Светлейший

Шахин облегчённо вздохнул: опалы не предвидится. На щеках заиграл румянец, он выпрямился, на губах мелькнула улыбка. «Слава Аллаху!» – мысленно поблагодарил он Господа.

В это время вошёл визирь. За ним слуга внёс небольшой деревянный ларец с письменными принадлежностями. Низко поклонившись, пятясь задом, слуга тут же покинул ханские покои. Назри-бей встал перед небольшим секретером, открыл ларец, достал бумагу, чернила и перо.

– Я готов, мой господин, – произнёс визирь.

– Так вот, Шахин! – не обращая внимания на визиря, произнёс хан. – Сераскером в ногайские орды хочу назначить тебя, – увидев удивлённые глаза племянника, спросил: – Что, не ожидал?..

Сердце Шахина гулко забилось. Он низко поклонился хану.

– Поезжай в Сарай-Джук[45 - Малый Двор, столица Ногайской Орды.], ногаи ждут. Не всё спокойно там. Улусы[46 - .Страна, область, район.] хотят выйти из под опеки нашего высокочтимого султана, стремятся к самостоятельности. Многие несогласные бегут: кто в Россию, кто – в Порту. Недавнее восстание в тех местах – плохой пример для нас. Надеюсь, слышал об этом. Достопочтимый господин наш, султан Мустафа, гневается. Как считаешь, Назри-бей, справится мой молодой племянник на этом посту?

– Возраст не главное, мой господин. Ответственность огромная: от Дуная до Кубани. Соблазн властью – трудное испытание. В двадцать лет получить в полное подчинение массу людей, богатств, огромную территорию и не поддаться соблазну, не оступиться, не наделать глупостей, – это дано не каждому.

Хан одобрительно кивнул головой:

– Дело говоришь, Назри-бей. Власть не только соблазн личный, но и бремя забот, порою непосильное. Только глупый и нечестный стремится к власти ради власти, умный десять раз подумает, прежде чем дать согласие: понимает, что власть даётся Аллахом чтобы народу служить, а не только карманы набивать. Вот наш род Гиреев и несёт веками это бремя.

Визирь усмехнулся, но почтительно изрёк:

– Именно так, мой повелитель. Тут главное – не наделать глупостей, свойственных молодым людям. Ты, Шахин, многому научился в Европах, многое знать должен. Да, времена нынче трудные, непростые. Ногайские улусы хотят свободы. Их недовольство расшатывает устои нашего государства. Опять же, Турция начала войну с Россией. Султан, пусть Аллах бережёт его на радость подданных, требует не пускать русских в Крым. А для этого подавить нужно волнения в Ногайской Орде. Какие могут быть теперь распри между собой?.. Война вот-вот может начаться…

Визирь так и не ответил Кырым-Гирею на его прямой вопрос о пригодности племянника. Хитрый старик не хотел понапрасну рисковать. «Зачем?.. – решил он. – Если что, Гиреи сами разберутся. А он головы может лишиться». Хан не обратил внимания на хитрость визиря.

– Поезжай немедля, Шахин, разберись. В повиновении держи ногайцев, никого не жалей, будь достойным нашего рода. Именем Аллаха карай отступников от веры нашей.

«Сны, кажется, сбываются…» – мелькнула мысль у Шахина. И вдруг неожиданно даже для самого себя он произнёс:

– Жестокость порождает страх, дядя. Страх многих толкает к необдуманным поступкам, в том числе и к спасению любой ценой, бегству к лучшей жизни. От страха отец проклянёт сына, брат встанет на брата. Страх и ужас превращаются в ненависть. И это опасно. Иногда, дядя, и жалость надо к подданным иметь.

Хан зло посмотрел на визиря. Назри-бей скрестил руки на груди и, словно извиняясь за слова Шахина, виновато покачал головой.

– Опасно?!.. Ненависть… страх… бегство… Ну и пусть бегут. Это хорошо, если боятся и страх имеют. А жалость… жалость не нужна. Страх одних – спокойствие другим, так мир устроен, Шахин. А что бегут с мест обжитых, где веру свою приняли… Аллах накажет их за это.

– Нет, великий хан! Не должны твои подданные бегать от мест, где веру свою приняли. Не должны они страх перед ней иметь. Аллах помогает всем, коль веру не предают. Всевышний в Священном Коране сказал: «Поистине, близким к Аллаху нечего бояться, и не станут они печалиться». Аллах наказывает только предавших его. Так Священная книга учит нас, правоверных.

На этот раз хан не выдержал, вспылил:

– Ну-ну. Этому тебя научили в Европах? Так знай! Любое государство развалится, коль у народа страха не будет. Не мной сие придумано, природой. Люди должны видеть силу своего государя и бояться. Да, да – именно бояться! Они должны внимать разуму его и, как Аллах наш учит, терпеть. Терпеть и подчиняться. Разум подданных, мой мальчик, на страхе держится. Не будет страха, не будет государства, – гневно закончил он.

Шахин заметил встревоженное лицо визиря и его осторожные знаки закончить опасный спор и решил больше не раздражать грозного родственника. Он стоял и смиренно слушал хана. А дядя говорил и говорил, но с каждой минутой интонация его голоса заметно теплела, гнев остывал… И всё же на последних словах нравоучительной речи хана «о народе должен прежде всего заботиться государь» Шахин, сам не понимая зачем, вдруг опять выпалил:

– Вот так и Россия, дядя. В страхе за своих жителей на южных границах, тех, что мы своими набегами продолжаем разорять, царица русская с нами уже много лет воюет. И в конце концов Россия нас победит, она сильнее. В мире надо с русскими быть, дядя, и дружить! Много больше пользы будет.

