Сенну пришло в голову, что по-французски и немецки он сейчас может выразить желание или деловое предложение предельно внятно. Гораздо лучше, чем по-русски. Как там у Маркса, – бытие определяет сознание. А может, и не у Маркса, – а еще какого-нибудь тоскливого зануды.
Вышел, осмотрелся, скорее по привычке, тяжелым шагом пошел к воде.
У него было скверно на душе.
Сенн шел под деревьями, окаймлявшими набережную, направляясь к дальним стенам полуразрушенных старых домов на той стороне. Там, на противоположном берегу, городские власти собирались проложить улицу и построить новые дома.
Но сейчас за Китайским садом было пусто.
Молодые мамы в маленьких домиках укладывали своих детишек спать, пожилые джентльмены, курящие сигары за столиками кафе, сейчас отходили ко сну, парочки, гуляющие здесь днем у кромки воды, разошлись по домам.
Вдали, по темному озеру, беззвучно скользил пароходик, и скоро исчез в тени берега. Громада Цюрихсбергской горы тяжелым силуэтом выделялась на вечернем небе.
Он так и не собрался туда подняться.
Вода была гладкая и черная. Кусок старой еще нетронутой строительными рабочими мощенки блестел под ногами. Свет дугового фонаря просачивался сквозь голые ветви. Уединенное местечко.
От крайнего ствола сада отделилась темная фигура, преградила Сенну путь.
– Микаэль!
У Сенна перехватило дух.
– А. Джемини. Хорошо. Рад, что ты здесь.
– Штора на окне. Срочно. Что-то случилось?
– Случилось, – он судорожно хлопнул ладонью по карману, выхватил револьвер:
– Извини…
Он положил палец на курок, опоздав лишь на десятую долю секунды.
Сильный удар по руке. От локтя до плеча пронзило болью, будто ударило молнией. Револьвер вылетел из ладони, ударился с металлическим звоном о брусчатку. Пропал в темноте.
Сенн схватился за предплечье, нащупал рукоятку ножа.
Это в его руке торчал нож. Руке было тепло и мокро.
Теперь стало страшно.
Темная фигура сделала шаг вперед. Его ударили в лицо, словно кот толкнул лапой, небрежно и мягко, – он покачнулся, упал на левый бок. Он продолжал держаться за правую руку, и боль от встречи ребер с мощеным покрытием прорезала бок и грудь.
Он перекатился на спину, застонал.
Над Сенном нависла тень.
– Как видишь, я был прав. Предатель…
Василий Валерьяныч…
Тяжелая ступня наступила на грудь. Он захрипел.
– Так что, Димочка, было в сообщении? Что тебя так расстроило? Так оно тебя взволновало, что ты припёрся сюда с пистолетом…
Сенн хрипло втянул воздух.
– Хозяин приказывает возвращаться в Москву,…это неминуемый арест… я знаю, и вы знаете…
– Значит, есть за что.
Давление на грудь ослабло. Сенн застонал:
– У меня кость раздроблена. Надо к врачу…
– Будет тебе врач. В нужный момент. Почему ты решил ликвидировать Джемини?
Он тяжело дышал.
– Ну?
– Больно… дома меня обязательно расстреляют! Жить хочу!!
– Ты и так не жилец. Говори! Я сейчас, – твоя единственная надежда.
Сенн затих, потом невесомо выдохнул:
– BCR…
Василий Валерьяныч явно удивился:
– Бюро сбора информации? Ты спутался с лягушатниками? Дима, ты рехнулся…
– У них на меня есть… кое-что. Деньги должен. Запутался… немного… Игра на бирже…
«Итальянец» усмехнулся, Сенн услышал это.
– И, понятно, не на свои. А зачем полковнику Гоше смерть Джемини?
– Не знаю. И с Гоше незнаком. Я ведь не Сидней Рейли… региональный резидент… Трое суток назад сбросили в почтовый ящик. – Сенн застонал. – Я до последнего не хотел. Но сегодня, после сообщения решил, что пора уходить…
Только сейчас пришла холодная мысль, что это конец.
Василий Валерьяныч сказал преувеличенно иронично:
– Ну да. Тебя бы приняли, как героя. Только знаешь избитую истину, – предал раз, предашь еще…
– Я не хочу в Москву. Слушай, у меня есть деньги.