Письма (1841–1848)

Известия о доставлении посылки жду, как чорт знает чего. Не глупец ли! Так мало надеяться, или – лучше сказать – так холодно, спокойно и уверенно не надеяться, и так еще суетиться и ребячиться! Так-то играет нами жизнь.

* * *

Заглянул в строки о французской революции: вижу – много дичи и фраз, но то и другое вылилось от души.

* * *

Интересно, как напишет Фр<олов> биографию Ст<анкеви>ча, которой, по моему мнению, невозможно написать.[387 - Н. Г. Фролов, друг Н. В. Станкевича (см. о нем ИАН, т. XI, письмо 126, примеч. 40). Биография Станкевича, написанная Фроловым, напечатана не была. Наборный экземпляр биографии с пометками цензора (1849 г.) сохранился в архиве Фролова (см. ЛН, т. 56, стр. 169).] Письма его соберу, разберу и пришлю. Еще раз прощай. Бога ради, скорей уведомь, получил ли ты это письмо: иначе меня замучает беспокойство.[388 - О получении этого письма, так же как и о своем отъезде из Москвы в Петербург 1 мая, Боткин сообщил Белинскому в письме от конца апреля 1842 г. («Литер. мысль», II, 1923, стр. 181–182).]

200. Н. В. Гоголю

<20 апреля 1842 г. Петербург>

Милостивый государь

Николай Васильевич!

Я очень виноват перед Вами, не уведомляя Вас давно о ходе данного мне Вами поручения. Главною причиною этого было желание – написать Вам что-нибудь положительное и верное, хотя бы даже и неприятное. Во всякое другое время Ваша рукопись прошла бы без всяких препятствий, особенно тогда, как Вы были в Питере.[389 - Гоголь был в Петербурге в начале октября 1841 г. – О рукописи «Мертвые души» см. примеч. 10 к письму 198.] Если бы даже и предположить, что ее не пропустили бы, – то всё же можно наверное сказать, что только в китайской Москве могли поступить с Вами, как поступил г. Снегирев,[390 - Снегирев Иван Михайлович (1793–1868), профессор Московского университета и член Московского цензурного комитета с 1828 по 1855 г. О его роли в цензурной истории «Мертвых душ» Гоголь рассказывает в письме к П. А. Плетневу от 7/I 1842 г. (Полн. собр. соч. Гоголя. Изд. АН СССР, т. XII, 1952, стр. 28–29).] и что в Петербурге этого не сделал бы даже Петрушка Корсаков, хоть он и моралист и пиэтист.[391 - Корсаков Петр Александрович (1790–1844), журналист консервативно-дворянского лагеря и переводчик, соиздатель «Маяка», цензор.] Но теперь дело кончено, и говорить об этом бесполезно.

Очень жалею, что «Москвитянин» взял у Вас всё и что для «Отечественных записок» нет у Вас ничего. Я уверен, что это дело судьбы, а не Вашей доброй воли или Вашего исключительного расположения в пользу «Москвитянина» и в невыгоду «Отечественных записок». Судьба же давно играет странную роль в отношении ко всему, что есть порядочного в русской литературе: она лишает ума Батюшкова, жизни Грибоед<ова>, Пушк<ина> и Лерм<онтова> – и оставляет в добром здоровье Булгарина, Греча и других подобных им негодяев в Петербурге и Москве; она украшает «Москвитянин» Вашими сочинениями – и лишает их «Отечественные записки».[392 - Говоря о судьбе, Белинский имеет в виду участь писателей в николаевской России. Об этом же впоследствии писал Герцен в работе «О развитии революционных идей в России» (1851 г.).] Я не так самолюбив, чтобы «Отечественные записки» считать чем-то соответствующим таким великим явлениям в русской литературе, как Гр<ибоедов>, П<ушкин> и Лерм<онтов>; но я далек и от ложной скромности – бояться сказать, что «Отечественные записки» теперь единственный журнал на Руси, в котором находит себе место и убежище честное, благородное и – смею думать – умное мнение, и что «Отечественные записки» ни в каком случае не могут быть смешиваемы с холопами знаменитого села Поречья.[393 - Имеются в виду Погодин и Шевырев. – Белинский говорит об их пресмыкательстве перед министром народного просвещения С. С. Уваровым, владельцем усадьбы «Поречье».] Но потому-то, видно, им и то же счастие: не изменить же для «Отечественных записок» судьбе своей роли в отношении к русской литературе.

