Воспоминания (1865–1904)

Это давало мне большие преимущества, я имел отдельную комнату и мог более самостоятельно располагать своим временем, являясь как бы посредником между камер-пажами и пажами и ротным нашим командиром и офицерами. За обедом, завтраком и чаем мне полагалось всего по две порции, которые я, конечно, делил между своими товарищами. На меня было возложено ведение всех нарядов по роте, в Офицерской стрелковой школе я был зачислен в 1-ю роту и в строю нес обязанности офицера.

В Преображенский полк из моего выпуска зачислилось 11, более половины, мы все очень были между собой дружны, пятеро записалось в Семеновский, трое в Егерский и Давыдов в 4-й Стрелковый Императорской фамилии батальон.

Лагерную жизнь я вспоминаю с большим удовольствием. Мы жили дружно, никаких историй, ссор у нас не было, я не помню ни одного недоразумения, и хотя мне приходилось иногда прибегать к взысканиям, но это не вызывало неудовольствия со стороны пажей, и ко мне все относились хорошо, я с благодарностью вспоминаю всех своих товарищей.

24-го июня, в день храмового праздника Пажеского корпуса, мы украсили наш барак и столовую гирляндами и флагами, у нас был молебен и затем праздничный обед.

Лагерь прошел без инцидентов, я ездил по субботам, а иногда и в будни, если время позволяло, домой – моя мать жила близко, в Лигове на даче, сестра старшая – на Сергиевке близ Петергофа.

30-го июля состоялся высочайший объезд лагеря и «заря с церемонией».[147 - …«заря с церемонией» – исторически сложившаяся с 1840-х гг. церемония встречи императора в военном лагере.] Лагерь украсился флагами, настроение у всех было приподнятое. Мы, камер-пажи и пажи, были выстроены на передней линейке. Государь, наследник и все великие князья ехали верхом, императрица ехала в открытой коляске, цугом четыре лошади, ? la Daumont,[148 - ? la Daumont (фр.) – экипаж без кучера, управляемый сидящими верхом на лошадях всадниками.] с великим князем Георгием Александровичем, Ксенией Александровной и Елизаветой Федоровной. Блестящая свита окружала их. Звуки гимна, громкое «ура» неслось в воздухе. По окончании объезда близ расположения Семеновского полка на царской площадке[149 - …Царская площадка… – искусственная возвышенность в центре Красносельского поля, также именовалась «Царский валик».] состоялась «заря» с церемонией.

Оркестры всех полков, соединенные вместе, после исполненных ими нескольких музыкальных номеров, по сигналу пушки и взвившейся ракеты, заиграли «зорю», и затем штаб-барабанщик Преображенского полка выбил на барабане сигнал «на молитву». Раздалась команда «шапки долой», и этот же барабанщик пропел молитву «Отче наш». По окончании молитвы пробили отбой, раздалась команда «накройсь».

Затем к государю стали подходить адъютанты со строевыми записками и фельдфебели рот его величества от всех полков. Во главе фельдфебелей шел я, за мной фельдфебель 1-го военного Павловского училища и затем от полков гвардии. Мне пришлось первый раз подходить с рапортом к государю, я порядочно волновался, но, кажется, хорошо подошел и внятно отрапортовал: «Ваше императорское величество, в роте Пажеского вашего императорского величества корпуса все обстоит благополучно».

Государь спросил: «Джунковский?». «Так точно, ваше императорское величество», – ответил я. «Я помню, как вы командовали в корпусе, в какой полк вы выходите?» – спросил государь. «В л. – гв. Преображенский, ваше императорское величество», – ответил я.

Меня пригласил Теляковский, офицер Конного полка, к себе ужинать, у него ужинали мои друзья барон Фелейзен, Алина Константиновна Фелейзен и Ушков. Очень приятно провели время, я только к двум часам ночи вернулся к себе в лагерь, от Конного полка было довольно далеко. Я не успел еще как следует заснуть, как услыхал залп из орудий и бой барабанов, я сразу не сообразил [что это], вбежал дежурный камер-паж и сказал: «Тревога». Я подумал, не фальшивая ли? Прислушиваюсь – нет, во всем лагере отовсюду слышны звуки барабанов, труб, поднялась суета, суматоха. Я стал быстро одеваться, дневальные будили пажей. Не прошло и десяти минут, как у нас все были уже готовы, помогая друг другу надевать ранцы, амуницию. Все камер-пажи и пажи должны были идти в рядах учебного батальона. Я дождался, когда все были готовы и отправились на свои места, тогда и отправился пешком на военное поле, где по тревоге должны были собираться войска. В строю мне не надо было быть, я должен был, как фельдфебель шефской роты, подойти с рапортом к государю, как это было накануне.

