Возвращение Орла. Том 2

– Что?

– Совать – суй, а пихать… – что?

– Пхуй?

– Я же говорю: голова. Светит – свет даёт, свет-да, в смысле «звезда», а писает… правильно.

– А также твоя любимая орда, к ней елда, манда, еда, вода и прочая езда туда-сюда. Ты, Аркадий, всё-таки уникум: у нормальных людей обычно словарного запаса не хватает, отсюда и необходимость в универсальных русских заменителях, а у тебя он лишний, тебе бы мыслей немного.

– Не завидуй… Можешь ты стать настоящим поэтом, можешь, по-честности, хоть и, дурак, сам себе не веришь… Все на свете слова – русские.

– И английские?

– Особенно английские.

– И китайские – русские?

– Наверное, и китайские… надо послушать. Индийские – точно.

– «Раджа» – очень уж русское слово… – по привычке подначил Семён.

– Конечно, русское! Знаешь, как пишется «Радж»? Рааж. Дж – это уже англосакские сопли. Ра-а-ж. Слышишь? Знаешь ты такое русское слово?

– Раж?

– Раж, раж…

– Ещё бы – раж. Ку-раж, ражий детина. Вошёл в раж.

– То есть в силу, власть, точнее – в ярость. Это сейчас слово ярость приобрело лишний негатив, а совсем недавно, каких-то лет пятьсот назад, оно было больше синонимом слова доблесть и всем причитающимся за эту доблесть благам. Ярость, ярый. Ярый муж – бо-ярый муж. Это ярый муж. Бо-ярин.

– То есть индийский раджа – это русский боярин? Синонимы?

– Именно. Синонимы – два русских слова: ражий и ярый. Когда слова уносили в Индию, на слове раж был только позитив: «ра» – солнце, «ж» – огонь, чем не обозначение превосходства?!. У оставшихся был выбор, произошла дополнительная акцентация, и они воспользовались вторым звучанием, но в обоих случаях смысл и происхождение едино – «ра», «яр» – солнце, раджи и бояре – солнечные люди, светоносные, наделённые избыточной энергией и, как следствие, властью… А когда они медитируют, что подвывают, слышал?

– О-о-ум, – простонал Семён.

– Правильно, а что это означает?

– Ом? Электрическое сопротивление.

– У чертей – сопротивление, у правильных – просветление. А по-русски, по-русски? О-ум!

– Неужели … ум?

– Именно! Тот самый резонатор, который ихние йоги своими мантрами и стремятся настроить. Настроят – могут дышать, могут не дышать, простыни мокрые в стужу телом сушить… внушают себе, что им жарко, и энергия пошла.

– Йогу и внушать ничего не надо, там круглый год сорок градусов жары, а стужа – двадцать пять тепла, въйогивай не хочу… А у нас их нет не потому, что слабо, а потому, что некогда медитировать: дров, как минимум, надо на зиму заготовить, не до медитаций, хлебушек вырастить – банан-то на голову здесь не упадёт. Да если сравнивать ихнего йога и нашего юродивого, то тепличный йог нашему снегоходному боголюбу в подмётки не сгодится. В плюс тридцать и дурак посидит помедитирует, а пусть этот йог в минус тридцать босиком побегает, посидит в сугробе – небось быстро у него яйца зазвенят.

Такой уж у них был стиль общения. На самом деле они как бы завидовали друг другу. Семён – тому, что, легко жонглируя рифмами, не мог так, как чтец всего одной книги рыбачина Аркадий, увидеть в самих словах некий первосмысл, отчего всё написанное иногда казалось ему поверхностным; а Аркадий, видевший иное отдельное слово насквозь, – тому, что не мог из этих, до буковки понятных ему слов строить смысловые дома – стихи. Ну, не дано… И хоть каждый считал свою способность более ценной, оба понимали, что она, способность, – только половинка какого-то целого, настоящего… Поэтому и тянулись друг другу, дружили крепче, чем все остальные в команде, показушно доставая друг друга по мелочам.

– Если ты такой языкознатец, скажи: при зарождении языка что первично – звук или смысл?

– Смысл звука.

– А смысл откуда?

– Оттуда, – ткнул Аркадий в небо пальцем.

– Почему же языки, которые, как ты говоришь, произошли от одного, такие до умопомрачения разные? Ну, английский, убедил, недалеко ещё отпочковался, а иные? Они, дети, тоже должны быть на мать похожи.

– Языки не рождаются друг от друга, а образуются в результате распада праязыка. Не биология, хотя элементы секса присутствуют, а физика. Распад. Не раскол, а именно распад, как двести тридцать пятый. Он ведь не раскалывается на два или три точно таких по свойствам, но меньших кусочка, на два или три маленьких уранёнка, а распадается на совершено иные материалы – свинец, железо, гелий… Скажи, гелий похож на уран? То-то, а ведь появился из его чрева! Так и языки. Тут одним звуковым сходством не обойдёшься.

– Откуда же взялся сам этот твой праязык?

– Откуда и уран. Из звёзд.

Поэт-Семён понимал, что не написавший ни одного стихотворения, не нарисовавший ни одной картинки Аркадий был, конечно, художник больший, чем кто бы то ни было из его окружения; ибо художник не тот, кто мастерски владеет пером или кистью, а кто сохранил в себе способность смотреть на мир детскими глазами, то есть видеть его сущность; а эта способность, дающаяся детям от Бога, быстро утрачивается почти всеми малыми под атаками обстоятельств, всяческих идеологий и правильных воспитателей и учителей… Не умеющий ни рифмовать, ни рисовать, он оставался художником непроявленным, внутренним, все произведения которого предназначались для одного зрителя, живущего внутри его самого, а там, внутри, вопросы признания и, боже упаси, славы, были попросту неуместны… а главная награда – не нарушаемая привязанность к детству, его вернейшим впечатлениям, а через них уже – в детство рода, в архаику предшествующих племён и языков. Поэтому ли Семёну самый младшенький их, Арканя, казался иногда самым… даже не старшим, а прямо-таки древним?

Ветерок был с Оки, тёплый влажный воздух, пройдя по очереди через прибрежный черёмуховый фильтр и через омытые самогонной кровью внутренние фибры, становился таким пьяняще-вкусным, что хотелось, ей-богу, закричать от счастья.

– Как же хорошо летом! – как кузнечный мех вздымал Семён грудь и не мог надышаться.

– А я зиму люблю.

– Почему?

– Зимой Орион видно.

– ?

– Мрига-ширшу.

– ?

– Голову антилопы. Символизирует первочеловека Праджапати, которого боги по ошибке принесли в жертву, так как обещанный козёл задерживался…

– Козёл или конь?

– Тут козёл, а вообще-то Орёл прав: главная жертва – белый конь.

– Откуда же такая дикость пошла?

– Это очень древние дела. Когда день длился 260 суток вместе с зорями, чтобы змей не глотал этот белый день, его пытались задобрить самым дорогим из имевшегося в племени белым. Не бери, змей, белый день, возьми самое дорогое, что у нас есть из белого: белого коня.

– Ну и что? Один раз пожертвовали – не помогает, всё равно ночь, зачем каждый год по коню изводить?

– Может, они ночью эту жертву приносили, чтоб день наступил. И каждый раз наступал. И все были убеждены, что выкупили его, белый божий день, за белого коня. А когда все убеждены, то так на самом деле и происходит.