С нетерпением жду выхода Ваших «Мертвых душ». Я не имею о них никакого понятия: мне не удалось слышать ни одного отрывка, чему я, впрочем, и очень рад: знакомые отрывки ослабляют впечатление целого. Недавно в «Отечественных записках» была обещана статья о «Ревизоре»;[394 - Об этом писалось в № 9 «Отеч. записок» 1841 г. (отд. VI, стр. 5) в кратком сообщении о выходе 2-го издания «Ревизора».] думаю по случаю выхода «Мертвых душ» написать несколько статей вообще о Ваших сочинениях.[395 - В 1842 г. Белинский неоднократно выступал в печати с информационными заметками о сочинениях Гоголя («Похождения Чичикова, или Мертвые души», «Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова»…», «Библиографическое известие», «Литературный разговор, подслушанный в книжной лавке» – см. ИАН, т. VI) и полемизировал с К. С. Аксаковым по поводу разбора последним «Мертвых душ» (см. письмо 206 и примеч. 8 к нему), но планы большой статьи или даже серии статей о Гоголе остались неосуществленными.] С особенною любовию хочется мне поговорить о милых мне «Арабесках», тем более, что я виноват перед ними: во время оно с юношескою запальчивостию изрыгнул я хулу на Ваши в «Арабесках» статьи ученого содержания, не понимая, что тем самым изрыгаю хулу на духа. Они были тогда для меня слишком просты, а потому и неприступно высоки; притом же на мутном дне самолюбия бессознательно шевелилось желание блеснуть и беспристрастием.[396 - Речь идет о статье Белинского «О русской повести и о повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород»)», напечатанной в «Телескопе» 1835 г. В примечании к этой статье Белинский очень резко отозвался о статьях Гоголя, помещенных в «Арабесках»(см. ИАН, т. I, стр, 307; ср. его более поздний отзыв об «Арабесках» – ИАН, т. VI, стр. 579).] Вообще, мне страх как хочется написать о Ваших сочинениях. Я опрометчив и способен вдаваться в дикие нелепости; но – слава богу – я, вместе с этим, одарен и движимостию вперед и способностию собственные промахи и глупости называть настоящим их именем и с такою же откровенностию, как и чужие грехи. И потому надумалось во мне много нового с тех пор, как в 1840 г. в последний раз врал я о Ваших повестях и «Ревизоре». Теперь я понял, почему Вы Хлестакова считаете героем Вашей комедии, и понял, что он точно герой ее;[397 - Белинский имеет в виду свою статью «Горе от ума», напечатанную в «Отеч. записках» 1840, № 1. В этой статье критик, подробно разбирая «Ревизора», доказывал, что подлинным героем произведения является городничий, а не Хлестаков, и попутно охарактеризовал повести «Тарас Бульба» и «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (см. ИАН, т. III, стр. 439–453).] понял, почему «Старосветских помещиков» считаете Вы лучшею повестью своею в «Миргороде»;[398 - См. письмо 197 (стр. 99).] также понял, почему одни Вас превозносят до небес, а другие видят в Вас нечто вроде Поль де Кока,[399 - Гоголь был в Петербурге в начале октября 1841 г. – О рукописи «Мертвые души» см. примеч. 10 к письму 198.] и почему есть люди, и притом не совсем глупые, которые, зная наизусть Ваши сочинения, не могут без ужаса слышать, что Вы выше Марлинского и что Ваш талант – великий талант. Объяснение всего этого даст мне возможность сказать дело о деле, не бросаясь в отвлеченные и окольные рассуждения; а умеренный тон (признак, что предмет понят ближе к истине) даст многим возможность сознательно полюбить Ваши сочинения. Конечно, критика не сделает дурака умным и толпу мыслящею; но она у одних может просветлить сознанием безотчетное чувство, а у других – возбудить мыслию спящий инстинкт. Но величайшею наградою за труд для меня может быть только Ваше внимание и Ваше доброе, приветливое слово. Я не заношусь слишком высоко, но – признаюсь – и не думаю о себе слишком мало; я слышал похвалы себе от умных людей и – что еще лестнее – имел счастие приобрести себе ожесточенных врагов; и всё-таки больше всего этого меня радуют доселе и всегда будут радовать, как лучшее мое достояние, несколько приветливых слов, сказанных обо мне Пушкиным и, к счастию, дошедших до меня из верных источников. И я чувствую, что это не мелкое самолюбие с моей стороны, а то, что я понимаю, что такой человек, как Пушкин, и что такое одобрение со стороны такого человека, как Пушкин.[400 - Слова, сказанные Пушкиным о Белинском, могли быть переданы последнему П. В. Нащокиным или М. С. Щепкиным. И тот и другой осенью 1836 г., по поручению Пушкина, вели переговоры с Белинским о его переходе в «Современник» (см. письмо Нащокина к Пушкину около 30/X 1836 г. – Полн. собр. соч. Пушкина. Изд. АН СССР, т. XVI, 1949, стр. 181; ЛН, т. 56, стр. 233–234). Оценка Белинского, данная Пушкиным в статье «Письмо к издателю» («Современник», 1836, т. III; за подписью: А. Б.) не могла быть известна критику, как пушкинская. Об отношении Пушкина к Белинскому см. также «Литер. воспоминания» П. В. Анненкова. Л., 1928, стр. 170.] После этого Вы поймете, почему для меня так дорог Ваш человеческий, приветливый отзыв…

