Ассасины

Кроме того, султан повелел для постройки кораблей использовать ресурсы не только Египта, но и Сирии, откуда вывозилось железо, добываемое близь Бейрута, кедр и итальянская каменная сосна, которые произрастали в горах Ливана. Для закупки древесины, железа, воска был заключен ряд торговых соглашений с итальянскими республиками. Также в Александрии существовал диван, известный под названием «ал-матджар ас-султани», для приобретения различных товаров, ввозимых в Египет и необходимых для армии и флота – древесины, железа, шерсти, парусины. Все это покупалось на средства налога – хумса, – которым облагались все купцы – как арабские, так и европейские.

И все равно египетский флот годился разве что для охраны прибрежных вод. Большие корабли крестоносцев с отрядами арбалетчиков и метателями «греческого огня» (секрет которого франкам так и не удалось выведать у византийцев, но покупать сосуды с горючей жидкостью они имели возможность) превосходили гураби, а тем более шейти. Имелись у сарацин суда и побольше – куркуры и заураки, – но они предназначались для перевозки грузов и были неповоротливыми и тихоходными.

Тогда Салах ад-Дин обратил внимание на буйное и неуправляемое сообщество магрибских пиратов. Они не признавали никакой власти и грабили всех подряд – и подданных султана, и крестоносцев. Правда, в сражениях с франками пираты часто терпели поражения, но большей частью потому, что были разрознены. Салах ад-Дин взял их под свое крыло, пообещав всяческую помощь и прощение грехов. Кроме того, посланные им люди, понимавшие толк в морском деле, начали создавать пиратский флот и обучать пиратов совместным действиям. Видимо, часть этого флота и перехватила нефы под командованием Робера де Сабле.

– Приготовиться к бою! – зычно прокричал адмирал, и тут же его команду повторили сначала комит, приложив к губам свой свисток, а затем подал голос сигнальщик флагманского нефа, сидевший в «вороньем гнезде» на верхушке одной из мачт.

У сигнальщика, впередсмотрящего, было много разнообразных команд, которые он подавал зычным голосом большого рога.

По палубе нефа забегали матросы-галиоты, получая у одного из помощников комита оружие, арбалетчики заняли места у бойниц, метатели «греческого огня» разожгли уголья в специальных закрытых жаровнях и вытащили из трюма сундуки, где хранились обложенные ватой горшки с зажигательной смесью, а вокруг Робера де Сабле и Танкреда завертелись оруженосцы, облачая рыцарей в доспехи, что было нелегкой, а главное, сильно растянутой во времени задачей.

Поэтому оба ограничились минимумом воинского облачения. Они предпочли стеганные жюпо-дармеры, надеваемые под кольчугу, легкие, но прочные хауберки[42 - Хауберк – кольчуга с кольчужными капюшоном и рукавицами; дополнялся кольчужными чулками.] до колен, которые имели право носить только посвященные в рыцари, оплечья-эспальеры и широкие боевые пояса из металлических пластин, прикрывающие живот. По обычаю того времени у рыцаря было два ножа: один висел у пояса, а второй находился в специальных ножнах на голени. Остальное оружие – копья и массивные булавы – держали оруженосцы.

Над кораблями сарацин реяли зеленые мусульманские вымпелы с изображением личного тотема Салах ад-Дина – черного орла. Пока пираты были разрозненными, флаги у них были самые разнообразные. Некоторые даже цепляли к мачте отрезанную голову, – чтобы убоялись те, на кого они нападали. Но теперь пираты выступали от имени султана Египта.

– Выстоим? – спросил немного дрогнувшим голосом Танкред, сжимая в руках полуторный меч-бастард; он был опытным воином и понимал, что шансы у них мизерные.

Робер де Сабле, отдав последние приказания, попробовал, как выходит из ножен его короткий, но тяжелый норманнский меч, и беззаботно ответил:

– Нет. Их слишком много. – И тут же, широко улыбнувшись, философски продолжил: – Но обязаны. Жизнь полна неожиданностей, и часто очевидные вещи на поверку оказываются не такими, как можно предположить. Откровенно говоря, у меня уже давно руки чешутся поработать мечом. Да все никак не выходило. Служба чересчур спокойная – не то, что на суше. Море расслабляет. А тут такая отличная оказия!

Король Сицилии криво осклабился – дабы показать адмиралу, что и он не празднует труса, а сам подумал: «Как же, оказия… Не поддайся я дурацкому порыву отправиться в путешествие с тобой за компанию на этой неуклюжей лохани, сидел бы сейчас в Венеции, чесал между ног, слушал сентенции дожа Орио Мастропьетро, пил охлажденное льдом вино и дожидался в тени цветущего сада, пока не починят мою галеру».

