Вера и рыцарь ее сердца. Книга третья. Играть с судьбою в поддавки

Вера и рыцарь ее сердца. Книга третья. Играть с судьбою в поддавки
Владимир Де Ланге

В истории каждой семьи есть события, напоминающие драму или трагедию, но бывают в ней лирические отступления, мистика, комические моменты, главное, чтобы в семье царила любовь между родными людьми и была возможность каждому стать счастливым человеком. Но, если кто взял на себя чужую роль, то напрасно, ибо на чужих дорогах счастье не найти. За годы замужней жизни Вера потеряла свое жизнелюбие и предала свои юношеские идеалы, но она упорно шла к цели, а ее цель уже давно перестала существовать, и как ей жить дальше? После 30 лет семейной жизни, Ронни впервые почувствовал себя свободным человеком. Кто ему помог? Куда приведет его свобода? …

Часть 1

Глава 1

Провести свой медовый месяц в объятиях любимого мужа, было бы неплохо, но у Веры были на сентябрь совсем другие планы. Самая идея медового месяца казалась ей мещанством, ибо сладкое не подается в начале праздника, перед десертом положено отведать первые блюда, то есть, пройти супругам огонь, воду и медные трубы, а потом и «медоваться» можно.

А, если говорить честно, Вера не могла отказаться от двухмесячной путевки по курсу неонатологии, который начинался через полторы недели после свадьбы. Она была уверенна, что поступает правильно, ведь и через два месяца Женя останется ее мужем, а путевка может достаться другому доктору.

Вера уже год работала педиатром в Зерендинской районной больнице, как главный педиатр района она отвечала за организацию здравоохранения детей и по совместительству на полставки подрабатывала неонатологом в роддоме, хотя институтских знаний ей явно не хватало.

Курс по неонатологии проходил в Алма-Ате, он пользовался популярностью среди педиатров всей советской страны и начинался с первого сентября.

Алма-Ата предстала перед Верой ожившей сказкой Шахиризады. Она впервые воочию увидела настоящие горы, снежные горные вершины грядой высились над столицей, как сверкающий браслет на руке азиатской шахини.

Восточная красота Алма-Аты проявлялась в изяществе архитектурных ансамблей, омытых брызгами высоченных фонтанов, искрящихся на солнце. В тополиной тени журчали горные ручьи, неся в город прохладу ледников, но даже броская красота роз, цветущих на городских клумбах, не могли сравниться с изумительной миловидностью алмаатинок, беспечно прогуливающихся по аллеям парков. Тенистые бульвары, шумные площади утопали в зелени дубов и вязов, а плакучие ивы в печали стояли поодаль, словно держали монашеский обет.

Город Алма-Ата представлялся Вере городом вечного праздника.

По вечерам прохлада и покой сходили на город, чтобы освежить дыхание знойной столиц. Природа безропотно принимала сентябрь, и, не смотря на жару, Вере слышалась в дуновении степных ветров прелюдия ее осеннего увядания.

Чтобы описать осень в Алма-Ате не надо иметь сердце поэта, надо просто перестать спешить по делам, сесть на скамеечку в тенистой аллеи и предаться поэтическому забвению, наблюдая за пожелтевшим листом, самозабвенно порхающем в воздухе, и услышать шелест листвы, хранящей запах горячего лета.

Но долго грустить в след уходящему лету себе дороже, ибо с осенью наступает веселая пора базарной суеты, где каждый человек желанный гость торговцев, которые на разные голоса расхваливают плоды садов и огородов. Не удивительно, что от такого изобилия фруктов и овощей голова покупателей идет кругом.

Ярко желтые дыни и полосатые арбузы были уложены в красочные пирамиды, над медовыми персиками гудели трудолюбивые пчёлы, а от груш в их спелой прозрачности просто не отвести было взгляда. Сладкий яблочный аромат, как дух Али-Бабы, носился над базаром, и не купить яблоки, сочные, спелые, было человеку уже не под силу.

Этот базарный переполох напоминал Вере звучание симфонического оркестра, дирижёра которого срочно пригласили к телефону. Она была убеждена, что, если бы ее мама прошлась по восточному базару хоть один раз в жизни, то дачу бы она немедля продала, … хотя нет, не в маминых привычках покушаться на чужое добро, когда есть свое, пусть не столь хорош был ее дачный огурец или бледная морковка, зато они произрастали под маминым контролем и без вредных удобрений.

С улыбкой Вера вспоминала дачу и ползущую в помидорных зарослях маму, одетую в трижды заштопанные спортивные штаны с несгибаемым шлангом в руках, по которому лениво протекала на грядки драгоценная вода.

Неонтология преподавалась лучшими специалистами республики.

В комнате врачебного общежития с Верой поселилась Тамара. Тамара приехала в Алма-Ату из России, хотя она была на 15 лет старше, но Вера быстро нашла с ней общий язык, как никак, коллеги.