Дай Вам бог здоровья, душевных сил и душевной ясности. Горячо желаю Вам этого как писателю и как человеку, ибо одно с другим тесно связано. Вы у нас теперь один, – и мое нравственное существование, моя любовь к творчеству тесно связана с Вашею судьбою: не будь Вас – и прощай для меня настоящее и будущее в художественной жизни моего отечества: я буду жить в одном прошедшем и, равнодушный к мелким явлениям современности, с грустною отрадою буду беседовать с великими тенями, перечитывая их неумирающие творения, где каждая буква давно мне знакома…

Хотелось бы мне сказать Вам искренно мое мнение о Вашем «Риме», но, не получив предварительно позволения на откровенность, не смею этого сделать.[401 - См. письмо 192 и примеч. 13 к нему.]

Не знаю, понравится ли Вам тон моего письма, – и даже боюсь, чтоб он не показался Вам более откровенным, нежели сколько допускают то наши с Вами светские отношения; но не могу переменить ни слова в письме моем, ибо в случае, противном моему[26 - Далее зачеркнуто: желанию] ожиданию, легко утешусь, сложив всю вину на судьбу, издавна уже не благоприятствующую русской литературе.[402 - 11 мая 1842 г. Гоголь писал Н. Я. Прокоповичу: «Я получил письмо от Белин<ского>… Поблагодари его. Я не пишу к нему, потому что, как он сам знает, обо всем этом нужно потрактовать и поговорить лично, что мы и сделаем в нынешний проезд мой чрез Петербург» (Полн. собр. соч. Гоголя. Изд. АН СССР, т. XII, 1952, стр. 59). С 26 мая по 5 июня 1842 г., перед отъездом за границу, Гоголь был в Петербурге, тогда и произошла его последняя встреча с Белинским.]

С искренним желанием Вам всякого счастия, остаюсь готовый к услугам Вашим

Виссарион Белинский.

СПб. 1842.

Апреля 20.

