Вирус

Лили говорит:

– Ыфалдор… дяшарф… лчаошав… лдывка… ша… ырмаз… вялсацо… кумииста… разсцато… граника… пернес…

В ответ на рыдания Анны, почти шёпотом, сжимая губы, кряхтя и зевая, Лили бормочет в камеру:

– Фуцашфат… ялсоядх… вавахад… Ывцымых… сытыпарла… лавомдарно… лаомы… катанад…

Слова Лили – как целебный дождь из рецептов и ритуалов.

Она говорит:

– Караотата… дададад… зкрыаужцас… Кщыоатыцро… Фщволатйхылату…

Лили говорит:

– Фуцашфат… вавахад… ащай… аяк!

Лили говорит:

– Ащай… аяк!..

Лили говорит:

– Прощай, стояк!

Из-за погони я не замечаю этого.

ГЛАВА 7

В сиреневом свитере от Massimo Dutti я похож на сливовое дерево – медсестра говорит, что встречала такую модель на страницах журнала Vogue. Она закатывает рукав моей мятной рубашки до локтя – новинка от Tommy Hilfiger превращается в гармошку.

– А сейчас сожмите ладонь в кулак. Вот и отлично! – говорит медсестра и вонзает мне в вену прибор, похожий на насос для откачки нефти. Отворачиваю голову, зажмуриваю глаза.

На следующий приём я прихожу в поло Lacoste цвета фламинго – медсестра говорит, что оно отлично сочетается с лабораторными колбами.

– Вам очень идёт! Я видела такие футболки на распродаже.

В очереди все смотрят на мой плащ от Pierre Cardin, сшитый для королевских приёмов или для проходки по красной ковровой дорожке во время дождя. Приталенный, но свободный, сотканный из успеха, воодушевления и веры в себя, отталкивающий воду, вспышки фотокамер и зависть толпы, плащ без иммунитета к реальности: обтирать больничные стены в Pierre Cardin – это особо тяжкое преступление, террористический акт в мире моды.

– Слышал анекдот про парня, который перепутал похороны с благотворительным балом?

– Где-то здесь вечеринка по случаю коронации принца Чарльза?

– Ты думаешь, что попал на проект «Подиум»?

От стены отваливается кусочек плитки, выкрашенный в голубой больничный оттенок, хрупкий и влажный – в коридоре практически нет вентиляции, в окно хлещет лучами солнце.

Закруглённые манжеты, накладные карманы – рубашка от Maison Michel пропитывается потом, брюки приклеиваются к дерматиновому покрытию – ощущение, будто тонешь в болоте. Немые вопросы пациентов повисают в воздухе, отслаиваются от стен, растекаются по полу:

– Ты пришёл лечиться или открывать звезду славы имени себя?

– Здесь проводят обследование или снимают интервью Ларри Кинга?

– Это больница или обложка журнала Elle?

Чтобы отвлечься, достаю телефон и печатаю сообщение: «Шанталь, как дела?»

В очереди к Виктору передо мной – человек десять, раздавленные и прозрачные, как пластиковая посуда, паломники, бродившие веками по пустыне, а сейчас скользящие взглядом по пальмовому принту моих туфель. Моя новая целевая аудитория, наблюдающая за мной исподлобья, сверкая улыбками мародёров:

– Это больница, а не показ от Victoria’s Secret.

Где-то в глубине коридора – за доской объявлений, в толпе бездомных, в мишуре окровавленных бинтов – врачи ведут под руки пожилую женщину. Она отбивается от них, упираясь ногами в пол, распрыскивая свой морфологический яд:

– Отпусти меня, мохнорылый вымесок!

Я снова достаю телефон, проверяю, не ответила ли мне Шанталь. От стены отваливается ещё один кусочек кафельной плитки, не привлекая к себе никакого внимания. Пожилая женщина из больничного холла продолжает сопротивляться:

– Я буду жаловаться вашему начальству!

Она кричит:

– Я позвоню в бюро по правам человека.

А потом она кричит:

– Туберкулёзный проститут!

К женщине подбегает охранник, он пытается схватить её за руки, а она отрывает от его ремня рацию и подносит к губам:

– Тухлодырый соплежуй, как слышно? Как слышно?

Медсёстры в белых пижамах слетаются в больничный холл, как мотыльки на смертную казнь от лампы, они разрывают на части верблюжье пальто, в которое замотана пожилая женщина, распаковывают её кокон, увязая по щиколотку в сыпучем прахе застиранного кружевного белья, обхватывая запястьями её желейные подмышки.

Чтобы отвлечься, я снова достаю телефон и печатаю: «Шанталь, угадай, кого я встретил в больнице?»

Представление в больничном холле заканчивается – буйную пациентку уводят со сцены, на полу, рядом с регистратурой, остается лежать её лисья шапка, пальто из верблюжьего меха – визитная карточка моих тревог, инфицированное сожалением и страхом, мой новый дресс-код, новый стиль. Я подбираю пальто с пола и иду за медсёстрами.

Я слышу «РАЗРЯД!» и возвращаюсь к Лили, в свою «Зелёную Миндальку». Мы проезжаем плакат с надписью:

«Передумай и сверни с пути, пока не поздно!»

– Знаешь, когда я поняла, что выбрала правильный путь? – спрашивает Лили. И тут же отвечает:

– Когда пошла на приём к психотерапевту.

В руках у Лили бумажный буклет. Она листает страницы с конца, бегло и легко, как глянцевый журнал в салоне красоты. На обложке написано:

«Памятка уцелевшим»