Сарацины ударили сразу и со всех сторон. Казалось, что происходит обычная облавная охота на медведей, в качестве которых выступали нефы, а псами, окружившими больших зверюг, были быстрые, юркие посудины пиратов. Лишь за одним неприятным для франков исключением – псы не только лаяли, но еще и больно кусались. Тучи арабских стрел густо исчертили утреннее небо, чтобы упасть дождем на палубы кораблей Робера де Сабле.

Появились первые раненые и убитые; большей частью среди матросов-галиотов, у которых в качестве защиты были круглые сарацинские щиты из толстой кожи, способные закрыть лишь какую-то одну часть тела, а не всего воина, как у тех же арбалетчиков или копьеносцев. Эти имели прямоугольные норманнские щиты с заостренным нижним концом – большие, удобные в обращении и не мешающие работе с оружием.

Тем временем, как назло, ветер начал стихать, и комит в отчаянии схватился за голову – паруса нефа стали похожими на белье, вывешенное для просушки. Корабли почти остановились, что было очень удобно для гребных пиратских посудин. Сарацины, немного постреляв, решили долго дело не затягивать – путь, по которому шли нефы, был весьма оживленным, и никто не мог дать гарантий, что на горизонте не появятся боевые корабли крестоносцев.

К-б-тан – капитан флагманской гураби, предводитель морских разбойников, вознес молитву Аллаху и рядом со знаменем Салах ад-Дина появился красный флаг. Это означало, что пора идти в атаку и что в плен франков брать не будут. Сарацины радостно завопили, да так, что даже распугали крупную стаю вездесущих чаек, и весла пиратских посудин вспенили воду.

– Пора! – сказал Робер де Сабле. – Метателей – к бою! – приказал он комиту.

Тот снова витиевато засвистел, и звучный голос рога с «вороньего гнезда» флагманского нефа перекрыл звуки сражения. Если до этого были задействованы только стрелки франков, и болты их арбалетов редко пролетали мимо цели, то теперь в сарацин полетели горшки с «греческим огнем». Попадая на палубы пиратских судов, они разбивались, горючая смесь растекалась по доскам, и не было никакой возможности потушить зеленовато-голубое пламя, которое горело даже под водой.

Впрочем, не всегда этот прием срабатывал. Маленькие караби ухитрялись избегать злой участи. В них вообще было трудно попасть. Поэтому метатели огня сосредоточили свои усилия на главных противниках – целили по гураби и шейти. Вскоре пять или шесть суден запылали, и сарацины посыпались в воду как горох. Но остальные упрямо продолжали движение, и Робер де Сабле приказал метателям оставить их нелегкое занятие и взяться за обычное оружие. Опытный флотоводец учел, что вблизи пиратские суда, пораженные горшками с «греческим огнем», будут представлять большую опасность. В особенности, если пылающая гураби вцепится в борт нефа, как клещ, и пираты пойдут от безысходности на абордаж.

Борта нефа дрогнули, раздался треск – так «причалили» к нему суденышки пиратов. Полетели веревки с острыми абордажными крючьями и арканы, с которыми сарацины управлялись весьма ловко. Один аркан из конского волоса змеей мелькнул перед лицом адмирала, и тот с виду меланхолично отмахнулся от него мечом. На палубу упала черная петля.

«Лихо!», – не без зависти подумал Танкред, дрожа от боевого возбуждения. Он уже забыл про свои страхи и готов был сражаться до последнего. Для рыцаря, которого готовили к воинским подвигам едва не с пеленок, предстоящее сражение было сродни кубку хмельного вина. Кровь даже не бежала в жилах, а бурлила, как горная река, и тяжелый меч в руках казался птичьим перышком.

Воющая толпа полуголых сарацин потной волной хлынула на палубу нефа, и началась дикая свалка. Воины франков сражались храбро и искусно, но их было слишком мало. Что касается матросов-галиотов, то они брали в основном отчаянием – красный флаг, вывешенный пиратским капитаном, не оставлял им никаких надежд. Сарацины дрались как безумные. С саблей в одной руке и с кинжалом в другой, пренебрегая защитой, – у них не было даже маленьких щитов, они бросались на франков с таким остервенением, что у многих дрогнули сердца. Только не у Робера де Сабле и Танкреда.

