Близь и даль

– Это в другом конце деревни, третий дом от краю.

– Хорошо. У вас, как я понял, когда в своей деревне ходят, дома не запирают.

– Конечно.

– Годится, – прищурил Игорь глаз, – только умри – никому ни слова. Да смотри, до вечера не напивайся…

Вечером, когда тётка Марья, опираясь на палку, медленно пошла по улице, друзья были наготове.

– Давай быстро за мной, – скомандовал Игорь.

Один за одним, озираясь, они прошли через Марьин огород к дворовой калитке и прошмыгнули внутрь дома.

– Стой здесь на шухере, гляди в окно, а я просмотрю что надо, – скомандовал Игорь, быстро шаря глазами по стенам передней комнаты. Затем он перешёл на кухню, откуда быстро юркнул за дверь, направившись к горенкам.

– Пойдёт одна, – сказал он, возвратившись с небольшой иконой в руке и, махнув рукой Сашке, быстро направился через двор на улицу. Сашка стремглав проследовал за ним.

– Шеф такую с руками оторвёт, – сиял Игорь, когда они рассматривали добычу за стеной бани, – для тебя это пока тёмный лес. Ну ничего, со временем наблатыкаешься, – подбадривал он, ещё больше оробевшего, приятеля.

– Принеси-ка пока какую-нибудь тряпицу, чтобы завернуть, – послал он домой Сашку…

Они спрятали икону в бурьяне за баней, и пошли продолжать празднование…

На другой день Сашка проснулся рано. Голова болела и кружилась. Ко всему вспомнилось содеянное, и на душе ужасающе заскребло. – Чёрт бы побрал, связался тоже с этим городом, – думал расстроенный парень, – лучше бы уж оставаться здесь… Да тоже и здесь не сладко, – утешал он себя – ну, что будет, то и будет, чему быть – не миновать.

Вскоре проснулся и Игорь, и мать стала накрывать стол.

– Садитесь гости завтракать, – ласково говорила она, – да и выпить после вчерашнего разгула не грех. Головы- то чай болят? Вино ведь надвое растворено: на веселье и на похмелье.

Игорь с Сашкой быстро натянули штаны, пополоскались у рукомойника и, довершив прочие утренние обязанности, сели за стол.

После двух опрокинутых в рот заветных стопок и обильной закуски Сашка немного успокоился, слегка повеселел.

Скрипнула дверь, в комнату вошла соседка, тётка Марья и Сашку внутри здорово передёрнуло, но он взял себя в руки и вида не показал.

– А, Марья, садись за стол, я ведь тебя ещё вчера ждала, ты же званая была. Чего рожу-то воротишь, долго не заходишь, или обидела тебя чем?

Марья села на край поданного стула, несколько призадумавшись, заговорила:

– Так ведь, хорош гость, если редко ходит.

– А ты давай почаще ходи, ты мне всегда хороша, а уж в праздники, – тем более.

– Так ведь, горький в миру не годится на пиру. Я вчерась-то не пошла со своими делами, а сегодня, вроде как праздник к концу, так вот и зашла.

– А что за горе случилось-то? Давай рассказывай?

– Да обокрали меня, Танюшка милая. Вечером, пока к Васильевым ходила за молоком. Прихожу домой, а иконы одной нет. Что за зараза взяла, руки бы оторвать. И подумать не знаю на кого, – гостей целая деревня. Из озорства ли, или ещё для чего, – не знаю, но иконы одной нет.

Мать строго взглянула на Сашку, повысила голос: – Это не вы озоруете?

– Нет, что ты, совсем что ли? – не показывал вида сынок.

– Да нет! – убедительно вторил приятель.

– Конечно, нет, Сашка-то этого не сделает, – уверенно заступилась тётка Марья, – я вить его с пелёнок, почитай, знаю. Это уж чьи-нибудь пьяницы, понаехали тут на нашу голову. А так-то, кому она нужна, иконы-то старые…

Ну, да ладно, хоть всё вздыхай. Хорошо ещё тех, что поновей не взяли. Особенно за самую хорошую я рада, за Николая Угодника. Почти новая у меня, – совсем недавно её купила.

Игорь незаметно подмигнул Сашке, мол, всё в порядке, считай, что повезло…

С хорошим настроением они покинули деревню и прибыли в город.

Но дальше дело приняло совсем неприятный поворот. Когда Игорь уже сбыл икону и рассчитался за неё с приятелем, перекупщика арестовали, и ребята с тревогой стали ожидать последствий.

Они не замедлили появиться. Вскоре арестовали и Игоря. Тот товарища не выдал, – взял всю вину на себя. Но вскоре допросили и Сашку, и он, как говорится, «раскололся» и рассказал всё, как было.

До суда его отпустили. И быть бы ему это время на свободе, но устроил парень сразу после допроса пьяный скандал в питейном заведении и попал в милицию. После этого на свободе его оставлять уже не решились и поместили за решётку.

Милицейскую камеру, где он оказался, Сашка запомнил в больших подробностях и надолго, – уж очень впечатляющи там были условия и контингент. Сказать, что было тесно, так это, как говорится, ничего не сказать, – тесно было настолько, что если бы все встали и сошли с общих деревянных нар, то большинство не смогло бы найти для своего стояния места.

В камере было человек пятнадцать. Большинство лежало на этих нарах, подстелив под себя верхнюю одежду, остальные прохаживались, задевая, и придерживая друг друга, между нарами и камерной стеной.

– Курить есть? – спросили из тёмного угла.

Сашка нащупал в кармане помятую пачку, бросил в тот угол. Сгрудившись над ней, задержанные достали несколько сигарет и пачку вернули. Стали раскуривать добычу.

– На всех. Курево надо беречь, и ты береги, старайся курить чинарики – сказал, повернувшись к Сашке лицом, смачно вдыхающий долгожданный дым и приостановившийся от ходьбы, парень в красном свитере.

– Ты за что здесь? – обратился он снова к Сашке, сделав несколько затяжек и передав окурок соседу.

– Да икону в деревне у бабки стащили.

Парень понимающе кивнул.

– А ты за что?

– Я за убийство.

– Серьёзно?

– Какие тут могут быть шутки…

– Случайность, – продолжал он, подумав, – на поезде, сопровождающим грузов работал. После смены пистолет не сдал. А тут приятель ко мне заявился. Я в шутку навёл на него. И на курок-то не хотел нажимать, но как-то получилось, – и «бах». И всё. Теперь уж назад не отыграешь. Как взвёл, как патрон там оказался? – не пойму. Да что уж теперь! – махнул он в отчаянии рукой.

Затем резко потряс головой, махнул ещё раз рукой и нервно заходил по проходу.

– А ты из наших значит, – из воров? – спросил Сашку с нар большой крепкий смуглолицый человек и, подвинув свёрнутую куртку к самой стене, подпёр её черноволосой головой, – первая ходка, вижу.