Близь и даль

Главное, что проходили они всегда весело, с шумными пьянками после голосования, с концертами в клубе, с обильно насыщенными желанной продукцией, буфетами.

Несколько похожим, общим, так сказать, праздником был и праздник завершения летней страды, или, по другому, «праздник урожая». Но здесь праздновали все вместе, за столами в просторном зале клуба. Обычно, участвовало в нём всё взрослое население, не столь уж многолюдного нашего колхоза.

В такие моменты случалось больше всего скандалов и драк, потому как сходились здесь в общую кучу люди из разных бригад и с разными производственными интересами. Тем не менее, ярость наружу выплёскивалась не так уж и часто.

Общее колхозное собрание тоже было своего рода праздником.

Здесь также совершались немалые винораспития и увеселения. Конечно, не на самом собрании, а в каких-то, излюбленных компаниями, местах. Совершались же они как до собрания, так и после него.

На собрании решались вопросы внутриколхозной жизни, выбирались председатель и правление. Голосовали тогда, как правило, единогласно «за», предложенных кем-то заранее, кандидатов.

На собрании также принимали в колхоз новых членов. Это в основном тех детей колхозников, которым на тот момент исполнилось четырнадцать лет. При этом какого-то заявления от вступающих, да и самого их присутствия на собрании не требовалось. Здесь также голосовали все «за», – так было принято.

Таким железным способом, колхоз пополнялся новыми членами. А уж о выходе их из колхоза по личному заявлению не могло быть и речи. Хотя, и существовали некоторые лазейки для выхода. Но об этом чуть позже. Будет ещё повод поговорить…

Были редко шибко отмечаемы такие праздники, как дни рождения, обычно их проводили скромно, в кругу своей семьи и только крупные юбилеи проводились с большим размахом. На юбилей обычно приглашались все родственники из ближней и дальней округи и всё взрослое население своей деревни. Изба при этом едва вмещала всех гостей.

Но в тесноте – не в обиде. Люди рассаживались вдоль стен за собранные из нескольких домов, столы, звонко чёкались с тостами и прибаутками, неимоверно голосили, перекликаясь с приятелями из дальних углов, дружно пели популярные в жизни песни…

Такое молодёжное гуляние, как проводы в армию, тоже можно отнести к праздникам, – молодёжь на них весьма радовалась и веселилась.

Но молодёжь есть молодёжь. И зачастую там случались забавные истории. Как, например, та, о которой я здесь хочу рассказать. Так, провожали в селе одного парня на службу. Народу собралось много, даже из городов родственники и знакомые понаехали. Ночью, отгулявши, как следует, люди разбрелись, кто отдохнуть, кто просто с возлюбленными своими пообщаться да погулять. Так вот: парень один, почему-то скучающий, зашёл в это время обратно в дом, а все кто там были, вповалку спят. Парень, видя на стене мундир, прибывшего из города, милиционера, свою одежду снял, надел тот милицейский наряд, и в одно дальнее село поспешил. К своей возлюбленной. Но добравшись до села, дом её вспомнить не смог и зашёл в тот, который ему показался наиболее на ту избу похожий. Зайдя внутрь и почуяв там запах жареного мяса, парень громко так носом потянул и сказал: «мясом пахнет». А хозяева в то время мясо убитого ими лося жарили. Видят: милиционер. Что делать? Ну и давай его всячески ублажать. За стол усадили, водкой угостили, закуской, с собой мяса дали, только, мол, прости нас и не говори про это никому. Ну, парень с тем добром уж под утро на место проводов возвратился. Говорит хозяевам: держите, мол, на утреннюю закуску лосятину…

Свадьбы случались довольно редко по причине демографической, – очень уж мало было девушек на селе. Если парни могли завербоваться куда-то на крупную стройку, например, после армейской службы, то у девчонок такой возможности не было. Поэтому многие из последних, что бы получить паспорт и перспективу дальнейшей вольной жизни уезжали до своего шестнадцатилетия в город к родственникам, и там получали заветный документ.

Была ещё перспектива поступления после школы в какой-то институт или техникум, но далеко не все на это надеялись.

Поэтому уже со старших классов сельской школы мужской контингент среди молодёжи обычно составлял абсолютное большинство.

И потому был для юношей ещё один очень желанный праздник, – назовём его праздником, хотя и был он своеобразным, удлинённым по времени и вообще, к обычным праздникам отношения не имел.

Осенью на уборку урожая, в помощь уже немногочисленным в те годы колхозникам, приезжали рабочие, или студенты, среди коих было много девушек. Это было настоящей отдушиной для сельских парней, толчком мощного заряда в их молодую жизнь. Приезжих обычно поселяли в каком-то пустующем, или малозаселённом доме. И вот по вечерам у того дома собиралась молодёжь из ближних и не очень ближних деревень. Приезжали обычно на мотоциклах, коих в деревнях тогда было немало. Мотоциклисты, обычно, прихватывали с собой на заднее сиденье пассажира. Так, что молодого люда у тех домов собиралось довольно много.

