Прогулка за Рубикон. Часть 3

– Понимаю. Вначале производимое катом действие неприятно: наступает головокружение, сердцебиение, бессонница. Но затем ум приобретает ясность, появляются энергия и бодрость, настроение становится доброжелательным и совершенно спокойным. Каждый испытывает желание рассказать свою историю. Имеется кат «бродячий», который побуждает к ночным прогулкам без определенной цели. Раньше имелся кат «кровожадный», порождавший насилие.

– Чем таким зеленым вы меня напоили вчера за ужином?

– Это tonique Abyssin, Абиссинский тонизирующий напиток. В 1910 году фармацевты города Лиона изготовили его из листьев ката, добавив алкоголь. Лучшее тонизирующее средство когда-либо изобретенное человеком. Но потом оно было запрещено. Я сократил количество ката, увеличил градусы и добавил разных настоек. Никаких галлюцинаций, никакого привыкания. Проверено.

– Это лучше абсента?

– Намного лучше. Но если хотите улететь, рекомендую так называемый эфиопский чай. Высушенные листья ката смешиваются с медом и заливаются кипятком. Если добавить немного кардамона и сахара, получится очень здорово. Только не надо злоупотреблять. В больших количествах кат вызывает анафродизию. Мрачное настроение, хочется спать, ничто в мире не радует.

– Нет, спасибо.

– Напрасно. В небольших количествах можно. Тем более что сегодня Аль-хамис – четверг, день ката. В отличие от Севера на Юге «катуют» не каждый день, а только по четвергам и пятницам. А здесь, в самом Кратере, жуют не кат, а тумбль – табак, смешанный с известью на зеленом листе колы. Эта смесь придает рту верблюжью плевучесть.

Мы поднялись на гребень небольшого искусственно насыпанного холма. Порыв ветра разогнал вечерний туман, и я замер, пораженный открывшейся взгляду картиной. Солнце уходило за морской горизонт, оставляя за собой кроваво-красные полосы.

– В этих местах так и говорят: солнце погружается в море, чтобы омыть свои раны.

– Что это за холм? – я обвел рукой вокруг себя неполный круг.

– По преданию, легендарная царица Савская, которую арабы зовут Балкис, наблюдала отсюда за работой моряков, строивших суда для ее флота. А вон там когда-то стояли древние бронзовые пушки. Англичане увезли их в подарок королеве Виктории, и теперь они стоят возле Тауэра.

– Вы воевали?

– Да. Когда я окончил кадетскую школу в Белграде, началась война. Югославия, Греция, но там все быстро закончилось. Я отправился в Северную Африку, где воевал в составе польского батальона. Поляки принимали меня за своего. Я хорошо владею польским языком, да и фамилия у меня, как у шляхтича. Моя мать урожденная Закржевская. Под Эль-Аламейном я познакомился с капитаном Даррелом, его батальон шел в атаку слева от нас. Там мы все и полегли. Мне было двадцать лет, капитану двадцать один год. Поэтому выжили. Но раны мучают до сих пор.

– Мое поколение получило Афганистан.

– Понимаю. После войны мы с капитаном поставляли в Йемен рог носорога в обмен на старое английское оружие. Этого добра здесь было полным-полно, а в Африке начались кровавые межплеменные ссоры. Потом рынок обмелел. В начале шестидесятых уже свободная Африка стала покупать автоматы Калашникова. Но денег мне хватало. Капитан занялся спекуляциями на фондовом рынке, а я своим пансионатом.

Что-то меня беспокоило, но я не мог понять – что. Рог носорога. При чем тут носорог. Но я все же спросил:

– Зачем йеменцам так много рогов носорога? У них что, проблема с потенцией?

– Вы видели когда-нибудь историческую джамбию? Нет? Извините, глупый вопрос. Все они наперечет. У них рукоятка из рога носорога. И современные джамбии могут иметь такие рукоятки. Но старая кость по цвету напоминает перламутр.

Так вот в чем дело, подумал я. Осколок кости на месте гибели Юры – это осколок кости носорога, отколовшийся от рукоятки исторической джамбии. Тогда все становится понятным. Надо искать не человека, а джамбию. Исторических джамбий не так много. Как сказал штабс-капитан, они все наперечет. Найдя джамбию, можно найти человека.

Я пытался осмыслить ситуацию, продолжая поддерживать разговор.

– Здесь, на юге, был самый настоящий марксистский социализм, – продолжал штабс-капитан. – Мой сосед болел простатитом и мог поссать только под звуки «Интернационала». А Салех, на севере, проповедовал прямое народовластие по «Зеленой книге» Каддафи. Это такая маленькая зеленая книжечка.

