Сахалинский репортаж. Вокруг острова на мотоциклах. 1957 год

– Лучший-то лучший, а вот пробку взять никак не можем. Пятый раз подъем производим…

И машет трактористу:

– Майна!

Бежит из устья на блок длинный стальной трос, укладывается ряд за рядом на барабане подъемника. Повисла в воздухе длинная труба желонки. Ее отводят в сторону стальным крючком. Удар о помост – и из нижнего конца трубы струится бурый песок.

– Ну вот и фотокорреспонденты вовремя подоспели…

Все смеются.

Владимир – один из тех, чьими усилиями достигается общий успех. Он идет рядом с такими мастерами своего дела, как оператор подземного ремонта Николай Прокофьевич Овчинников, помощники оператора Николай Петрович Толстобров и Геннадий Михайлович Воронов, тракторист Иван Иванович Бричка и многими, многими другими.

Вклад в производство каждого добытчика, «подъемника», техника и инженера находит свое отражение в конкретных, весомых цифрах экономических показателей.

Пусть это только цифры. Но их нельзя назвать «сухими».

В результате сокращения управленческого аппарата, борьбы за совмещение профессий, внедрения новой технологии только за один месяц себестоимость тонны нефти снижена на 3 рубля 15 копеек.

Производительность труда за это же время выросла почти на четыре процента.

Это – необычные рубли и проценты. Они вырваны у «трудной нефти».

Нелегко добыть катанглийскую тяжелую нефть, не легче отправить ее на материк…

– Вы никогда не были в Набиле? – спросил Ананий Дмитриевич. – И у могилы комсомолки?.. Там вам непременно надо побывать!

В Набиль мы отправились в субботний послеобеденный час вместе с многочисленными катанглийскими охотниками и рыбаками на мотодрезине – шумном, стреляющем дымом экипаже.

– Далеконько мы забрались, – заметил Борис, когда на горизонте показались очертания нефтяных резервуаров.

И пояснил: с точки зрения сахарница, самое дальнее место на острове – Оха, охинец считает самым отдаленным поселком Катангли. А уж из Катангли можно проехать дальше только семь километров – в порт Набиль.

Песок, туман и вечно волнующееся море… Набиль – гордое, суровое, героическое название. В нем слышатся вой пурги и рев шторма.

Море здесь неустанно гложет берег. Днем и ночью звучит монотонная песнь прибоя. Сердитые пенящиеся валы разбиваются о песчаные осыпи. Волны вырывают мягкую почву из-под северного странника, и его корявые корневища протягиваются в воздух как руки.

Глядя, как в море с водой струится песок, наш спутник сказал:

– Вот так море ежегодно пожирает пятнадцать метров берега. Я помню, что нефтехранилище стояло далеко от моря. А сейчас уже рукой подать. Только в нынешнем году на укрепление берега в Набиле отпущено одиннадцать миллионов рублей.

Набиль, действительно, порт и притом, пожалуй, самый необычный на острове. С промысла сюда тянутся узкоколейка и нефтепровод.

По этой транспортной артерии Катангли получают все, что необходимо для жизни и работы сотен людей, и отдают свою продукцию – тысячи тонн нефти.

Пароходы, приходящие летом с материка, останавливаются на рейде, в нескольких километрах от берега. Продовольствие и машины, промышленные товары и трубы – все перегружают в открытом море на плашкоуты. Юркие катера тянут грузы к пирсу.

Нефть тоже совершает своеобразное путешествие. С берега нефтепровод ныряет в море. Нитка труб тянется по дну почти на шесть километров. Ее конец обозначен крупным буем.

Когда приходит танкер, конец нефтепровода поднимают на поверхность. В «танки» льется густая черная жидкость, напоминающая мазут. Когда они наполняются, гибкие трубы снова опускают на дно.

Танкер уходит, и буй, остающийся на поверхности, шторм может трепать, сколько ему вздумается.

В Набиле работают нефтяники, моряки, водолазы.

Борьба с природой не прекращается здесь ни на день, ни на час. Борьба не на жизнь, а на смерть – для жизни. Это не фраза: человек еще не всегда оказывается сильнее стихии.

Мы не знаем, как обозначен в морских лоциях мыс, прикрывающий с севера вход в Набильский залив. Здесь его называют "мыс Тамары". И не иначе.

На песке стоит маяк, напоминающий крепостную башню. Неподалеку от него – могила.

Бетой, сталь, гранит.

На полированном камне – фотография улыбающейся девушки и надпись:

ПАМЯТИ МОРЯКА ТАМАРЫ ВОРОТЫНЦЕВОЙ

1929 – 1949

Погибла 10 августа 1949 года

при исполнении служебного долга.

Покоится в море с самоходной

баржей «Волга» на траверзе

этого мыса.

НЕ ЗАБЫВАЙТЕ О НЕЙ!

Водитель мотодрезины, доставивший нас в Набиль, парень, черный от соляра и ветра, неторопливо, иногда совсем останавливаясь, ведет рассказ:

– Лето у нас короткое, навигация – три месяца… Со всем надо успеть, все надо завезти. Поэтому работать приходится горячо, быстро… Так было и летом в сорок девятом году. Пришел тогда пароход «Аргунь», а вместе с ним три или четыре плавединицы из москальвинского порта.

Начали разгрузку – спешили: как бы погода не подвела. Тут и случилось несчастье. Соскочил трос, подъемник на «С-80» с трехметровой высоты ударил в борт «самоходки» – ну, она и перевернулась!. На барже внутри оказалась только Тамара Воротынцева, остальных с палубы швырнуло в море.

Произошло это километрах в пяти от берега. Сами понимаете, в открытом море не так легко оказать помощь. Но люди не теряли надежды. Тем более, что и раньше у нас такие происшествия случались. Я помню, перевернулась однажды баржа, в которой возвращались из отпуска три семьи. Так они девять часов просидели в перевернутой барже в воде. Вытащили их на берег, прорезали дно автогеном, и вылезал народ из баржи, как Иона из чрева кита…

…Говорят, Тамара жива была, стучала по обшивке – знак подавала… Надеялись ее спасти. Но ничего не вышло. Срывались крюки с баржи, хлебнула она воды, вздыбилась и пошла камнем на дно… Без следа… И водолазы потом не нашли…

Обнажив головы, мы долго стоим перед памятником.

Рядом бьется о берег холодное Охотское море, расстилает по песку кружева пены, поет песню о суровой доле, о борьбе, о мужестве.

Полосами, волнами находит с моря холодная белая мгла.

Иногда порывы ветра открывают перспективу Набильского залива, катера у пирсов, огромные емкости для нефти, ломаную линию узкоколейки…