Они врубились в толпу пиратов с такой свирепостью, что сарацины даже опешили. Казалось, на поле вышли косари, потому что каждый удар меча срезал одного, а то и двух пиратов с такой легкостью, словно они были стеблями чертополоха. По бокам и сзади рыцарей защищали оруженосцы, тоже неслабые воины, и этот железный разящий кулак шел по палубе нефа, оставляя после себя многочисленные мертвые тела и ручьи крови.

Увидев, как сражаются господа, приободрились и галиоты, не говоря уже о копьеносцах и арбалетчиках. Стрелки снова взялись за свое дело, и арбалетные болты опять полетели в сторону сарацин. Враги находились так близко, что арбалетчикам почти не приходилось целиться; даже болт, выпущенный наобум, находил смуглое тело, не защищенное доспехом.

Вскоре атака сарацин на флагманский неф захлебнулась. Их фанатическое неистовство мгновенно сменилось диким ужасом, и они начали прыгать за борт, потому что безжалостные мечи рыцарей прорубали среди них одну просеку за другой. Последнего пирата ловко снял арбалетчик, когда тот уже считал себя спасенным – перелез через фальшборт и намеревался прыгнуть не в море, а в свою караби. Болт прошил его насквозь, и сарацин, с удивлением посмотрев на выросший из своей груди железный стержень, отправился к своему Аллаху, даже не крикнув от боли.

Робер де Сабле поднял личину шлема с прорезью для глаз и осмотрелся. К его удивлению, нефы пока держались. Он понял, почему – к воинам и галиотам присоединились пилигримы; многие из них хорошо умели обращаться с оружием, и хотя в Святую землю не положено было брать мечи и копья, но ножи были у всех. Без ножа ведь не пообедаешь. Поэтому паломники, которым тоже угрожала верная смерть, сражались храбро (настолько это было возможно с их оружием), а когда кто-нибудь из них подбирал саблю поверженного врага, то сразу становился полноценным воином – в те времена редко кто не умел постоять за себя.

Неожиданно в настрое сарацин что-то изменилось. Раздались тревожные возгласы, затем прозвучал всеобщий вопль, в котором смешалось все – и ярость, и жажда сражения, и горечь от несбывшихся надежд на богатую добычу. К-б-тан пиратов высоким голосом не прокричал, а провыл сигнал к общему отступлению. Палубы нефов мгновенно очистились, – пираты умели быстро переходить от атаки к отступлению, – и посудины сарацин начали разбегаться по морской глади от судов франков, словно волны от брошенного в воду камня.

Но пираты опоздали. Виной всему был не столько их азарт хищника, терзавшего жертву, сколько дымы горящих судов. Они-то и скрыли от глаз сарацин флот под бордовым знаменем с золотым крылатым львом святого Марка-евангелиста, который поставил лапу на закрытую книгу. Это означало, что венецианские галеры вышли в боевой поход. Адмирал венецианского флота, похоже, сориентировался в обстановке очень быстро, и большие галеры образовали своим строем невод, куда угодила почти вся сарацинская мелюзга.

Венецианские воины расстреливали перепуганных сарацин из больших мощных луков, и когда дело дошло до абордажа, сражаться оказалось некому – многие пираты были мертвы, а остальные, шепча: «На все воля Аллаха…», с присущим восточным народам стоицизмом сдались на милость судьбы. С пиратами во все времена разговор был короткий – петлю на шею и на мачту или за борт.

Адмиральская галера венецианцев вплотную приблизилась к нефу Робера де Сабле. Танкред смотрел и глазам своим не верил: на капитанском мостике широко улыбался его добрый друг, дож Венеции Орио Мастропьетро, о котором он совсем недавно подумал. Это было невероятно! Дожу сбросили веревочную лестницу, он ловко забрался на борт нефа и сказал так, будто только что сидел в компании двух рыцарей:

– А не испить ли нам доброго вина, друзья мои?

– Ты как раз вовремя, – ответил удивленный до полного изумления Танкред. – Мы собирались завтракать, но нам слегка помешали.

– Что ж, я с удовольствием позавтракаю в такой отличной компании! – Дож рассмеялся и они обнялись. – Вижу, тебя никуда нельзя отпускать без охраны, – сказал он Танкреду. – Вечно ты куда-нибудь встрянешь. Хорошо, у меня зоркий впередсмотрящий – заметил дымы. Иначе вы могли бы оказаться в обществе Харона[43 - Харон – в греческой мифологии перевозчик душ умерших через подземную реку Стикс на границе царства Аида.]. А это скупой старик, доложу я вам, у него и сухарем не разживешься.