– Да, знаю.

– Советский Союз подал Йемену плохой пример.

– Согласен. Союз был бестолковым режимом. Пустоту заполняла беспечность мечты. Но были и смыслы. Возможно, ложные, но были. А что теперь. Вся страна сидит в лопухах и матерится.

Штабс-капитан снисходительно улыбнулся:

– Прошлое всегда романтизируют. Когда оно было настоящим, то обладало той же пустотой.

Когда-то я уже слышал эту фразу и сменил тему разговора:

– В вашей гостинице действительно когда-то жил Артюр Рембо?

– Да, это так. Все, что от того времени осталось, – у меня на чердаке. Вам нравятся его стихи?

– Я плохо их знаю. «Пьяный корабль», вот, пожалуй, и все.

Штабс-капитан что-то для себя решал.

– Некоторое время в моей гостинице жил некий Жорж Доде. Вы его ищете, я знаю. Не спрашивайте, откуда я знаю. Я знаю все, что здесь происходит. Так вот. Он очень интересовался историей Артюра Рембо, даже стал неумело и глупо подражать ему.

– Вы знали Жоржа?

– Да. Он облазил весь мой подвал и чердак в поисках артефактов. Не знаю, что он там нашел, но все было перевернуто вверх дном.

– Тогда все понятно.

– Что понятно?

– В рыбацкой деревне, здесь поблизости, я нашел сборник стихов Верлена с дарственной надписью, адресованной Рембо. Представляете. Это тянет на десятки тысяч. Мне удалось выяснить, что год назад в эту деревню приезжал какой-то европеец. Возможно, это был Жорж.

– Оставьте эту книгу себе. Я никогда не смогу доказать, что эта книга с моего чердака.

– Эта книга отлично впишется в интерьер вашей гостиницы.

– Что ж, возьму. И сбавлю вам плату за постой. Оставайтесь. Здесь тихо. Белый песок, теплая прозрачная вода, красивые женщины, крепкие напитки, мясо, приготовленное под открытым небом.

– Что еще нужно человеку, чтобы пережить кризис среднего возраста, – добавил я.

Штабс-капитан думал о своем.

– Для меня главное значение имеет свобода, – сказал он. – Но только та свобода, которая рождается внутри. Бедуины самые свободные и поэтому самые счастливые люди на земле. Счастью, как и страданию, нужно время. А времени в пустыне нет. Свобода от времени и есть подлинная свобода. Похожее чувство освобождения возникает в горах Северной Индии. Там, в горах, как и здесь, в пустыне, окружающий мир существует в первозданном, сыром виде. Именно в пустынях Аравии и на голых скалах Тибета люди обрели Бога.

Второй раз за два дня я услышал об отсутствии времени. Наверно, его тут действительно нет.

– Где боги, там и демоны, – сказал я. – Пустыня всегда была прибежищем демонов. В пустыне они искушали Иисуса. Иуда повесился в пустыне. Здесь же резвилась Лилит. Тут недалеко могила Каина. Согласен, пустыня создает ощущение вечности. Но этим она чем-то похожа на женщину.

– На Лилит? – улыбнулся штабс-капитан. – Возможно. В пустыне нет ярких цветов, но она склонна к самолюбованию. Вы сами с севера?

– Да, из Латвии. Но туда я больше не вернусь. И в ельцинскую Россию тоже. К Европе я испытываю экзистенциальную тошноту. Остается пустыня. Дикие нравы, дикие люди. Но что поделаешь?

– Я бы не сказал, что дикие. В отличие от России, в Йемене не убивают. Могут похитить, но потом отпустят. Но это не главное. Йеменцы любят, когда гости принимают участие в их повседневной жизни. Поэтому от Йемена остаются самые сильные впечатления. Я подарю вам свою книгу. Это руководство по Йемену, чтобы вновь прибывший не попал впросак. Йеменцы своеобразный народ. Соотечественников они называют ах – брат, друг, иностранца – садык, товарищ, но это слово содержит и негатив. Часто к европейцам обращаются словом «назрани». Это производное от «назарян» – Иисус из Назарета. Лучше, когда к тебе обращаются просто мистер.

Я услышал протяжные звуки. Это был призыв муэдзина на вечернюю молитву. Призыв звучал с минарета пять раз в день, и я уже привык к этому экзотическому песнопению. Обычно транслировалась магнитофонная запись, но сегодня это был, без сомнения, живой и проникновенный человеческий голос:

«Аллау ак›бар… Ла илаа иль›Аллау…»