– Дружить?!.. – опять взорвался Кырым-Гирей! – С неверными?!.. Пока я жив, ни один русский не будет хозяйничать на крымской земле, Шахин. Вот уже более трёх веков за нашей спиной – Великая Османская империя. Султан, да светится имя его, разобьёт русских в этой войне, и мы вместе опять пойдём на Москву, как когда-то это делали наши предки. Аллах даст нам силы! Помяни моё слово. Опасны твои слова, племянник, очень опасны! Разгневанный хан замолчал.

Наступила тишина. Низко опустив голову, Назри-бей со страхом ждал заключительной сцены спора родственников. Ему показалось, что участь племянника была решена. Хан никогда и никому не прощал подобных разговоров. Никому…

Злость душила хана. Родной племянник, на которого он возлагал особые надежды, своими мыслями вызвал у него недоверие к себе. «Нельзя его назначать на столь ответственную должность, – решил он, – никак нельзя!»

И Кырым-Гирей уже поднял было руку, подзывая визиря к себе, но… странное чувство тоски, одиночества и безысходности вдруг нахлынуло на него. Перед глазами возник образ Деляре, её гибкий стан, тихий шепот и преданные глаза. Хан медленно опустил руку.

Он посмотрел на племянника, честно пытаясь найти в его пылких словах разумное зерно, как правило, присущее молодёжи. В чём-то, возможно, он и был прав. Но одно то, что племянник оправдывает русских, снова его расстроило. Но и на этот раз свирепый Дели-хан сдержался.

«Выхода у меня нет! – с горечью подумал он. – Шахин долго отсутствовал и не успел примкнуть ни к одной враждебной мне группировке. Уж племянник-то точно будет мне предан. И это – главное. Почувствует власть – забудет русских. Пусть успокоит волнения в Орде, а там я посмотрю, что с ним делать дальше», – решил хан и с некоторым облегчением вздохнул.

Кырым-Гирей опять подошёл к подаренной лодке, поднял её, любуясь плавными обводами корпуса, позолотой металлических частей, гондольером, и спокойным голосом произнёс:

– Ты выкинь из головы свои вредные мысли, не для этого я назначаю тебя на высокую должность, Шахин. Примени знания, тобой полученные, с пользой для государства. Не подведи наш славный род Гиреев.

Затем он поставил гондолу на место, и резко приказал:

– Пиши, Назри-бей: «Владельцу сего именного указа, Шахин-Гирею, сыну хана Топал Ахмед-Гирея, повелеваю…» Дальше знаешь, как писать. Не забудь указать, чтобы ни в коем случае не ослушались ханы ногайские: войска Буржацкие и прочие привели Шахину в повиновение полное.

Шахин и сам испугался своей несдержанности и теперь стоял, смиренно склонив голову.

– Расстроил ты меня, Шахин, сильно расстроил, – грустно произнёс хан. –Одно оправдание: молод, неопытен. Поживи немного, многое поймёшь.

Кырым-Гирей устало махнул рукой.

– Утомился я. Иди, Назри-бей, заканчивай. И ты иди, Шахин. Иди и помни, что я сказал. Да увидит Всевышний труды твои и нашлёт спокойствие на земли наши.

Низко поклонившись, визирь и Шахин покинули зал.

– Напугал ты меня, Шахин, – сказал визирь, когда они вышли от хана. – Зачем Россию вспомнил? Знаешь ведь, что дядя твой не любит русских. И чего вообще о них вспомнил?

– Да к слову пришлось, уважаемый Назри-бей. Выручили меня как-то в Венеции, сильно выручили одни парни. Как потом оказалось, русские это были. Не побоялись за меня в драку влезть.

– Что они в Италии-то делали? – пробурчал визирь.

– Доподлинно мне сие неизвестно, но слуга мой, Аскер, слышал разговор ихний, якобы некие Орловы по заданию царицы русской дипломатические связи приехали в Венецию налаживать. Как раз почти перед моим отъездом мы и встретились в таверне, – честно признался Шахин.

– Орловы? Ты ничего не путаешь, мой мальчик?

– Так их называла известная в Венеции личность, маркиз Маруцци.

– И ты с ними познакомился? – настороженно спросил визирь.

– Нет, близко не довелось. Однако русские – смелые, бесстрашные, слабых в беде не бросают. Уважаю таких…

Визирь с облегчением взглянул на Шахина, покачал головой и произнёс:

– Подожди немного. Ярлык подготовлю о назначении – и в путь…

Затем степенно направился в свои деловые покои. Его жёлтый в зелёную полоску халат странным образом напомнил Шахину его собственный, порванный в драке в таверне «Греческий мост».

И вдруг Шахина осенило. Он понял, почему так неожиданно для себя начал опасно спорить с дядей. Нет, не только знакомство с русскими парнями дало ему эту решительность, нет… что-то другое. Видимо сны там, в Венеции! Именно в снах он мечтал стать владыкой Крымского ханства! И эта мечта всё время потаённо сидела в нём, зрела, ждала момента, и вот не удержалась и толкнула его вступить в спор с дядей.

Шахин закрыл глаза. Он понял простую вещь: сераскер Орды – конечная ступенька его роста. У Кырым-Гирея слишком много более близких родственников, только сыновей – четверо, плюс их дети… А значит, ханом ему не быть никогда. Без чьей-то мощной поддержки и силы ему не обойтись. Где она, эта сила? И уже знакомая мысль тут же вытолкнула из него слово.