201. В. П. Боткину

<Начало июля? 1842 г. Петербург>

…Я так и ожидал, что ты опять заболел. Кажется, тебе можно сказать —

А ты, мой батюшка, неизлечим, хоть брось![403 - Гоголь был в Петербурге в начале октября 1841 г. – О рукописи «Мертвые души» см. примеч. 10 к письму 198.]

Спасибо за конфетку – сладка, хоть и немецкого печенья. Для филистерской кухни этого даже много. А что ни говори – наш век кастратский и подлый в высшей степени. Это подлое кастратство именно видно в конфетке, на манер немецкой колбасы сготовленной. Эти люди противоречат себе, подвергаясь крещению и браку (церковному). Не так действовали первые христиане и террористы французской революции: те – всё или ничего, без условий, без изъятий, без ограничений, хотя могли бояться не какого-нибудь изгнания, но первые – мук и смерти, а вторые – смерти и уничтожения. Да и велик ли переход к берлинскому обществу духоборцев от американских сект, в смысле отрешения от форм церкви? Впрочем, и за то хвалю колбасников – с них и этого много; но, и хваля их, не могу не плевать на них.[404 - Немецкая брошюра, о которой говорит Белинский, неизвестна.]

Может быть, побываю скоро у вас (только не в воскресенье), если ты не думаешь побывать в Питере.

В. Б.

Впрочем, за болезнь твою не отчаиваюсь, ибо уверен, что она не мешает твоему блаженному созерцанию красот павловской погоды, местоположений, воксала, простокваши и прочего вздору. Панаева блаженство, верую и уповаю, всё растет и растет; а Языков блажен для компании вам, братцы. Живя в Павловске, вы трое образуете собою общество блаженствующей троицы, где Панаев играет роль отца, ибо в Панаева блаженстве много ветхозаветных элементов. Языков – сына, ибо он обретается в родственном пиэтизме и, как все сыновья при жизни отцов, не богат волею; ты – духа, ибо любишь дух (букет) всяких вин, даже дрянных и дешевых, и всех кушаньев, да и в других отношениях присущ духу времени.

Хотя Липертария[405 - К. Ф. Липперт. См. письмо 179 и примеч. 21 к нему.] и Соллогубия[406 - В. А. Соллогуб.] тоже из блаженствующих, но незаконно и греховно блаженствующих: первый из них – Анания, любящий обмануть всю троицу, и особенно духа, по части утаения сребра, и за то наказанный Павлом апостолом смертию; второй – но уж второй-то и не знаю, кто такой, а потому и кончаю. Желаю вам всем (кроме Панаева, которому подобное желание не нужно) здоровья, а счастия вы и сами не оберетесь.

В. Б.

Сейчас упился я «Оршею». Есть места убийственно хорошие, а тон целого – страшное, дикое наслаждение. Мочи нет, я пьян и неистов. Такие стихи охмеляют лучше всех вин.[407 - Поэма «Боярин Орша» Лермонтова была опубликована в июльской книжке «Отеч. записок» 1842 г. (отд. III, стр. 1–24). В заметке «Библиографические и журнальные известия» («Отеч. записки» 1843, № 4) Белинский назвал «Боярина Оршу» лучшей поэмой Лермонтова (см. ИАН, т. VII, стр. 37).]

