Ассасины

– Скоро узнаешь, – ответил Морав, повернулся и, не оглядываясь, зашагал в сторону, противоположную той, куда ушли соплеменники.

Ярилко немного потоптался на месте, а затем ноги словно сами понесли его вслед Мораву. Ослушаться волхва было немыслимо.

Глава 3

Пираты

Море за кормой флагманского нефа[32 - Неф – торговое и военно-транспортное парусное судно X–XVI вв.] было еще сонным, голубовато-серым, но рассвет уже наступил, и скоро из-за дальних островов должно было показаться солнце. Морской простор был спокойным, но ветер дул достаточно сильно, и паруса тяжело нагруженных кораблей флота крестоносцев были натянуты туго, поэтому кормчие не устраивали свои колдовские «пляски» с различными амулетами и приговорами, пытаясь добиться благосклонности своенравного Эола.

Когда-то, в очень далекие времена, римляне называли море Mediterraneus – Срединным, и только спустя столетия все стали именовать его Средиземным. Правда, потом, когда Римская империя вошла в силу и покорила многие народы, гордые патриции переименовали его в Mare Nostrum – Наше Море. Они думали, что римские орлы вечно будут владеть миром, а грозные легионы – топтать своими тяжелыми калигами пыль чужих дорог.

Затем народы Востока прозвали его Море Шем – Семитским морем. Но это название как-то не прижилось. Скорее всего потому, что семиты мало значили в мировой истории и не смогли занять на ее скрижалях достойное место среди сонма великих. Особенно символично выглядит то, что древние финикийцы (мудрый народ, великие мореплаватели) называли Средиземное море Великим Морем Заката, ведь его воды были свидетелями угасания и исчезновения многих великих цивилизаций – Древнего Египта, Эллады, Рима, наконец, той же Финикии.

Адмиральский неф Робера де Сабле мало чем отличался от остальных судов его небольшого флота, – в караване собралось всего пять посудин, правда, большой вместимости – разве что на носовой и кормовой надстройках были установлены яркие разноцветные шатры, а не навесы из грубого полотна. Один из них занимал сам адмирал, а в других располагались пассажиры-дворяне. Метрах в четырех выше киля, то есть ниже ватерлинии, находилась палуба для размещения простолюдинов, которую спустя несколько столетий назовут твиндеком. Над твиндеком, по всей длине судна, проходила сплошная главная палуба, а выше ее – полупалуба-помост.

На этом помосте по обоим бортам судна размещались каюты, которые резервировались для состоятельных пассажиров, преимущественно рыцарей и богатых негоциантов. Крыша этих кают служила опорой для ограждения типа фальшборта с прорезанными в нем бойницами. В штормовую и дождливую погоду, а также для укрытия от палящих лучей полуденного солнца над помостом натягивался большой парусиновый тент.

Караван вез в Святую землю пилигримов. Многие из них были людьми небедными, поэтому предпочитали путешествовать с удобствами. Каждый из них имел кровать, матрац, полотняные простыни, наволочки, подушки, набитые перьями, ковер и большой сундук для хранения личных вещей. Кроме того, пилигримы запасались вином и питьевой водой, а также сухарями двойной или тройной закалки, потому что они не портились.

Бывалые люди советовали друзьям-паломникам: «Закажи в Венеции большую клетку с насестами; в ней ты будешь держать кур и гусей. Затем купи свиные окорока, копченые языки да вяленых щук. На корабле кормят лишь дважды в день. Этим ты не насытишься. Вместо хлеба там дают большей частью старые сухари, жесткие, как камень, с личинками, пауками и красными червями. И вино там весьма своеобразно на вкус. В общем, отвратительное. Не забудь и о полотенцах для лица. На корабле они всегда липкие и вонючие. А еще позаботься о добром благовонном средстве, ибо там стоит такой безмерно злой смрад, что невозможно описать его словами».

