Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома

– Ты видела такие карты раньше? – спросил на земле Поль, глядя прямо в глаза Луизе.

– Нет, а что?

– Понравились? Ты бы так смогла, что на них показано?

– Ничего себе, за кого ты меня принимаешь, это так всё гадко показано, не могли сделать пристойней.

– А, да ты ещё не понимаешь…

– А твоя Диана уже всё знает? Она мне рассказывала о своей матке, как та спала с мужиками.

– Луиза, кончай называть её моей. Она может только говорить о любви, а на деле Диана ещё тёлка. Вот ты уже другое дело! Может, завтра у Белого попробуем, он оставит нас одних?

– Это надо обдумать, я боюсь одна…

– Тогда какой базар, завтра берём Шуру Брыкину.

– Да? А почему не Диану? – спросила насмешливо Луиза.

– Я же тебе сказал, она ещё совсем тёлка, а Шурой как-то интересовался Белый…

Это повторное объяснение Поля вполне отвечало честолюбию Луизы. Ведь Шура была весьма мягкой и податливой девочкой. С нею всегда можно было ладить с выгодой для себя…

И он был прав, Шуру уговаривать не пришлось. И тем же способом, что и накануне с Полем, они втроём выбрались из постылого детдома. У Белого для встречи девочек всё было припасено: и закуска, и сухое самодельное вино.

Девочки со страхом переглянулись, глядя на обоих кавалеров, которые вовсю курили сигареты и несколько свысока посматривали на своих подружек, дескать, как им глянулась начатая по-взрослому вечеринка? Вино – это чепуха, всего лишь приложение к ожидавшему впереди серьёзному испытанию подружек, для которого те были ещё не готовы ни нравственно, ни физически…

И вот они выпили кисло-сладкого вина, закусывали под каскад музыки из магнитофона. Затем началась игра в карты, с обговорёнными заранее условиями и Луиза жестом бывалой взяла в руки, розданные ей Полем карты. И с победной улыбкой озорной девчонки глянула на Шуру, которая рассматривала то, что её саму вчера так трепетно взволновало. И Шурочке эта сторона жизни была тоже не в новинку, она всегда манила своей недоступностью. Однако карты картами, но пить вино по второму разу девочки воздержались.

– По напёрсточку, малявки! – призывал Белый и подмигнул Полю, который взял стакан, чтобы показать юным подружкам, как надо опрокидывать одним глотком стаканчик вина, и стал закусывать сырыми яйцами.

– Ничтяк! – воскликнул Белый, самый старший в компании подростков. А девочки только вступали в переходный возраст. Впрочем, Луиза была года на два моложе Шуры. Но от подруги внешне мало чем отличалась, разве была чуть выше ростом. И как раз она первая взяла стакан, чтобы этим самым показать подруге своё преимущество!

– Давайте, крошки, покажите, что уже невесты и скоро сами почувствуете, как всем нам станет хорошо…

– Белый, не гони лошадей. Мне ещё назад надо их вернуть. А ты меня толкаешь на большой риск. Маруся учует запах, и тогда с меня башку снимет.

– Чепуха! Зато такой будет кайф у девочек! Что ты понимаешь, Поль. Они домой войдут через ворота, без твоей помощи. Я беру крошек на себя…

Что там было дальше можно не рассказывать, достаточно только заметить, что Луиза и Шура попав в разлагающую среду, слишком рано испытали то противоестественное, что должно было бы произойти в согласии с их чувствами при здоровых обстоятельствах. Но что удивительно они не очень сожалели о том, что вступили на опасную для их возраста дорожку. Хотя в этом толком ещё ничего не понимали. Но запретному было положено начало. И это случилось ещё до истории с книгой, найденной в тумбочке Дианы, ловко придуманной Луизой. Ведь это она подговорила Шypу оставить книгу в комнате для занятий, после чего Брыкина предумышленно, впрочем, по наущению Луизы, ушла восвояси, тогда как маленькая интриганка, подгадав момент, когда Крестова направится в умывальник, отнесла туда книгу, зная прекрасно, как Диану точно магнитом тянуло к зеркалу.

А спустя время по договорённости с Луизой Шура заявила воспитательнице Кротовой о пропаже книги. И когда Роза Викторовна обыскивала девичью спальню, она нашла пропажу в тумбочке Крестовой. После проделанной комбинации, Луиза испытывала то блаженство, когда мщение своей заклятой сопернице было достигнуто…

Но историю с книгой уже никто не вспоминал, поскольку другие события наворачивались на судьбы детдомовцев. А в переходном возрасте, в какой вступала Диана и её сверстницы, весьма трудно проследить, как складывались межличностные отношения, чтобы размотать клубок противоречий, которым опутан каждый воспитанник и он влиял на их настроения.