202. В. П. Боткину

<Начало июля 1842 г. Петербург.>

…Славные стихи в 7 № «Отечественных записок» «Петр Великий»:[408 - Стихотворение «Петр Великий», появившееся за подписью «Л. П.» в «Отеч. записках» 1842 г. (№ 7, отд. III, стр. 152–154), приписывается Л. С. Пушкину (см. о нем обзор Ю. Г. Оксмана – ЛН, т. 56, стр. 221 и 247).] конечно, они далеко не так превосходны, как гнусно-кастратское «Нетерпение» Струговщикова; но они всё-таки прекрасны – читаю и перечитываю их с наслаждением – есть в них что-то энергическое, восторженное и гражданское, есть много смелого, как, например, 16-й куплет.[409 - Белинский имеет в виду следующие строки:Таков был ум его глубокий.Но что чудесней: ум в ПетреИль гражданина дух высокийВ самовластительном царе?И. С. Тургенев вспоминал: «Белинский часто читал между друзьями стихотворение Льва Пушкина, брата поэта, «Петр Великий» и с особенным чувством произносил стихи, в которых преобразователь представлен был влачащим – «Ряд изумленных поколений / Рукой могучей за собой»«(«Белинский в воспоминаниях современников». М., 1948, стр. 361),] А что за гнусность перевел еще г. Стр<уговщиков> из Гёте, под названием «Предание»?[410 - Перевод А. Н. Струговщикова из Гёте «Предание», как и стихотворение «Нетерпение», напечатаны в «Отеч. записках» 1842 г. (№ 7, отд. III, стр. 151, 157).] А ведь, несмотря на несколько простодушное унижение Наполеона перед Петром и возвышение нашей борьбы с первым, стихи-то «Петр Великий», право, хороши. Спросите Кр<аевско>го, где он их взял. Уже это не г. ли Л. Т., что написал «Завещание» и «Разбойничью песню»? [411 - Речь идет об И. С. Тургеневе, подписывавшемся в то время в «Отеч. записках» – Т. Л. (по свидетельству А. Н. Пыпина, в автографе письма зачеркнуто: Тургенев ли).«Завещание» – стихотворение Тургенева «Старый помещик», напечатанное в «Отеч. записках» 1841 г. (№ 9, отд. I, стр. 57); «Разбойничья песнь» – «Баллада» («Перед воеводой молча он стоит…») – там же (№ 12, отд. I, стр. 308–309).]

Помнишь ли ты, Б<откин>, моего родственника Капитоныча? – Умер бедняга. Жаль, в своем роде и в своей сфере был славный малый.[412 - О смерти Д. К. Исаева, свойственника Белинского (в марте 1842 г. в Чембаре, от чахотки), сообщил критику Д. П. Иванов (письмо от 8/VI 1842 г. – ЛН, т. 57, стр. 225).]

