основу повествования, конечно же, мне не обойтись без воспоминаний других участников случившегося, но если описывать произошедшее со всех имеющихся точек зрения, получится каша, хотя возможно, она получится и так:

Стоял ноябрь. Свинцовое небо было затянуто низкими облаками. Через сплошную грязно-серую облачность еле пробивался тусклый свет солнца, катящегося к закату. Свет солнца, заходящего необычно красным, приглушенный облаками, создавал тоскливо мрачный сумрак над бескрайней рябью Северной Атлантики. Посреди этого пессимистичного, унылого пейзажа неспешно, курсом строго на юг, идёт одинокий ржавый небольшой сухогруз.

В маленькой и такой же ржавой, как само судно, каюте с крошечным иллюминатором под самым потолком, над покосившимся железным столиком, привинченным к полу, склонился мужчина средних лет и что-то пишет в толстой записной книжке:

«Неделю назад в порт Гамбурга зашла эта ветхая посудина, а уже сегодня я – сухопутная крыса…»

Человека, который сейчас пишет эти строки в своём дневнике, зовут Вильгельм. При рождении ему дали имя Витя, но сейчас он уже сам не помнит того Витю. За переборкой, в другой точно такой же каютке спит его друг и по совместительству коллега и совладелец их маленькой, но высокотехнологичной фирмы, Фридрих. Фридрих, кстати, носит своё имя с рождения. Родился и вырос он в Портленде штат Орегон и в Германию попал по студенческому обмену, да так и остался. И в отличие от Вильгельма у Фридриха сегодняшний день, как впрочем, и вся последняя неделя вызвали невероятный эмоциональный подъём и воодушевление. И его можно понять: прошло полгода с тех пор как они с другом имели неосторожность организовать свое дело по проектированию и инжинирингу биологических очистных сооружений и роботизированного оборудования для закрытого грунта. В их арсенале были прототипы и модели почти полностью автономных систем культивирования сельхозрастений, самые совершенные системы очистки воды, воздуха, и ещё много чего смежного, включая всевозможные альтернативные электрогенераторы и системы накопления энергии, но, ни одного сколько-нибудь серьёзного заказа. Они фактически уже были банкротами, оставалось признать этот факт официально. А ведь у Фридриха жена и двое детей, и в отличие от холостого Вильгельма перспектива остаться без штанов могла довести его до петли, но обошлось. Неделю назад, когда от команды их фирмы в Берлине уже остались только они сами, к ним пришли трое рослых ребят. На вид отморозки, но оказалось, приличные люди – учёные. Люди просто умоляли модернизировать их очистные сооружения где-то на острове в океане. Они привезли с собой чертежи двадцатилетней давности, но они были не полные, а сами эти учёные, как оказалось, – геологи, и в биотехнологиях и робототехниках не в зуб ногой. Короче, предложили купить всё, что на наш взгляд может пригодиться при модернизации их оборудования. В итоге, учёные загрузили на свой сухогруз почти всё, что у нас было, ну и нас, конечно. Ещё короче, работа срочная, средства не ограничены, только помогите, разберётесь на месте, где подписать, куда переслать деньги за купленное оборудование и аванс за работу. И вперёд, в экспедицию на полгода, специалисты по монтажу на станции и судах обслуживания имеются, нужны лишь ваши головы и результат конечно. Вот так, впопыхах, биотехнолог и по совместительству электротехник Вильгельм и счастливчик робототехник с диссертацией по физхимии Фридрих оказались на судне с многозначительным названием «Беглец».

Пролетели две недели плавания в обществе команды судна и нанявших их геологов. Хозяева не раз за это время блеснули своей откровенной необразованностью и буквально вырывающейся из нутра неприязнью к гостям. Правда, Фридрих не замечал ни глупости, ни грубости, для него они были спасителями от неминуемого банкротства и потому уже благодетелями. В данной обстановке его уверенность в том, что он поймал удачу за хвост только укрепилась. Но вот Вильгельм, видавший не раз «братков» в бытность своей ранней юности в России, всё чаще стал задумываться над тем, что возможно их разводят. Но в чём подвох? Заказчики, даже не торгуясь, купили всё, что только им предлагали, аванс за работу перевели. Деньги на счету фирмы, Вильгельм проверял перед отправкой грузов в порт на погрузку. Всё отлично! В итоге Вильгельм решил, что его одолевает паранойя, а странности бывают у всех.