Зловоние на грузовых кораблях и впрямь было невыносимым. В его создании участвовали пищевые отходы, экскременты больных дизентерией, пропотевшая одежда и рвота мучимых морской болезнью путешественников. К этому примешивался еще стойкий, распространявшийся по всему судну дух конского навоза, который невозможно было забить даже крепчайшей мускусной парфюмерией, ведь каждое судно, отправляющееся в «святое плавание», имело на борту стойла. Три-четыре десятка коней висели в них на лямках, позволявших животным лишь слегка касаться копытами палубы. Они пугались и ржали, раскачиваясь в такт движениям судна, при этом били и скользили копытами по доскам настила.

Робер де Сабле сидел в шатре на корме в компании со своим добрым приятелем Танкредом Сицилийским; они недавно проснулись и ждали, пока подадут завтрак, пробавляясь добрым вином. Адмирал прихватил короля Сицилии по пути; тот как раз оказался в Венеции, когда грузились корабли с пилигримами, и зачем-то намеревался посетить остров Корфу. Обычно паломники устраивали там небольшой отдых перед дальнейшей дорогой в Святую землю. По словам Танкреда, на острове его должен ждать корабль, на котором он и вернется домой. Его венецианская галера[33 - Галера венецианская – парусно-гребной военный корабль с одним рядом весел и двумя-тремя мачтами с треугольными и прямыми парусами. Экипаж, включая воинов, составлял до 450 человек.] попала в сильный шторм, и теперь плотники заделывали пробоины и строгали новые весла взамен сломанных. Это дело было нескорое, а Танкред спешил. Кроме того, король Сицилии знал, что под защитой Робера де Сабле ему ничто не грозит

Несмотря на то, что шатер, где беседовали Робер де Сабле и Танкред, находился на свежем ветру, зловоние доставало и сюда, хотя воздушные потоки все же большую часть миазмов уносили в море. Танкред морщился, прикладывал к носу большой кружевной платок, надушенный восточными благовониями, но это мало помогало, поэтому старался налегать на красное бургундское вино, которое закусывал солеными оливками.

– …так маркграф Конрад Монферратский дал пинка под зад Ги де Лузиньяну и занял трон Иерусалимского королевства, – закончил фразу Танкред и с удовлетворением улыбнулся.

– Ну, он даже не король-консорт[34 - Король-консорт – в признание статуса супруга королевы ее мужу может быть дан формальный титул принц, принц-консорт (принц-супруг) или король-консорт (король-супруг).]… И потом, разве у него больше прав на этот трон, чем у Ги де Лузиньяна? – осторожно поинтересовался Робер де Сабле.

Он понимал, почему Танкред столь благосклонно оценивает действия Конрада Монферратского, и спросил лишь для того, чтобы его приятель раскрыл свои карты. Ги (Гвидо) де Лузиньян был креатурой Ричарда Плантагенета, графа Пуату, с которым Танкред находился в ссоре из-за приданого вдовствующей королевы Сицилии Иоанны Английской, сестры Ричарда и младшей дочери Генриха II, короля Англии. С другой стороны, Танкред Сицилийский был в союзнических отношениях с Филиппом II Августом, королем французским, которого весьма уязвил отказ Ричарда жениться на его сестре Алисе, чьей руки тот прежде домогался весьма настойчиво. Обосновывая свой отказ, граф нахально заявил, будто его отец, Генрих II, совратил Алису едва не в детстве, и она даже родила от него ребенка; наконец, подержанные вещи его не интересуют.

«Наверное, Ричард немало выпил перед тем, как это сказать», – не без сожаления подумал Робер де Сабле. Необузданный, горячий нрав своего сюзерена[35 - Сюзерен – в Западной Европе в Средние века – верховный сеньор территории (король, герцог, князь), являвшийся государем по отношению к зависимым от него вассалам.] и друга он знал не понаслышке.