Шутили, смеялись, заводили знакомства, раскатывали по ночным дорогам на мотоциклах, где сзади пассажирами уже были приезжие девушки. Иногда, надо сказать, довольно редко, всё это перерастало в серьёзные отношения.

И тогда не совсем обычный праздник тот продлялся надолго, может быть, на всю последующую жизнь…

Наши деревенские кони

В деревнях сейчас мало лошадей. Раньше, при колхозах их было куда больше, – почти в каждой деревне была своя конюшня. Теперь же, в большинстве своём, кони сохранились лишь в цирках, да спортивных клубах, да в каких-то развлекательных заведениях.

Надо сказать, что те деревенские лошади были, конечно, менее красивы большинства нынешних спортивных и развлекательных скакунов, – всё же давал о себе знать суровый деревенский быт и тяжкая их работа. Шеи тех лошадей были вытянуты лишь вперёд и головы не возвышались над телом. Особо же красивы были только жеребята, ещё не познавшие тяжкой трудовой доли.

Я помню, как в детстве мы любовались первым увиденным нами малым жеребёнком и, восхищённые сим увиденным, чуть не забыли обо всём на свете, кроме этого, удивительного создания. Тогда пришёл ко мне перед дорогой в школу приятель и возбуждённо сообщил: «там лошадь на конюшне ожеребилась, айда на жеребёночка поглядим!».

Мы устремились туда бегом, чтобы не опоздать на уроки и скоро узрели удивительную картину. Жеребёнок был очень красив, – красно-коричневой, яркой масти, с белой звёздочкой на лбу. Он стоял как маленький миловидный ослик, прижавшись головой к телу своей матери и мерно перебирал вздёрнутыми стрелками своих остреньких ушей. Сказать, что мы были увиденным удовлетворены – сказать очень мало. Мы были насквозь пронизаны необычной радостью, и лихо мчась в соседнюю деревню к школе, впопыхах обсуждали только что увиденную картину.

С тех пор тот прекрасный скакун стал нашим любимцем на многие годы, вплоть до поры его зрелости и почтенного уже для коня возраста.

К этому располагал и характер его: добрый, общительный, если так можно сказать про коня, с игривым, весёлым нравом. А кличка его была Иртыш и нам казалось, что она для этого коня весьма подходит.

Известно, что кони подразделяются по темпераменту, также, как и люди, на четыре главные группы. Так вот, Иртыш был безусловным сангвиником, разительно отличаясь своими чертами от всех прочих, коней нашей деревни. А были здесь и холерики, в частности, агрессивный и злобный Динго, и флегматики, – их характерный представитель – сильный и спокойный здоровяк – Диктор. Меланхоликов, пожалуй, представляла Тревога – несколько мягкая, робкая и очень умная и добрая кобыла.

Но почему-то и клички их у нас, кажется, соответствовали и самим лошадиным характерам, хотя давались они животным сразу же по рождении и согласно букв алфавита. То есть, если в прошедшем году жеребята назывались на первую букву «А», то в этом – на букву «Б» и так далее. Так было удобно определять возраст лошади.

Что же до соответствия имён, то Иртыш, например, был спокоен, ровен, временами игрив, как и соответствующая ему река на разных участках своего течения. Младшая сестра сего коня – Комета, что и таинственная небесная странница, была загадочна, несколько дика, обособленна. Могучий тяжеловес Диктор отличался очень спокойным, ровным, размеренным характером. Пожилая кобыла Голубка имела серый, а при хорошей освещённости, казавшийся слегка голубоватым, цвет, отличалась мягким, размеренным характером. Особняком, как уже говорилось, был очень агрессивный и сильный жеребец Динго, несомненный вожак всего табуна. Как тут не вспомнить про дикую и злую собаку Динго, – обитательницу земель Австралии и некоторых юго-восточных стран.

Динго был к тому же ещё большой озорник и упрямец. Что он вытворял с одним из мальцов, охочим проехать на нём и как веселил при этом невольных зрителей оставалось в памяти у людей надолго.

А дело было так. Дошкольник Валька, друживший с извозчиками и привечаемый ими, имел в деревне, что в нескольких километрах поодаль, бабушку, которую очень любил. Иной раз, в конце рабочего дня, он приходил к конюшне и просил, у собравшихся здесь мужиков, лошадь, чтоб съездить к любимой бабушке.

Весёлый извозчик Юра, работающий с Динго, в отличие от всех своих коллег, никогда мальчугану не отказывал, но перед тем, как вручить тому вожжи, вынимал удила из конского рта и закреплял их под подбородком лошади. И Валька, деловито усевшись в сани, отправлялся в путь. Другая бы лошадь в таком случае, хоть и нехотя, но повиновалась бы вожжам, но Динго был не тем конём, чтобы слушаться любого ездока, тем более какого-то мальца. Прошагав несколько десятков метров и уяснив, что его хотят направить на междеревенскую дорогу, он, под матерные ругательства наездника и хохот наблюдающих это действо мужиков, поворачивал и шёл обратно к конюшне. Здесь был, конечно, шутливый и добрый смех, и Валька, впоследствии всё то вспоминая, сам смеялся над своими детскими поездками. – Коня всё же жалко, – говорил он, – после рабочего дня-то я его в дорогу посылал, и правильно, что он наотрез отказывался.