Буквально на следующий день после отказа от необоснованных подозрений, Вильгельма и Фридриха поставили в известность, что вечером они пребудут в пункт назначения. И действительно ближе к вечеру их пересадили на большой катамаран и пообещали весь их груз доставить на станцию вслед за ними.

На этом парусном двухмачтовом катамаране пассажирам предоставили одну на двоих каюту и ужин. И пообещали, что завтра утром они будут на месте, небольшая задержка, бывает, сроки в производственных мероприятиях часто сдвигаются, что говорить о планируемых сроках в экспедициях, логистика одним словом.

Вильгельм проснулся от неприятного давления в ушах или от фальшивого женского смеха, скорей всего, совместное влияние этих двух факторов вызвало пробуждение от неестественно глубокого сна. В момент пробуждения он почувствовал, что находится не в той каюте, в которой уснул. Пробуждение было тяжелым и больше напоминало возвращение сознания после наркоза, в глазах всё расплывалось. Женские голоса, смех, стоны, изредка разбавляемые мужским севшим басом – жутко раздражали. Через несколько минут зрение вернулось, вернулась и относительная ясность сознания. После чего Вильгельм смог разглядеть источник раздражающих его звуков. В противоположной стороне довольно большого помещения на длинном столе два мужика с агрессивным доминированием и элементами садизма совокуплялись с двумя молодыми девушками. Сразу возникло ощущение, что девушки всем своим существом пытаются сохранять самообладание и явно не в восторге от происходящего. Изнасилование, прикрытое лицемерием жертв. «Видимо могло быть хуже, раз они так стараются сохранить хорошую мину при плохой игре», – подумал Вильгельм, и продолжил осматриваться. И тут он увидел свои ноги прикованные цепью к полу, лежащего рядом Фридриха и ещё одну девушку чуть поодаль от них. Фридрих и девушка также были прикованы к полу. Девушка, зажмурившись, вдавливала свои ладони в уши, а свое тело в стену. Вильгельм продолжил осматриваться дальше. Большое светло окрашенное, ярко освещенное помещение без окон. И тут он увидел на стене приборную панель и барометр. «Понятно от чего так давило на уши – это барокамера». Расположенные в противоположных концах помещения две огромные переборочные двери в форме круга с маховиками по центру лишь подтвердили его предположение. Под потолком монорельс, протянувшийся от одной двери до другой, на котором висит кран-балка. «По-моему мы в трюме какого-то танкера, возможно субмарины» – резюмировал свои умозаключения Вильгельм.

Этой стремительной смене обстоятельств для Вильгельма и его, всё ещё спящего, друга предшествовала череда довольно странных, для непосвященного, манипуляций. Здесь нужно отметить, что посвященными в той или иной мере можно считать девять персон, из которых, только трое обладали полным контролем над происходящим. Как вы, думаю, догадались те двое, что сейчас пользуют девушек – из числа посвященных.

Так вот о манипуляциях. В перемещении Вильгельма и Фридриха до этой злосчастной барокамеры участвовало пять судов. Команда сухогруза «Беглец» представляющая из себя группу контрабандистов, получила заказ на них почтовым курьером. Своё согласие на простую и непыльную работу отправила в виде отклика в интернете. Все согласно прилагаемой инструкции, и моментально получила предоплату. Судно зашло в порт Гамбурга. После чего Вильгельм и Фридрих сами без принуждения вступили на него. При этом сами упаковали купленное у них оборудование таким образом, как того требовал заказчик с соблюдением предельных габаритов и массы. Далее как вы уже знаете «живой груз» был передан экипажу парусного катамарана специализирующемуся на торговле людьми. Там Вильгельма и Фридриха самих «упаковали» как следует, и опять в открытом море, передали на другой сухогруз, личный состав которого вообще был не в курсе происходящего. На него же, следом, и тоже уже другим судном доставили контейнеры с оборудованием, которые были погружены на «Беглец» в Гамбурге. А ещё через двадцать часов команда сухогруза сама посреди океана перегрузила контейнеры на другое ржавое судно. Экипаж которого, включая капитана, был набран только для этого конкретного плавания из разных стран третьего мира. Вот именно с этой ржавой посудины груз попал на странную подводную лодку. А через несколько часов на судне, с которого груз попал на подлодку, забарахлила связь, потом ночью случился пожар, продукты горения которого оказались жутко токсичными и уже с погибшей командой на борту судно пошло ко дну от взрыва в моторном отсеке. С подлодки батискафом груз попал.., но обо всём по порядку.

