Лемминг Белого Склона

Но – где-то там, на другом конце колдовского пути, на диком севере, в стране краткоживущих Верольд, на холодной скале, над волнами у края обрыва, на пересечении ветров, под выстуженным небом, полным шторма, гнева и птичьих криков, – там лежал его новорожденный ребёнок. Лежал, брошенный всеми, ненужный никому, отвергнутый матерью, рождённый до срока, чудом оставшийся жить. Он лежал и кричал от холода и голода, и ещё, наверное, от страха, от нутряного озноба одиночества. Потому что вещие норны припасли ему суровую нить, и дева Верданди пока держит её в руках, дева Скульд в раздумье занесла свой беспощадный нож, чтобы свершить должное, а старуха Урд ничего не замечает, ибо судьба слепа. Младенец кричал в нескольких днях пешего пути от Громового Утёса, а муж недостойный, Альвар Свалльвиндсон, слышал его крик сердцем, ибо то кричала его кровь.

– Я иду, малыш, – прошептал Альвар, раскрывая врата во тьму. – Слышишь? Я иду за тобой. Продержись, мой сын, мой милый, несчастный ублюдок. Осталось недолго. Проживи ещё несколько минут. Не умирай. Только не умирай там…

1

Служанка нашла его в купальне. Юноша сидел по шею в горячей булькающей воде с сернистым душком, прикрыв глаза, грея тело, изрядно продрогшее в походе. Шутка ли – без малого полгода в море! Да и возвращаться пришлось по осени, уже после Эйфендага, который ещё называют Свидар – День Бараньей головы, или Вентракема – «Зима Пришла». Теперь юноша понял – почему! С другой стороны – знал, на что идёт, и, уж конечно, не жалел. Не зазорно ли, добродушно подтрунивали моряки, сыну короля двергов отправляться в торговую поездку? Что же тут зазорного, отвечал юноша, коли я – младший сын, а какова доля младших сыновей – нет нужды говорить…

И все смеялись.

Они смеялись, а младший сын Свалльвинда конунга, правителя сольфов Круглой Горы, хотел плакать, когда корабль покидал фьорды, возвращаясь домой. Не тяготы морского пути печалили молодого королевича, не холод и качка, не труд наравне со всеми – подумаешь, натёр мозоли о вёсла и ванты! Нет, увы, не знал юноша, какое сокровище повстречается ему в Стране Заливов, и каким не суждено ему обладать, пока горы не сдвинутся с места.

А и знал бы – тем более подвизался бы с купцами. Потому что чашу своей судьбы следует пить до дна, и лучше – уж если норны примешали к мёду горечи – залпом…

– Вот ты где, сын конунга, – насмешливо бросила служанка, стоя в дверях и беззастенчиво разглядывая юношу. – Много ли рыбы можно поймать такой снастью?

Старший сын Свалльвинда конунга, Исвальд, будучи в хорошем расположении духа, ответил бы, что, мол, уж на такую рыбку, как Финда дочь Аки, большей удочки и не требуется, после чего затащил бы дерзкую девчонку в воду и всласть бы позабавился. Будучи не в настроении, Исвальд мог бы наставить дочери Аки синяков и самому Аки тоже. Младший Свалльвиндсон был не таков. Иной раз он, верно, смутился бы своей наготы, но теперь на сердце лежала такая гора, что он поленился даже открывать глаза:

– Чего это тебе, Финда, рыбки захотелось?

– Ничего мне не захотелось, Альвар хёвдинг. А тебя желает видеть госпожа Хрейна.

«Приплыли», – обречённо подумал Альвар.

Хрейна дочь Кьялара из Гульдсаллира была женой Свалльвинда конунга и – так уж оно вышло – матерью Альвара. То была женщина немногословная, властная и весьма неглупая. Все жители Сольфхейма почитали за лучшее уважать её и бояться, хотя и не сказать, чтобы народ очень её любил. Ей, впрочем, вполне хватало любви и преданности сыновей, ради счастья которых она была готова на большее, чем иные матери.

Младшего из её сыновей это весьма тяготило. С некоторых пор.

– Хотела переговорить с тобой до ужина, – мать встала из-за ткацкого станка и жестом указала сыну на крытый ковром рундук в углу, а сама выглянула за дверь и прикрыла створку. Альвар сел на рундук, а Хрейна опустилась в кресло напротив, глядя ему в глаза, и вдруг улыбнулась.

– Есть у меня для тебя подарок, сын мой! – заговорщицки прошептала королева сольфов, но тут же изменилась в лице, молвила сурово и укоризненно:

– Твой старший брат Исвальд уже восьмую зиму как женат, и скоро, хвала дисам, одарит меня вторым внуком. А ты всё никак не найдёшь себе супругу, и это печалит меня, и даже пугает. Не обрадуют никого из нас пересуды, коль поползут, о том, что мужу из рода Фьёрса моряки милее белоруких дев!

Альвар тихонько вздохнул. Эти речи были не в диковинку. Матушка вбила себе в голову, что младшего сына надобно срочно женить, а то так и будет мыкать свой век в одиночестве и печали – а век у двергов куда как долог… Правда, надо бы отдать ей должное: угрозы приберегла на крайний случай. Видать, отчаялась просватать сына, раз уж дошло до такого. Раньше, быть может, Альвар и устыдился бы.

Раньше.

До того мига, как увидел Хельгу, дочь Арнкеля конунга, идущую по осеннему саду.