– Ты шутишь! – воскликнул Танкред. – Все достоинство Ги де Лузиньяна состоит в том, что он вовремя поймал ветер в свои паруса, – тут король Сицилии машинально посмотрел через приоткрытый полог шатра на мачту нефа, – и женился на Сибилле д‘Анжу, старшей сестре короля Иерусалимского Балдуина IV. При этом он получил во владение из королевского домена графство Яффское и Аскалонское, что при его нищете было просто даром небес. Но про то – ладно. Поговорим о его воинских «доблестях». Мало того, что в Хаттинской битве Ги попал в плен к Саладину, так он еще сдал сарацинам без боя Аскалон, после чего султан освободил его без выкупа. И этот человек пытается удержаться на троне?!

– Мой добрый друг, в тебе говорит злость, – мягко сказал Робер де Сабле; он вообще отличался кротостью нрава, что никак не сказывалось на его воинских качествах. – Конрад Монферратский в этом вопросе мало чем отличается от Ги де Лузиньяна. Он уже готов пойти по пути своего соперника.

– Что ты имеешь в виду? – подозрительно посмотрел на него Танкред.

– Разве тебе неизвестно, что маркграф сватается к Изабелле Иерусалимской, сестрице Сибиллы? Таким образом он, как и Ги де Лузиньян, узаконит свое право на титул. Но, клянусь святой пятницей, лучше бы Конрад женился на своей лошади. У Изабеллы отвратительный нрав и полные мехи коварства. Не говоря уже о ее «прелестях», на которые мог покуситься разве что Конрад Монферратский. Впрочем, прости, я не прав. На его месте многие поступили бы так же – слишком большой кусок праздничного пирога стоит на кону.

– Не нам его судить… – недовольно буркнул король Сицилии; по его виду стало понятно, что он не желает продолжать разговор на эту тему.

Робер де Сабле сразу уловил «перемену ветра» и перевел разговор на другое. Он ни в коей мере не хотел ссориться с Танкредом. Мало того, ему очень хотелось помирить упрямца с Ричардом Плантагенетом, потому что их противостояние могло плохо отразиться на новом – третьем – крестовом походе, который усиленно организовывали папа римский Климент III и германский император Фридрих I Барбаросса.

– Император Фридрих принял в марте крест на сейме в Майнце и в мае выступил в поход, – заметил Робер де Сабле. – Он хочет добраться до Константинополя сухопутным маршрутом.

– Похоже, ему предстоит тяжелая зима, – оживившись, ответил Танкред. – Придется германцам разбить лагерь в чистом поле, потому что византийский император Исаак II Ангел на дух не переносит Фридриха и с войском в Константинополь его точно не впустит. Кстати, германское посольство, отправленное в Константинополь, было пленено.

– Думаю, они все же придут к согласию. За спиной Фридриха цвет германского рыцарства, оруженосцы, кнехты… стотысячное войско! А это очень сильный аргумент в споре.

– Да, на этот раз германцы организованы гораздо лучше, чем прежде. Во-первых, в походе запрещено участвовать тому, у кого нет трех марок серебром[36 - Марка – весовая счетная единица в Западной Европе; на славянских языках называлась гривной. Первоначально она составила 2/3 каролингского фунта, и отсюда идет деление марки на 8 унций, или эре, как называли ее в Скандинавии. Впоследствии вес марки в разных странах был различен.]. Во-вторых, Фридрих разбил свое войско на отряды по пятьсот человек и поставил во главе их умных и опытных военачальников. И в-третьих, значительно увеличил количество арбалетчиков. Ты знаешь, как они ценны во время штурма крепости. Мы очень многих теряли от метких стрел сарацинских лучников. Уверен, арбалетчики Фридриха себя еще покажут. К сожалению, мы до сих пор расхлебываем совершенно глупый запрет 1139 года, когда папа Иннокентий II почему-то решил, что арбалет – слишком смертоносное оружие и может применяться только для охоты. Нас смущает лишь чересчур преклонный возраст императора. Ведь ему, как мне помнится, уже минуло шестьдесят лет?