203. Д. П. Иванову

<6 ноября 1842 г. Петербург>

СПб. 1842, (7 или 6) ноября

Скажи, бога самого ради, любезный Дмитрий, видел ты Никанора или нет? Августа 26 дня выехал он из Питера на Кавказ, куда определен в Грузинский гренадерский полк, стоящий в Тифлисе; дорогою должен был увидеться с тобою; но вот ни слуху, ни духу о нем до сих пор, словно в воду канул. Если б он виделся с тобою, то и сам написал бы, да и ты не преминул бы меня уведомить; стало быть, он в Москве не останавливался. Ты с каким<-то> ужасом узнал о моем определении определить его в военную службу;[413 - На поступление Н. Г. Белинского в военную службу Д. П. Иванов откликнулся в письме к Белинскому от 8/VI 1842 г. (ЛН, т. 57, стр. 224).Первое письмо к Белинскому от брата из Тифлиса датировано 16/XI 1842 г. (ЛН, т. 57, стр. 227–228).] ужас этот, душа моя, ребяческий и навеян на тебя разными пустыми предубеждениями. Что я за богач такой, что должен содержать малого в 20 лет, который ест за десятерых, носит платье за пятерых, ничего ровно не делает и ни к чему ровно не способен? Нет, слуга покорный, я и сам живу – как рыба об лед колочусь. Всякий хлопочи о себе; жить на чужой счет и глупо и бесчестно. А куда же бы он годился, кроме военной службы? В университет? – но только такие глупцы, какими мы были с тобою, могли верить возможности его поступления в университет. Как я поразглядел его вблизи-то, так увидел, что он и во 2 класс уездного училища во веки веков не выдержал бы экзамена. Он ничего не знает, а что и знает, то так поверхностно и бестолково, что лучше бы совсем ничего не знать. В гражданскую службу? Т. е. на вечные 300 рублей жалованья – ведь он и писать-то не умеет. Мне случилось диктовать ему – страничку пишет битый час. В учителя? – глупо и думать. Это истинный Калибан:[414 - Персонаж из драмы Шекспира «Буря», злой дикарь.] ни малейшего понятия о самых простых отношениях житейских к людям, одичалость, грубость, нелепость. Боже мой, что я вытерпел с ним в это время, сколько крови и желчи перепортил у себя! Тут только понял я во всей обширности, что ты от него вынес – страшно подумать! Ты пишешь, что для военной службы он неспособен, ибо рассеян и пр. Но потому-то и надо ему служить в военной службе. Если пройдет через ее горнило – будет спасен, будет человеком; не пройдет, не вынесет – кто ж виноват? Лучше умереть человеком, чем жить скотом. Кто недостоин жизни – тот умирай. На Кавказ, впрочем, он поехал по своему собственному желанию: мне хотелось, чтобы он служил в Москве или около Москвы. Но всё это ничего; я рад, что отделался от него, что не вижу его больше. Он связал меня по рукам и по ногам. Он с января по время отъезда на Кавказ стоил мне верной тысячи, а для меня это очень и очень не шутка. Итак, всё это хорошо; но меня гнетут две мысли: виделся ли он с тобой и почему не писал с дороги; потом, я должен был выслать ему в Тифлис на обмундировку рублей 150 денег, и не выслал, – негде взять, – а я готов был бы занять за жидовские проценты, да негде. Это меня мучит. Я заплатил за его проезд до Ставрополя 80 р. да с ним отпустил с лишком 100 р. А тут еще переезд на квартиру и разные дряни житейские – сам бедствую, задолжал страшно, и денег нет.

Писал он, Никанор, к брату Константину в Чембар о высылке ему копии с формулярного списка отца и свидетельства о бедности – ответа не было. Напиши ты сам и к Константину и к Петру Петровичу – ради всего святого на свете, и скорее. Я писать не могу – у меня родилось непобедимое отвращение к письмам. Вот и к тебе сбирался месяца два – насилу мог принудить себя.

Вот и еще горе: Дмитрий Капитонович Исаев умер, говорят. Он взялся выхлопотать мне дворянскую грамоту из пензенского депутатского собрания; взял у меня бумаги еще в 1839 году и отослал их в Пензу при моей просьбе. И что же? вдруг узнаю, что согласие о[27 - Далее зачеркнуто: крещении] восприемничестве меня от купели великого князя цесаревича Константина Павловича будто бы не было получено, а оно точно было отослано. Такое мое счастие. Надо бы куда-нибудь причислиться на службу, для чина, а я живу с дрянным университетским свидетельством. Попроси Петра Петровича – не может ли он сделать тут что-нибудь. За расходы я заплачу, что нужно будет. Ради бога, похлопочи. Если бы я знал, что Петр Петрович еще в Москве, я бы теперь и к нему прислал бы письмо. Впрочем, ты напиши мне его адрес – я буду писать к нему.[415 - О хлопотах по делам братьев Белинских сообщали критику из Москвы Д. П. и П. И. Ивановы в письме от 13/XI 1842 г. (ЛН, т. 57, стр. 226–227).]

С Никанором я послал для Федосьи Степановны какую-то книгу духовного содержания, в 4 частях, дешево мне попавшуюся на толкучем рынке (кажется, рублей за 5).[416 - Мать Д. П. Иванова. О получении ею книги упоминал П. И. Иванов в названном выше письме.] Если ты Никанора не видал, то, разумеется, и книги не получил. Если еще попадется дешево что-нибудь из этого хлама, куплю и пришлю. Вот уже месяца 3 стоит у меня ящик для тебя с разною дрянью – портретами сочинителей, ландшафтами и т. п., да всё не соберусь послать. Однако ж теперь ты скоро получишь. Поделись с Алешею. Масляную картину ему, да из гравюр штук пяток. Леоноре Яковлевне мое почтение – детей твоих целую. Что новорожденное дитя? Пиши поскорее обо всем – жду твоего письма, как праздника. Петру-студенту[417 - П. И. Иванов младший.] за приписку поклон и спасибо. Поклонись Дарье Титовне.[418 - Бывшая квартирная хозяйка Белинского.] Прощай,

Твой В. Белинский.