Так повелось, что ужин обычно готовила Вера, благородно давая Тамаре отдохнуть на курсах по неонатологии от кухонной суеты и домашних дел. Когда в их комнату повадился захаживать на чаек Виктор, молодой педиатр из Белоруссии, то Вера стала готовить еду уже на троих, не оставлять же соседа голодать.

Когда же не только Тамаре и Виктору, но и самой Вере, надоедала общежитская еда: жареная картошка или отварные макароны с тертым сыром, друзья шли кушать в ближайший рыбный ресторан, заказывая на троих блюда по дешевле.

Иногда, в общежитие проходили студенческие сабантуйчики. Они проходили экспромтом. В одной из одной комнаты общежития накрывался стол, на который ставились тарелки с закусками, и на собранные деньги покупалась бутылка терпкого грузинского вина. Вино разливалось в стаканы, тосты произносились поочередно, и пили под колбасно-овощную закуску чаще всего за учёбу, за здоровье, а за любовь пили до дна.

На курсы по педиатрии прибыли в основном замужние женщины, и разговоры за столом сначала велись о семье и о работе, потом о неверных мужьях, а в заключении сабантуя – про измены мужьям с любовниками, которые знают толк в любви.

Слушать подобные откровения Вере еще не приходилось, а тут на нее посыпались такие подробности интимной жизни ее сокурсниц, что она стыдливо прятала глаза, не зная куда себя деть.

После рассказа яркой блондинки из Омска, о том, как ей удалось соблазнить молодого официанта из самого престижного ресторана Алма-Аты и переспать с ним, Вера встала из-за стола и принялась собирать посуду, чтобы отнести ее для мытья в общую кухню. Ее одногодок, сосед по комнате, Виктор, свою грязную тарелку демонстративно не отдавал, так как у него от дамских разговоров за столом разыгрывался волчий аппетит на все, что еще было оставалось на тарелках.

Не успела Вера обидеться на обжору соседа, как тут тихо заговорила одна скромная брюнетка, имеющая милое лицо и покладистый характер.

– Я прожила с мужем десять лет, и о другом мужчине даже и не помышляю.

От этих слов Вера поставила стопкой тарелки на стол и вновь присела на свой стул. Исповедь Анжелики показалась ей очень любопытной. От всеобщего внимания щеки говорившей женщины зарделись румянцем, и она хорошела прямо на глазах.

– Да, – призналась она коллегам, – мой муж пьёт, так уж случилось. У нас с ним подрастают двое детей. Но я вам скажу одно, что только при условии, что любовь к другому мужчине станет сильнее, чем моя любовь к детям, я смогу изменить своему мужу. … Но этого не произойдет никогда! … Я хочу быть верной мужу. Я хочу быть примером честности для моих дочерей!

Большинство сидящих за столом смотрело на Анжелику с нескрываемой жалостью, ибо все понимали, что верность алкоголику еще никого из женщин не сделала счастливой. – Анжелика, сколько тебе лет? – сочувственно спросил кто-то за столом.

– Мне 38 лет. Дело не в возрасте, а во мне самой. Я могу вас заверить, что никакая случайная связь не может быть выше семейной верности и любви матери к своим детям. Мои дочери любят отца, … он их по головкам погладит, они и счастливы, они смеются. … Да, что там говорить, вышла я замуж неудачно, но не детям за это расплачиваться. Я большее скажу, если мой муж мне изменит, то я ему не изменю, потому что любую измену считаю грехом. … Нет, нет, я не верю в бога, но у каждого есть совесть, я хочу с ней жить в ладу. Лучше, я сейчас вам фотографии моих девочек покажу.

Тут за столом опять начался переполох. Всем захотелось похвастаться уже не приключениями с любовниками, а фотопортретами своих детей. Детей у Веры не было, поэтому беседы о детях она попускала мимо ушей, когда убирала со стола, а потом отправилась в свою комнату.

Наступил вечер. За распахнутыми окнами потихоньку увядала природа, и запах осени настаивал курсантов на томное настроение, которое больше подходило для душевных разговоров, чем для подготовки к зачетам.

Вера, как и Тома сидели на кроватях, обложившись лекциями, а Виктор сидел за столом перед раскрытой тетрадью с лекциями и задумчиво смотрел в окно

– Как замечательно, что есть такие честные женщины, как Анжелика, – нарушила Вера тишину в комнате, чтобы поговорить о том, что ей не давало покоя после прихода из гостей. Может быть ей хотелось поддержки, а может быть, услышать новую версию по теме супружеская верность.

Тамара сделала вид, что ей холодно, она забралась с ногами под одеяло и перелистнула свой конспект, хотя от тусклого света лампочки под потолком разобрать написанную от руки лекцию было практически невозможно. Зато Виктор горел желанием высказаться по поводу верности в супружеских отношениях.