Эти отношения то завязывались, то обрывались, то вновь возобновлялись, и в таких вариациях они могли повторяться бесконечное число раз. Хотя бы взять ту же Диану, которой сначала покровительствовал Поль. Он оберегал её и, как родной брат, не давал никому в обиду. Но потом вдруг отошёл от неё и переметнулся к Луизе, после чего Диана его упрекнула, что он с Дубининой и Брыкиной убегает в город, тогда как её, Диану, будто намеренно избегает.

Перед расцветающей красотой Крестовой Поль долго не мог устоять, её обиду он принял к сведению. И вот он оставил своих подружек, и на время опять сошёлся с Дианой. В общении с ней он даже забывал о блатных жаргонах, но особенно, когда заговаривал с Дианой о своём сокровенном. Причём она воспринимала Поля, как доброго мальчика, который стремился пробудить у неё интерес к запретному. А если он вновь строил из себя разбитного парня с грубыми манерами, Диана отказывалась его слушать.

– Разве ты не знаешь хороших слов, ведь так ругаются только конюхи и сапожники. Лучше почитай умную книжку, она выправит твой подзаборный язык! – высмеивала она Поля.

– Тоже мне нашлась кисельная барышня! – вспылил он.

– Ха-ха, что значит кисельная, Поль? Не смеши людей, надо говорить кисейная! Есть такая прозрачная ткань.

– Какая разница, всё равно хочешь быть недотрогой?

– Я же не Снегурочка, которая боится солнца…

– Хорошо, проверю, жди команды!

– Какой? – засмеялась Диана.

– Хочешь узнать кайф!

– Нет, я этого не люблю и тебе не советую. Неужели ты такой испорченный?

– Учти, целоваться для меня уже мало. Ты подкати к Луизе, она тебя просветит…

– Да? А мне она не пример для подражания! Если в любви ты такой просвещённый, то без личного опыта не каждый способен на глупость.

– На трезвую голову, конечно, не получится. Вот твоя мать, думаешь, почему пьёт? Она кайф ловит!

– О ней лучше молчи, Поль! Если хочешь знать, её непутёвая жизнь вынудила. Я ненавижу твой жаргон, и если дорожишь моим уважением – меняйся.

– Ей просто что-то надо говорить в своё оправдание. Впрочем, надо уметь пить, а не квасить. И не учи меня как надо говорить. А твои книги разве научат, как надо жить. Ты сама говорила, что книги не совпадают с жизнью.

– Ну и что, они учат говорить и поступать правильно, учат умным отношениям, а для меня это главное. Но я чувствую, как ты нависаешь надо мной, как ястреб и пытаешься заклевать мою душу…

Этот разговор с Полем она не закончила, он говорил о каких-то тёмных делах, которые ей были чужды. Но она уже сама чувствовала, что он имел в виду. Её мать знакома с дном жизни, и этот её опыт вызывал у неё страх. И теперь как бы предостерегал её от ошибок, чтобы не оказаться за опасной чертой.

Последний разговор с Полем внёс в её неокрепшую душу смятение. Он подготавливал её к принятию того мира, который окружал Диану в том месте, где подростки играли в карты и пили вино. Это была та явь, о которой она не читала. А если об этом ей не попадались книги, а только идейные, значит, она должна сама разобраться в том гадком, что происходит в жизни и отравляет детские и юные души.

Рано или поздно человек незаметно для себя переступает одну грань познания и переходит к более сложной. Вот такой гранью и явилась для Дианы та пока единственная вылазка в город, когда она очутилась в том самом флигеле. И первые глотки доморощенного вина обещанного удовольствия ей не доставили. А когда началась игра в карты, хмельные девушки раз за разом проигрывали, и за это снимали с себя по одной вещичке. Было видно, что к такому добровольному раздеванию им уже не привыкать, и сидели почти нагишом. Для Дианы же это показалось чудовищной дикостью. Конечно, девушки до конца всё белье не сняли, поскольку им также было важно отыграться, чтобы заново одеться. Естественно, эта процедура хорошо была разыграна хозяином флигеля специально для Дианы, о чём она тогда не догадалась. Но она даже и не подумала снять с себя платье, после того, как проиграла Полю, намеренно закидавшего её карты козырями. Да и сами карты с пошлыми изображениями двух особей у неё вызывали полное смятение чувств. Она украдкой от себя с непреоборимым любопытством рассматривала запечатлённые в её понимании грязные сцены мужчины и женщины. Эти картинки в разных вариациях ничего хорошего не внушали, кроме того, что все они как-то остро обжигали целомудренную душу, и между тем вызывали у неё известный искушённым людям интерес. А чтобы его в себе немедленно подавить, Диана закрыла глаза и вдруг разорвала пополам несколько карт, затем быстро встала и гордая пошла, она даже не опасалась, что сейчас за ней погонятся пацаны, которые корчили из себя блатных. Впрочем, она хотела одного, чтобы Поль вернул её и перед ней при всех извинился. Как он мог допустить такое её унижение, ведь не всем дано так легко раздеваться, да ещё при посторонних. Выходило, он не считал её своей девушкой, если был не против того, чтобы она при всех бесстыдно обнажалась.