Может быть, о празднике опять буду в Москве, Адресуй ко мне прямо на квартиру: в доме Лопатина, на Невском проспекте, у Аничкина моста, квартира № 55.

204. Н. А. Бакунину

СПб. 1842, ноября 7

Здравствуйте, милый Николай Александрович! Хорошие мы с Вами приятели – пишем ровно по письму в год. Я себя извиняю тем и другим – работа журнальная, огорчения, постоянное угнетение духа и пр. и пр. Ну, а Вы, Вам-то что бы делать, если не писать к приятелям? Я знаю, что В<арвара> А<лександровна> давно уже приехала, а Вы мне об этом ни слова, бог с Вами.[419 - В. А. Дьякова вернулась из-за границы, где она жила с июня 1838 г.] Я давно сбирался писать к Вам и – что делать, – по обыкновению моему, никак не мог собраться. Но недавно два случая сделали это необходимою потребностию души моей, живо напомнив мне моих прямухинских друзей (ведь они позволят мне так называть их?). О первом случае я, если увидимся, расскажу Вам, и только одному Вам, лично.[420 - Белинский, очевидно, имеет в виду свое намерение жениться на М. В. Орловой.] А другой случай вот какой: до меня дошли хорошие слухи о Мишеле, и я – написал к нему письмо!!.. Не удивляйтесь – от меня всё может статься. Вы, сколько я мог заметить, всегда желали и надеялись, что мы вновь сойдемся с М<ишелем>; Ваше желание исполнилось, Ваша надежда оправдалась – по крайней мере, с моей стороны. Дело очень просто: с некоторого времени во мне произошел сильный переворот; я давно уже отрешился от романтизма, мистицизма и всех «измов»; но это было только отрицание, и ничто новое не заменяло разрушенного старого, а я не могу жить без верований, жарких и фантастических, как рыба не может жить без воды, дерево расти без дождя. Вот причина, почему Вы видели меня прошлого года таким неопределенным и почему мы с Вами и часу не поговорили дельно. Теперь я опять иной. И странно: мы,[28 - Далее зачеркнуто: нашли бога] я и Мишель, искали бога по разным путям – и сошлись в одном храме.[421 - Перемена отношения Белинского к Бакунину, несомненно, была вызвана появлением статьи Бакунина «Reaktion in Dеutschland» («Реакция в Германии»), напечатанной в органе левых гегельянцев – «Deutsche Jalirb?cher f?r Wissensehai't und Kunst», 1842, №№ 247–251, от 17–21/X; за подписью: Жюль Элизар.Герцен в своем дневнике от 7/I 1842 г. писал о статье Бакунина: «…художественно-превосходная статья… Это громкий, открытый, торжественный возглас демократической партии, полный сил, твердый обладанием симпатии в настоящем и всего мира в будущем» (ПссГ, т. III, стр. 88).Письмо Белинского к Бакунину не сохранилось. Об ответе Бакунина см. письмо 210 и примеч. 7 к нему.] Я знаю, что он разошелся с Вердером,[422 - См. ИАН, т. XI, письмо 109 и примеч. 1 к нему.] знаю, что он принадлежит к левой стороне гегельянизма, знаком с R[423 - О близких отношениях Бакунина с Арнольдом Руге в конце 1842 – начале 1843 г. см. письмо 210, примеч. 7 и письмо 215, примеч. 9, а также – Бакунин, т. III, страницы по указателю.] и понимает жалкого, заживо умершего романтика Шеллинга.[424 - Белинский имеет, вероятно, в виду популяризацию Боткиным основных положений известной работы Энгельса «Шеллинг и откровение» (1842 г.). Эта работа была частично переведена, частично пересказана Боткиным (без указания источника) в предисловии к обзору «Германская литература в 1843 году» («Отеч. записки» 1843, № 1, отд. VII, стр. 1–15).] М<ишель> во многом виноват и грешен; но в нем есть нечто, что перевешивает все его недостатки – это вечно движущееся начало, лежащее во глубине его духа. Притом же дорога, на которую он вышел теперь, должна привести его ко всяческому возрождению, ибо только романтизм позволяет человеку прекрасно чувствовать, возвышенно рассуждать и дурно поступать. Для меня теперь человек – ничто; убеждение человека – всё. Убеждение одно может теперь и разделять и соединять меня с людьми.