– Не надо верить басням блондинок! Мне жаль тебя, Вера, ты наивна, как граненный стакан! Открой глаза для правды. Твоя невинная Анжелика только прикрывается детьми, чтобы скрыть свое одиночество и неудовлетворенное желание, быть обласканной мужчиной. А басню про ее честность, которая держится на любви к детям, она придумала для тех, кто наивно полагает, что блондинки могут быть еще и монашками. Я убежден, что честный человек не будет свою честность рекламировать в подвыпившей компании сокурсников.

– О, как ты разговорился, – вступилась за Анжелику Вера. – Ты судишь человека по себе? Может быть, я и наивна, хотя это не подсудно, но не такая смелая, как Анжелика. У нее есть опыт жизни с мужем, и этот опыт дает ей право голоса. Она пошла против мнения большинства наших коллег, которые вдали от дома почувствовали свободу от моральных норм поведения и забыли стыд. Ведь каждый из нас был комсомольцем, мы принимали присягу быть честными советскими гражданами, и любая измена в браке преступна и осуждена обществом.

– У нас партийное собрание? И президиуме самозванка? Не пора ли нам открыть лагеря для изменников в браке? Через пару лет вся наша великая страна сидела бы за колючей проволокой.

– Витя, перестать! – продолжила Вера, – когда-то я услышала, как с высокой трибуны, Хрущёв заявил, что коммунизм наступит в нашей стране через 20 лет, то очень обрадовалась, потому что мне предстояло подождать каких-то 20 лет, а потом жить в обществе, где трудятся по способностям, а получают по потребностям. Сейчас я уверена, что коммунизм мог бы наступить еще раньше, если бы человек жил по уставу коммунистической морали: не убивать, не украсть, не прелюбодействовать.

В комнате потеплело от такой убежденности Веры в счастье всего человечества. Тамара оторвалась от конспектов и с интересом ждала продолжения дискуссии. Виктор в один глоток допил свой чай и пересел к Вериной кровати поближе, чтобы сказать своей соседке правду в лицо.

– Застукать любовников в постели и потом подвесить их за ноги? Это ты предлагаешь? Ты сама-то знаешь, что такое любовь или любовная страсть. Я не женат, но поделюсь с тобой мужским секретом, что, если жена бросает мужа в медовый месяц, то она сама предлагает ему свободу ей изменить. Ведь муж – это тебе не баба у разбитого корыта. Твой муж Женя, Верочка, посидит ночку один на один со своими желаниями, потом еще одну ночку, а на третью ночь отправиться искать свою «золотую рыбку», которая его приголубит, накормит, напоит и спать уложит.

Виктор заметил еще на вечеринке, как болтовня сокурсниц раздражала Веру своей похотливой откровенностью. Ему было искренне жаль свою ровесницу, так предано верившую своему мужу и идеалам коммунизма. Сама идея подготовить Веру к реальной жизни казалась молодому человеку более, чем благородной миссией. Не обращая внимания на то, что у Веры даже дыхание в горле перехватило от возмущения, Виктор продолжил свои рассуждения.

– Что мужчине надо? Вера, ты сама не задумывалась об этом? Так я тебе скажу, что бокал хорошего вина, торшер у мягкого дивана и потом … хоть ящерку рядом положи, он с ней переспит, лишь бы эта ящерка понимала толк в любви.

Тут Вера вскипела, она отшвырнула от себя лекционную тетрадь на подушку, как бородавчатую жабу, и ее лицо выражало абсолютное призрение к соседу.

– Если твои мужские потребности упали до уровня пресмыкающихся, то о моём муже я с тобой говорить не собираюсь и готовить для тебя ужин тоже не буду. …. Как можно быть таким … всеядным? … Время позднее. … Я хочу спать.

Вера указала молодому человеку рукой на дверь.

Тамара в разговор Веры и Виктора так и не вступали. Убрав тетрадки в сумку, она стала готовиться ко сну. Муж Тамары часто не ночевал дома, а когда ночевал, то весь вечер проводил у телевизора, запивая поджаренные орешки охлаждённым пивом. Его не интересовали домашние дела, потому что он был кормилец семьи и нуждался в покое. Недостатка в семье Тамары не было. Но порой женщине казалось, что её сорокалетнее тело просто полыхает от любовного жара, в этом ей было стыдно признаться даже самой себе.

Тамара поехала на врачебные курсы в далёкий Казахстан с тайной надеждой о той любви, о которой не слагают стихи, о которой она никому не расскажет. Пусть это любовь будет наваждением, пусть она будет коротким счастьем, у которого нет будущего и не будет свидетелей.

В тот вечер женщина злилась на Веру, которая не знала, что значит быть отвергнутой мужем и спать рядом с ним. Судьба давала шанс Тамаре встретить того, кого бы она любила всю ночь, все начиналось так романтично, а закончилось так прозаично. Встречи не было, все разошлись по домам.