Но Поль её и не думал догонять, конечно, он проведёт время с одной из девушек. Подумав так, она было хотела вернуться, чтобы не дать ему развлекаться, растлевать себя и её. Однако в последний момент благоразумие возобладало, и она вернулась в детдом украдкой, избегая встреч с воспитателями и другими работниками учреждения для сирот.

С этого дня Поль к Диане абсолютно охладел, такой поворот в отношениях, естественно, затронул девочку в самолюбии, хотя она ему и вида не подавала, что душевно привязалась к парню. Ведь она не чувствовала себя перед ним виноватой, это ему надо раскаиваться за грубость.

И примерно с этого времени с Дианой стали происходить странные и смешные истории. Так однажды под своей подушкой она обнаружила кусочки засохшего хлеба, а в другой раз в портфеле пригоршню камушков и при них записку злорадного содержания: «Жри, обжора»! А в тумбочке свёрток: в бумагу был завёрнут выметенный из спальни мусор. Она долго не гадала, кто это всё ей подстраивал, впрочем, пока не имела точного понятия о тех, кто ей гадил. Но тогда же для Дианы стало ясно, что такое безобразие ей могли подстроить те пацаны, над кем она насмехалась. А таких – насчитывалось немало. Ну не мог же ей это учинить Поль в отместку? И скоро Диана заметила, как он снова приблизил к себе Луизу, чем больно задевал её в самолюбии. Это его непостоянство Диану порой тайно бесило. Хотя ей было достаточно смекалки, чтобы понять то, какие отношения связывали Поля и Луизу. И для уяснения истины она выследила как Луиза и Шура промчались мимо беседки, в которой Диана читала книгу. Завидев подруг ещё издали, она присела, чтобы можно было наблюдать за их дальнейшими действиями. Вот они скрылись в конце двора, где росло то самое дерево, на котором уже ждал своих девиц Поль. И потом с его помощью маленькие развратницы покинули пределы детдома.

Диана вполне могла о своём открытии доложить старшей воспитательнице. Но к доносительству она была не склонна, и у неё даже не возникло такой мысли, хоть она порой испытывала острый укол ревности и порыв злости, так как догадалась – Поль ищет вовсе не дружбу, а только сомнительные забавы с девицами. Оказывается, она была тоже ему нужна исключительно для развлечения, а поскольку на его требования она упорно не отвечала, он жестоко её бросил, как не подходящую ему вещь. А ведь Диану пугала вовсе не его склонность втягивать в нечто гадкое и пошлое (как на это легко поддавались Луиза и Шурочкa), а та падкость мальчиков – собираться в компанию, чтобы курить травку, выпивать, слушать музыку и заниматься нехорошими делами. И при этом ребята впутывали в эти ранние для детей пороки девочек младшего возраста. Ведь в своё время на подобные сцены Диана изрядно насмотрелась у себя дома, в раннем детстве, когда мать собирала в квартире пьющих женщин и мужчин. С того времени к этому у девочки выработалось стойкое отвращение. Да и тут далеко не все старшие девчонки одобряли проделки Поля и откровенно избегали его дурного влияния и где-то уединялись…

Известно, что Поль мог прикидываться и паинькой перед директором и воспитательницами, и разбитным перед детдомовскими и городскими сверстниками. И за то, что старшие девочки не слушались Поля, им перепадало от директора за нарушение правил общежития, делясь на группы, пренебрегая коллективом… Поля, за странные отношения с Марсуьевым, многие воспитанники втайне ненавидели.

При встречах с названным братом Диана невольно опускала голову. И она не понимала, почему вдруг на неё нападала несвойственная ей робость. Поль тоже её не затрагивал, он проходил с невозмутимым видом. Теперь было ясно – она по-настоящему ему не нужна и, наверное, противна. Иногда Диане очень хотелось высказать Полю в глаза всё, что она о нём, непутёвом, думает.

И незадолго до отъезда детдома в лагерь отдыха и труда, она набралась смелости и посмотрела на Поля с холодным презрением, с таившейся в уголках губ дерзкой усмешкой. Это его как-то моментально отрезвило и вызвало в душе раздражение. Но вопреки этому, он не остановил строптивую девчонку, чтобы выразить ей своё недовольство. Хотя на это у него были неписаные права, как всеми признанного вожака, чем он из великодушия сполна ещё не воспользовался, словно кто-то его пока предостерегал от необдуманного поступка. К тому же у него в запасе был ещё один способ наказания гордой девчонки. Только стоило ему оповестить всех детдомовцев, чтобы оборвали с Дианой всякие отношения, как она тотчас ощутила насколько велико здесь его влияние…