Мне стало легче жить, любезнейший Н<иколай> А<лександрович>. Если я страдаю, мое страдание стало возвышеннее и благороднее, ибо причины его уже вне меня, а не во мне. В душе моей есть то, без чего я не могу жить, есть вера, дающая мне ответы на все вопросы. Но это уже не вера и не знание, а религиозное знание и сознательная религия. Но об этом после, если увидимся.

Летом я не мог ехать в Москву – и денег не было, да и Боткин всё лето прожил в Питере. (Кстати: и Б<откин> написал к Мишелю[425 - См. письмо 210 и примеч. 7 к нему.]). Надеюсь опять в январе или последних числах декабря остановиться в Торжке на несколько дней. Что Ваши все, что (особенно) Т<атьяна> А<лександровн>)? Ибо я слышал, что она нездорова. Что В<арвара> А<лександровна> – я так давно не видал ее? Что милый ее Саша, мой прежний «Ах»? Нет, что бы со мною ни было, в каких бы обстоятельствах я ни был, а их никогда не забуду, они срослись с душой моей, они – живая часть моего нравственного существования. Нет, прошедшее, если в нем было истинное и жизненное, прошедшее не забывается и не изглаживается. Я и теперь лучшими минутами моими обязан воспоминанию о нем. Мне так хочется, так сильно хочется опять увидеть себя в кругу Вашего семейства, что я иногда принужден бываю чем-нибудь рассеиваться от тоски этого порывистого желания. Скажите А<лександре> А<лександровне>, чтобы она приготовила к январю будущего года должные ею мне три миллиона рублей – мне деньги нужны, а не то я подам на нее просьбу. Александру Михайловичу и Варваре Александровне прошу Вас передать мое искреннее почтение.

Читали Вы «Ораса» Ж. З<анд>? Если Вы читали его в «Отечественных записках», по-русски только, жаль.[426 - Перевод романа Ж. Санд «Орас» был опубликован в августовской и сентябрьской книжках «Отеч. записок» 1842 г. (№ 7, отд. III, стр. 161–284; № 8, отд. III, стр. 45–173). На французском языке Белинский читал «Ораса» в журнале П. Леру «Revue Ind?pendante» 1842 г. (№№ 1–10).] Эта женщина решительно Иоанна д'Арк нашего времени, звезда спасения и пророчица великого будущего. Не в первый раз чрез женщину спасается человечество. В последней книжке «Отечественных записок» будет напечатан ее роман «Andr?»[427 - В декабрьской книжке «Отеч. записок» 1842 г. была помещена повесть Ж. Санд «Мельхиор» (отд. III, стр. 273–299), а роман «Андрэ» появился в первой книжке журнала за 1843 г. (отд. I, стр. 72–312).] – я читал его по-французски, и если Вы не читали его, Вас ожидает не наслаждение, а блаженство.

Пишите ко мне, милый Н<иколай> А<лександрович>. Я теперь с тоскою буду ждать Вашего ответа. Адресуйте Ваше письмо прямо на мою квартиру: в доме Лопатина, на Невском проспекте, у Аничкина моста, квартира № 55.