Важно отметить, что столь сложная схема организации доставки грузов была привычным делом для её организаторов. Хотя обычно всё обходилось без жертв, но обычно, последние годы точно, странная подводная лодка являлась начальной точкой движения груза, а не конечной, как в этот раз. Да и груз последние годы, обычно, был значительно менее габаритный, хоть и всегда довольно весомый.

Более детальное описание сложностей конспирации при перемещении грузов не нужно. Важно понимать, что организаторы этих перевозок не жалели средств и времени на организацию такого рода манипуляций только для того, чтобы никто не мог их не только обнаружить, но и идентифицировать.

Меж тем проснулся Фридрих и по наивности начал требовать соблюдения своих законных прав. Чем отвлёк самцов удовлетворяющих основной инстинкт. За что получил бейсбольной битой по ногам и замолчал. Зрелище, как голый мужик с бешеными глазами и эрегированным членом лупит прикованного к полу Фридриха битой, исключило всякую возможность благоприятного выхода из сложившейся ситуации в понимании Вильгельма.

Буквально через несколько минут голые мужики приковали столь же голых девушек рядом с Фридрихом и Вильгельмом, предложив: «Пользуйтесь, они чистые».

Прошло ещё какое-то время, за которое удовлетворённые самцы оделись, ведя только им понятную беседу, остальные молчали и осознавали. За спинами беседующих в противоположной стороне от пленников на огромной переборочной двери закрутился маховик и через несколько секунд дверь приоткрылась. В помещение вошел третий из числа посвященных – лысый с чёрными глазами чуть старше средних лет, средней комплекции. Он сообщил двум другим: «Давление выровнено, можно топать на базу».

Потом оглядел пленников, задержал взгляд на единственной одетой девушке. Ехидно улыбнулся в сторону коллег, как будто благодаря их, и направился в сторону девушки. Сняв цепь с ног пленницы, лысый закинул её на плечо и отнёс в противоположный конец барокамеры, где усадил на стол и начал раздевать. Коллеги переглянулись, засияв улыбками, и закурили. Девушка на ломанном английском умоляла не трогать её. Говорила с неподдельной дрожью в голосе и теле, заглядывая в глаза лысому, пытаясь выглядеть в них душу, чем ещё больше его разгорячила.

Сам процесс изнасилования особо описывать смысла нет, так или иначе – не всё ли равно? Важно другое, Вильгельм именно себя винил в том, что не подсказал девушке как это остановить, ведь он понимал, да все пленники понимали, почему с ней поступают так озверело жестоко. Но никто не крикнул: «Молчи!» – Побоялись?! И это тоже, но скорей оцепенели. Так вот на этом столе девушка начала кричать да так жалобно, что у Вильгельма, обычно умевшего отключать эмоции когда того требовала ситуация, начало замирать сердце, а ведь эта чёрная месса только началась. Вскоре лысый отошел покурить. И на его месте оказался один из тех двоих и по понятным физиологическим причинам задержался надолго, потом другой, снова лысый. А девушка продолжала кричать всё жалобнее и громче и всё отчаяннее сопротивляться. Но карусель продолжалась из двух держащих всегда находилась смена третьему. Они как гиены жрущие зебру живьём лишь сильнее зверели от её отчаянных попыток вырваться. А когда она сорвала голос и начала хрипло визжать, этим троим вообще глаза кровью залило. Они чуть сами над ней не передрались. Всё закончилось лишь минут через пять после того как жертва замолчала, потеряв сознание. В это время звенящую тишину нарушал лишь мерзкий ритмичный глухой металлический стук – удары стола о переборку. Жуткую картину из трёх мокрых тел, в спинах которых отражался свет потолочных ламп, нависающих над девушкой на столе, дополняла резкая и тошнотворная смесь запахов пота, секса и табака.