– Недавно исполнилось шестьдесят шесть, – уточнил адмирал.

– Вот и я об этом. Если с ним что-нибудь случится в походе, кто его заменит?

– Сын, Фридрих Швабский. Он идет вместе с ним.

Танкред иронично ухмыльнулся.

– Этот неуч? – спросил он с издевкой. – Он не умеет ни читать, ни писать. А воинских талантов у него не наберется и на медный обол[37 - Обол – в XII веке самая мелкая монета Франции, изготовлялась из меди.].

– Крест может подхватить Филипп II Август. Это молодой, но уже опытный военачальник, – мимоходом польстил де Сабле королю, хорошо отозвавшись о его сиятельном друге. – Когда он вступил на престол, – продолжал адмирал, – в состав его домена входили только Иль-де-Франс, Орлеан и часть Берри, а на остальные десять фьефов[38 - Фьеф – то же, что и феод; ленное поместье. В Средние века так назывались участки земли, владельцы которых пользовались в своих пределах большой самостоятельностью и имели верховные права по отношению к населению. Взамен этого они считались по отношению к собственнику этого участка вассалами, платили ему дань, обязаны были помогать в войне и проч.] французского королевства распространялось только право сюзеренитета. Брак с Изабеллой Геннегау принес ему Артуа. А когда он подавил мятеж графа Фландрского, претендовавшего на регентство, то получил Амьенуа и Вермандуа. При этом показал себя в битве с коалицией таких серьезных и опытных противников, как графы Геннегау, Блуа и Шартрский с самой лучшей стороны. А еще он освободился от опеки своей матери, Адели Шампанской, и четырех ее братьев, которые немало крови ему попортили.

– Да это так, – ответил Танкред, улыбнувшись чему-то своему, но тут же нахмурился. – Если бы не Плантагенеты…

Адмирал отмолчался. Он понял, что имеет в виду король Сицилии. В самом начале своего правления молодой Танкред был увлечен личностью английского короля Генриха II и старался во всем подражать ему. Но очень скоро увидел, что интересы их противоположны, и французский король неизбежно должен ставить своей целью отнятие французских владений у английского короля. Руководствуясь этим убеждением, Филипп вскоре возвратился к той политике, которой придерживался его отец, – стал требовать от Генриха II вассальной покорности в управлении французскими областями и пользовался всяким случаем вредить ему.

Невозможно было думать об объединении французских земель до тех пор, пока власть Плантагенетов по эту сторону Ла-Манша была так велика. И тогда Филипп приступил к основной задаче: отвоеванию владений Анжуйской династии, в три раза превышавших по площади королевские. Вражда Генриха II со своими сыновьями облегчала ему эту задачу, но ее нужно было использовать с толком. Чем сейчас король Франции и занимался, насколько было известно Роберу де Сабле. А это для нового крестового похода было очень скверно, потому что такая сильная фигура, как Ричард Плантагенет, вряд ли смирится с доминированием французского короля, которого он насмешливо именовал «корольком».

– Я слышал, что Филипп сватается к дочери датского короля – Ингеборге…

Адмирал то ли спросил, то ли просто констатировал факт.

– Есть такие слухи, – не очень охотно откликнулся Танкред.

Робер де Сабле мысленно расхохотался. Внешне Ингеборга была почти копией Изабеллы Иерусалимской. Жениться на ней можно было лишь по одной причине – из-за денег. Брат Ингеборги, король Кнут VI, был очень богат и давал за нее большое приданое. Это все знали. Братец из шкуры лез, лишь бы пристроить сестру, единственным «достоинством» которой был злокозненный нрав, чем она немало досаждала и ему, и его приближенным. Так что «королька» можно было лишь пожалеть. Если, конечно, он вовремя не даст задний ход. Что было вполне вероятно, так как Филипп не был дураком и умел интриговать, как никто другой.

