Большая ловитва

– Не ликуй, Молчан! Ужо сочтемся!

Все повторяется в мире сем, пусть и в вариациях на тему.

Молчан не добыл тура, Жихорь не добыл Молчана…

LXXXI

Некрас – отходил. И осознавая оное, обратил свои последние слова к Молчану, державшему его пробитую главу на своих коленях.

– Помочь тебе хотел… Искупить старую обиду … Да не судьба… И Млада меня так и не полюбила… Одна она с детьми остается, помирает семьи кормилец… Ты уж позаботься…

И еще скажу тебе…

А что хотел молвить еще, уж не успел он, прерванный прощальным вдохом на остаточном краешке земного бытия. И затворил Молчан его вежды…

По возвращении в городище с упокоенными Бармой и Некрасом, к обозным сбежались от мала до велика, ведь горестная молва всегда резвее доброй.

И заголосила не токмо вдовица, потерявшая мужа, а и иные из пола женского. Позде, еще до рассвета, придет и черед Млады…

Выйдя из того скопища, за ним и жена с Мезеней, молвил Молчан:

– Ненадолго спущусь к реке – продышаться. А ты, Мезеня, отнеси к нам в клеть ваш товар: продадим в иной раз. Доброгнева, покажи ему! И в кошеле, сокрытом, зачерпни половину – на тризну, и семье его на первый расход. Без кормильца остались, еще и горели намедни… Первым моим другом был в юности, а днесь не устрашился и с честью пал.

Обернусь, мы с Мезеней сразу и отъедем с ним. Неспешным ходом будем в его селище еще до первых петухов …

А когда зашагал он, рванув ворот, дабы легче вдыхалось, окликнул его мужичок, незнакомый.

Мухортый и в одежке скромной, коего никогда не различишь в любой толчее, а увидев, забудешь в тот же день.

И молвил вполголоса:

– Привет тебе от Бушуя. Надобен ты ему… Будь готов!

Молчан взглянул на него, ощущая тянущую тоску в груди, будто при расставании навек с чем-то давно прошедшим, а все ж небезразличным доныне и щемящем порой.

И потому промедлил с давно выношенным ответом.

– Будь готов! – с явным нажимом, одновременно и с укоризной на беспамятство Молчана, не отреагировавшего, как должно, на тайные слова, озвученные ему всего-то седмь лет назад, повторил гонец, неприметный.

И выложил в сердцах Молчан! – без увертливости, а точно наотмашь:

– Не готов, и впредь не буду! Со всем моим почтением!

А тем, кто послал тебя, передай: «Не родичи вы мне, и не хозяева! Ничего не должен вам, ничем не обязан! Не ваш, а я собственный! Им и останусь. Сходничайте впредь – без меня!»

И тяжело ступая, пошел к реке…

Так или примерно так – аж тыща лет минула, всего и не припомнить, в поселении вятичей, что обустроилось на плоской вершине холма, устремленного в пойму Москвы-реки, завершался долгий день в самом конце весны.

И некому уже удостоверить название сего городища. Ведь даже последний из туров опочил еще в 1627-м! И не оставил потомства.

А что там случилось вслед, Бог весть! Сквозь замутившуюся от давности призму десяти веков и не различишь вдруг. Разве что изрядно попытаться…