Хотя, стоит сказать, что зимой кони не очень-то утруждались: с санями им было легче ходить, нежели летом с колёсными телегами. Да к тому же зимой рабочий день не ахти какой длины, потому как темнеет очень рано.

А со временем, по мере насыщения колхоза техникой, работы у лошадей вообще стало меньше и возрастных особей старались по малому нагружать. При этом количество лошадей какое-то время сильно не сокращали. Так старые лошади стали большую часть времени проводить в конюшне. И лишь в моменты заготовки колхозниками сена для личного скота всех коней нагружали по полной программе.

О, это была настоящая трудовая горячка! Для мероприятия выделялись всего одни сутки, но обязательно в погожее время. И тогда конюшня начисто опустошалась. Разбирались все, имеющиеся там кони, разве что кроме совсем необъезженных, – самых молодых.

Целыми семьями взрослые люди ещё с вечера пускались на поиски мало-мальски пригодной для косьбы травы. Сделать это надо было ещё до темна, чтобы уже с чуть занявшимся рассветом приступить к заготовке. Искомый участок обычно находился где-то у края леса, или на лесной поляне, с приемлемыми для скота травами и где колхозное начальство побрезговало брать сено для коллективного хозяйства.

Срочно делался небольшой закос, дающий всем знать, что сей участок занят, «застолблён», чтобы какая-то другая семья не положила вдруг глаз на отысканный «лоскут» и приступали к короткому отдыху. А уже чуть свет, зардевшейся в небе, зари начинались косьбы.

А там, как сказал поэт: «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»

Косцы же говорили: «коси коса – пока роса, роса долой – и мы домой». А ещё говорили: «в людях не деньги, в копнах не сено». То есть надо держать его при себе. Да к тому же, надо быстро расстилать его и сушить, пока оно не сопрело. Сие делалось где-то уже близко от дома. И за несколько погожих дней высушив, время от времени вороша, переворачивая травяную массу, приступали к уборке её на свои дворы, на сеновалы – навесы под надёжной, непромокаемой крышей.

Попутно скажу, что той заготовки на всю зиму всё равно не хватало. Зимой сено подкупали в глубинных деревнях, куда ещё не сумел добраться строгий социалистический контроль и где люди могли запасаться тем благом с достатком и сверх достатка…

Но мы здесь несколько отвлеклись от жизни самих лошадей. Вернёмся же к ним. Надо сказать, что в быте коней, даже касаемо очень возрастных их особей, бывали часы немалой отрады. Сие возникало, когда в летние месяцы они отгонялись на ночь на относительную волю, на природу, – в так называемое «ночное».

В такие вечера мы с моим другом Толькой просились у конюха отогнать вместе с ним на ночлег табун. И порой нам это позволялось.

Помню, как в одну из первых таких гонок подо мной была та самая, пожилая кобыла Голубка, о необычном цвете которой я упоминал ранее.

Сёдел у нас не было и нам во время тех скачек приходилось всегда восседать непосредственно на лошадиных спинах.

Ох, и сколько же страхов я испытал тогда! При отъезде Голубка подо мной неожиданно стала взбрыкивать, или, как у нас говорили: «зверикать». Это, когда лошадь, радостно возбудившись, начинает скакать, подбрасывая вверх, то переднюю, то, особенно, заднюю часть своего тела, при этом резко виляя корпусом из стороны в сторону. Так вот, Голубка вдруг стала, как юная «зверикать», отрывая меня от своего буйного тела. Я, словно объезжающий молодого мустанга, ковбой, подбрасывался в воздух от её, ходящей ходуном, спины. Повода вырвались из рук, но каким-то чудом я удерживался, ухватясь за самые концы её длинной гривы и как не слетел при том наземь, одному Богу ведомо.

К счастью та катавасия длилась недолго. Вскоре Голубка успокоилась, и я уже без проблем продолжил на ней свой путь. А неким условием того её буйства, думаю, послужил мой маленький вес и рост, – мизерный даже для моего тогдашнего двенадцатилетнего возраста, – она просто не почувствовала на себе серьёзного седока…

Больше же мне помнится одна из поздних моих скачек, перед тем, как нашу конюшню закрыли, и значительно сокращённое в связи с этим поголовье наших лошадей перевели в конюшню соседней деревни.

В тот погожий вечер кони браво выскакивали из проёма конюшенных ворот и живо резвились на примыкающей к краю деревни, лужайке.

В деревню они обычно при выгоне не бегут – знают свою привычку, а здесь, на окраине всё огорожено. И место широкое, – есть, где разгуляться. Здесь животные не теряются, – заполняют луг своими безудержными скачками, да взбрыкиваниями, валяниями на траве.

Но мы не даём им здесь во-всю разгуляться, и скоро от деревни гоним по огороженному прогону вдаль.