Все облегченно рассмеялись, и рыцари принялись разоблачаться. Пока оруженосцы снимали с них доспехи, галиоты сноровисто отмывали палубу от крови и выбрасывали трупы сарацин в море. Что касается попавших в плен пиратов, то их не стали резать, как баранов, а просто предложили прогуляться «по морю, аки посуху». Так что завтрак рыцарей прошел в жалобных стенаниях сарацин, которые плавали вокруг венецианских галер и молили поднять их на борт. Вода быстро остудила их фанатизм, и многим захотелось еще немного пожить.

Тем не менее это «звуковое сопровождение» никак не сказалось на аппетите ни гостей Робера де Сабле, ни его самого. Он мысленно поблагодарил Господа за свое чудесное спасение и дал обет служить ему еще более преданно и верно, чем прежде. И в этот момент на него словно снизошло просветление – Робер де Сабле твердо решил оставить службу у Ричарда Плантагенета и вступить в один из рыцарских монашеских орденов, чтобы стать воином Христа.

Глава 4

Фидаины

Даи аль-кирбаль Хусейн почтительно склонился перед ас-Синаном. Шейх аль-Джабаль посетил лагерь-крепость, где обучались фидаины, совершенно неожиданно. Хусейн, возглавлявший подготовку будущих наемных убийц и смертников почти десять лет, еще не помнил такого случая, чтобы сам Владыка Владык удостоил своим вниманием тайную крепость низаритов, затерянную в горном массиве, куда не добраться даже джиннам. Хусейн в растерянности думал, в какой из комнат, где жили наставники фидаев, поселить шейха, потому что все помещения отличались аскетизмом и довольно убогой обстановкой. А уж сарайчики, в которых ютились неофиты, и вовсе не были приспособлены для нормальной жизни – будущий фидаин должен стоически терпеть любые неудобства и трудности.

Хусейн достойно прошел по всем ступеням иерархической лестницы исмаилитов, за что и был приближен к самому шейху аль-Джабалю – от простого фидаина до даи аль-кирбаля. Поэтому он знал, что ас-Синан предпочитает не тощий тюфяк на полу, как основатель ордена Хасан ибн Саббах, отличавшийся аскетизмом, а мягкую удобную постель, сладкое охлажденное вино и добрую еду. Что, впрочем, никак не сказывалось на жесткости его характера; в этом отношении Старец Горы мало чем отличался от своих предшественников.

– Меня интересуют твои новые воспитанники Хасан и Абу, – безо всякого предисловия заявил шейх.

Отношения между шейхом и даи аль-кирбалем были доверительными – хотя бы потому, что состояли в родственной связи. Впрочем, об этом оба не распространялись, но то, что Хусейн остался жив после всех своих тайных операций, уже казалось чем-то нереальным. Это было практически немыслимо: каждый фидаин считал большой честью отдать жизнь за шейха и умирал с радостью, даже под пытками. Тем не менее Хусейн сумел выбраться из очень опасных передряг, стал даи аль-кирбалем и возглавил школу подготовки наемных убийц ордена. Можно сказать, что он был на своем месте: Хусейн отличался великолепной физической подготовкой, знал много языков и в совершенстве владел искусством перевоплощения. Он мог буквально на глазах мгновенно превратиться из статного мужчины в дряхлого старца и так искусно играть эту роль, что никто не был в состоянии заметить обман. Возможно, этому способствовало искусство «отводить глаза», которое Хусейн позаимствовал у бродячих факиров, когда скитался по Магрибу, добывая разные полезные сведения для Старца Горы.

– Очень достойные юноши, – осторожно ответил Хусейн.

Несмотря на родственные узы, даи аль-кирбаль ни на миг не забывал, что при необходимости ас-Синан может отправить его к райским гуриям, не задумываясь.

– Я не об этом! – нетерпеливо сказал Старец Горы. – Как они осваивают то, чему их учат?

– Выше всяких похвал! Особенно хорошо эти двое стреляют из лука и работают ножами. В этом деле Хасан и Абу – лучшие из тех, кого я обучал последние пять-шесть лет!

Ас-Синан насторожился:

– Они, кажется, сироты? – спросил он, сверля темное лицо Хусейна своим огненным взглядом фанатика.

– Да, это так, повелитель… – Хусейн не понял, куда гнет шейх, и немного встревожился.

– Тогда откуда у них такая сноровка в обращении с оружием? Ведь у кочующих племен, – а эти юноши как раз и принадлежат к кочевникам, – владеть оружием обычно учат отцы. Однако, насколько мне известно, – по крайней мере, так было сказано, когда их принимали в орден, – они утратили своих родителей в раннем возрасте.

– Не могу знать, повелитель, – честно признался Хусейн. – Но действительно, с оружием они работают выше всяких похвал.