До того мига, как погас для него солнечный свет.

Раньше…

– Жаль мне, милая матушка, огорчать тебя, – покорно сказал Альвар, опустив глаза. Поскорее кончила бы поучения да отпустила сына – броситься в море с Громового Утёса вниз головой или хоть напиться до беспамятства.

– Не достоин ты моего подарка, ну да ладно, – так же строго молвила Хрейна, но глаза её улыбались, – я договорилась с фру Асхильд, супругой Фьялара из рода Финнара Мудрого, а это достойный род, как тебе, конечно, ведомо. Их младшая дочь Гнипа примерно твоего возраста. Они должны прибыть на Йолль, и если всё обернётся удачно, можем засылать сватов уже к празднику Торри. За свою Гнипу они посулили, пока только предварительно, соляную мельницу в Тильхофе. Что сказать, небогатое приданое, но Фьялар Финнунг – знаток закона и лагеман, а иметь такого человека в родне не будет лишним и королю, не так ли, сын мой? Да слушаешь ли ты меня, Альвар!?

Нет, Альвар не слушал. Какое дело было ему до какой-то там Гнипы из рода Финнунгов, до её всемудрого батюшки-законоведа и дурацкой соляной мельницы. Какое дело ему было до всех белоруких дев со всех девяти миров. Тени. Тени и морок.

– Так! – Хрейна вскочила с кресла и принялась ходить по комнате, перебирая мелкие рубиновые чётки, а казалось – у неё пальцы в крови. Вечерело, и оконные зеркала, по которым дневной свет проникал в недра горы, окрасились тёмно-бордовым. Хрейна застыла на миг, глядя в отражённые сумерки, затем резко отвернулась и закрыла ставнями зловещее свечение. Что увидела она в мгновение заката? Что её испугало, какой мимолётный призрак посетил матушку, да и что её вообще могло испугать – Альвар даже не пытался гадать. А Хрейна зажгла сольстейн, круглый самоцветный камень, какими зажиточные дверги освещали свои подземелья, и вдруг накрыла руки сына своими ладонями.

– Кто она? – спросила мудрая дочь Кьялара с тревогой в голосе.

– Что… кто она? – оторопело пробормотал Альвар. – О ком ты говоришь, матушка?

– Ты знаешь, – Хрейна провела ладонью по лбу сына, по щетинистой щеке, пальцы у матери были холодны, да и рубиновые чётки неприятно холодили кожу, – ты сам не свой, весь горячий, и я не узнаю собственное дитя. Думается, нетрудно отыскать причину подобной хвори, коли речь идёт о неженатом юноше… Кто же она? Какого роду-племени, кто её родители, и где ты с ней познакомился? Как зовётся та дева, на которую положил глаз мой сын?

Альвар только слабо улыбнулся и покачал головой:

Что тебе молвить,
милая матерь,
о горе моём?
Альвов светило
всех освещает,
кроме любови моей.

Хрейна приняла игру:

Знаю тебя я
многие зимы,
и ты меня, сын;
с давних времён
всё мы друг другу
всегда поверяли.

Альвар долго молчал, затем заговорил, и голос его постыдно дрожал:

В Арнкеля доме
видел недавно
желанную деву;
сияние рук её
насквозь пронзило
небо и воды.

Чувства того,
что меня охватило,
прежде не ведал никто;
из асов иль альвов
никто не захочет
сватать меня за неё.[4 - «Старшая Эдда», «Поездка Скирнира», строфы 4–7. В оригинале «юный мой друг» вместо «милая матерь», «и ты меня, друг» вместо «…сын» и «Гюмира» вместо «Арнкеля».]

Теперь надолго замолчала Хрейна. Оцепенела, окаменела, кольцеукрашенные пальцы сомкнулись на чётках, сомкнулись и бледные губы, и веки над усталыми глазами. Как же ты постарела, бедная матушка, подумалось Альвару. Ждал, что она станет кричать и гневаться, что потребует от него клятвы образумиться и повиноваться, что расскажёт всё отцу, и тогда уж волей-неволей придётся жениться на этой Гнипе – или ещё какой-нибудь Гнипе, которую ему сыщут. Он, собственно, был ко всему готов, и одна мысль билась в висках: скорей бы кончилось. Но Хрейна лишь уточнила, не открывая глаз:

– В доме Арнкеля? Того самого Арнкеля Арнгримсона, что сидит конунгом в Вестандире, в Западных Фьордах?

– Так оно и есть, матушка, – настороженно ответил Альвар.

– Тебе приглянулась дева из народа краткоживущих Верольд? – мать не спрашивала, она размышляла вслух, снова меряя шагами покои. – У себя дома она высокого рода, но нам-то они чужие, здесь – чужаки… Ты ей никак не равен, и она тебе не равна, и такого ещё не бывало, чтобы дверги женились на вердах и плодили потомство… Не в том даже печаль, что это дело позорное, а в том, что просто невозможное. Помнишь, чем закончилось сватовство Альвиса из сварфов к дочери Тэора? На Севере поют, что, мол, солнечный свет обратил его в камень, но мы-то знаем правду: Альвис не ответил на последний вопрос будущего тестя, и Гневноревущий убил жениха. Может, оно и к лучшему: пострадал сам, но избавил от страданий невесту. Да мы же самое меньшее вдвое ниже их ростом, – горько усмехнулась уголком рта королева, – как ты станешь с нею спать?