– Что слышно о Ричарде? – вдруг спросил Танкред.

Для него не было тайной, что Робер де Сабле находится с Ричардом Плантагенетом в дружеских отношениях. Мало того, и флот, которым он командовал, принадлежал лично графу Пуату. Впрочем, когда-то и юный Филипп, будучи принцем, ходил в лучших друзьях Ричарда…

– Ричард сел на своего любимого конька, – не без сожаления ответил адмирал. – Как обычно, он подчинился мимолетному порыву и, не заручившись согласием отца, принял крест. Причем в том самом соборе города Тур, где когда-то вступил в крестоносцы и его прадед Фульк Анжуйский, чтобы жениться на принцессе Мелисенде и стать королем Иерусалимским. Теперь Ричард уговаривает короля Генриха присоединиться к нему, ведь тот давно желал принять участие в крестовом походе и даже потратил значительные суммы на поддержку королевства Иерусалимского…

Увы, позавтракать Роберу де Сабле и Танкреду Сицилийскому так и не удалось. Едва над горизонтом показался алый краешек солнечного диска, как в шатер заскочил взволнованный комит – старший офицер. На груди у него висел серебряный свисток, подстегивающий команду при исполнении того или иного маневра, а у пояса – короткий тяжелый меч, удобный для боя на корабле, где пространство большей частью было ограничено.

– Сарацины! – вскричал комит.

На кораблях, принадлежавших Ричарду Плантагенету, существовал порядок, заведенный в венецианском флоте, по тем временам самом сильном и многочисленном. Парусами ведал комит, штурмана называли «пилотом», а помогали ему рулевые. Помимо них, в состав экипажа входили также несколько помощников комита, лекарь, цирюльник, плотник, портной, который в основном чинил рваные паруса, и сапожник. Самыми низшими в этой иерархии были матросы-галиоты. Они работали грузчиками в порту, а затем помогали судну отвалить от пристани. Кроме того, предусмотрительный Робер поставил на каждом нефе по небольшому воинскому отряду – в основном копейщиков и арбалетчиков.

К сожалению, среди них не было тяжеловооруженных рыцарей, которые являлись главной ударной силой во всех сражениях, будь то на море или на суше. А галиоты, хоть и могли держать в руках оружие (обычно оно хранилось под замком в одной из каморок), но вояки из них были никудышные.

Робер де Сабле и Танкред выскочили из шатра и увидели, что нефы окружают юркие посудины сарацинских пиратов. Среди них находились четыре больших гураби[39 - Гураби – парусно-гребные галеры длиной до 45 м и водоизмещением до 250 тонн. Экипаж состоял из 200–300 человек, включая 120–180 гребцов. На веслах гураби развивала скорость всего 13–14 км/час.], которые являлись главной ударной силой пиратского флота, не менее десятка быстроходных шейти[40 - Шейти – парусно-гребное судно, имело длинный узкий корпус, косой треугольный парус и 80 весел. Основное назначение шейти – быть на посылках, что не мешало им принимать участие в боевых действиях в составе флота.] и штук двадцать маленьких юрких караби[41 - Караби – большая парусная лодка с 16–20 гребцами и несколькими лучниками.]. На всех кораблях сарацин виднелись готовые к бою стрелки из лука, представлявшие для франков наибольшую опасность. Нельзя было сбрасывать со счетов и возможность абордажа, в котором сарацины, превосходно владеющие ножами, не имели себе равных.

Понимая, что без реальной морской военной силы защитить побережье невозможно, Салах ад-Дин с первых же дней прихода к власти стал уделять особое внимание усилению флота Египта. Султан создал специальный административный орган по делам флота – диван ал-устуль – и издал предписание правителям областей Сирии и Египта выполнять все, что он потребует для обеспечения флота. Салах ад-Дин выделял для этого управления значительные суммы.