Придя к Царской палатке, я застал уже всю царскую семью и всех иностранных агентов и иностранные войсковые депутации. Войска сходились со всех сторон и строились. Как только все войска встали на свои места, это было в 5 1/2 часов утра часов утра, государь сел на коня и объехал полки. Гимн, «ура» наполнили воздух. Объезд продолжался около часа, после чего войска стали перестраиваться к церемониальному маршу. Я стоял около Царской палатки и смотрел, как проходили войска. Тревога была до того неожиданна, что рассказывали, будто великий князь Владимир Александрович не хотел верить, когда его разбудили; государь, никому не говоря, встал, приказал подать верховую лошадь и, сопровождаемый дежурным флигель-адъютантом, подъехал к одному из полков и приказал дежурному барабанщику бить тревогу.

По окончании церемониального марша я и за мной все фельдфебели рот его величества стали подходить с рапортом к государю. Я уже шел увереннее, не так волновался, ведь еще 12-ти часов даже не прошло со времени моей явки государю накануне. Я опять так же отрапортовал государю. На этот раз государь сказал мне: «Поблагодарите роту за парад и хороший порядок’’. Я ответил: «Рад стараться, ваше императорское величество».

Заехав в лагерь и переодевшись, я уехал в Петергоф, моя старшая сестра гостила в это время в Рамони у принцессы Евгении Максимилиановны, так что ее там не было, я навестил своих друзей, пообедал у них и к 10-ти часам вернулся в лагерь. Предстояло провести в лагере корпуса последнюю ночь, на другой день мы уже откомандировывались в полки, в кои выходили на правах подпрапорщиков.

1-го августа, утром, мы надели шашки и фуражки с козырьком, простились с корпусным начальством и пажами младшего класса, затем откланялись начальнику Офицерской школы, поблагодарили его за его внимание и доброе отношение к нам и разъехались по полкам. В Преображенский полк нас поехало 11 человек.

Жаль было расставаться с корпусом очень, на душе было тяжело. Он оставлял в нас только одни благодарные воспоминания. Я прожил в нем 8 лет и всегда вспоминаю эти годы с чувством самой искренней признательности, одно только хорошее осталось в моей памяти.

С волнением подъехали мы к расположению Преображенского полка, явились полковому адъютанту Гадону, который нас повел представить командиру полка князю Н. Н. Оболенскому.

Он нас принял строго официально, но подал каждому из нас руку и сказал, чтобы мы представились великому князю Сергею Александровичу – командиру 1-го батальона.

Великий князь нас принял менее официально, чем Оболенский, был как-то мягче, подал всем руку и пожелал нам счастливой службы в полку.

Выйдя от него, мы узнали к какой каждый из нас прикомандирован роте. Оказалось, нас прикомандировали по старшинству, Зурова к роте его величества, Зейме ко 2-й, меня к 4-й роте и только для 3-й сделали исключение, прикомандировав к ней не Гольтгоера, как бы следовало, а Вельяминова, потому что его дядя Озеров командовал этой ротой. Гольтгоер попал в 5-ю роту. Я был очень рад, что попал в 1-й батальон, хотя это еще не значило, что я и офицером останусь в нем, а мне это было очень важно, так как я жил в Петербурге близко от 1-го батальона и далеко от 2-го и 3-го. <…>[150 - Приказ по л. – гв. Преображенскому полку № 213 от 1 августа 1884 (ГА РФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 38. Л.141–144) опущен. – Примеч. ред.]

Узнав, что я назначен в 4-ю роту, я тотчас пошел явиться своему командиру. Временно командовал ротой Обухов, а командир роты капитан Адлерберг был в отпуску. Обухов меня очень радушно принял, я явился и Чекмареву – младшему офицеру роты, который меня повел в роту, вызвал всех нижних чинов из палаток, и представил меня роте.

Солдаты подняли меня на «ура» и качали, приветствуя нового, пока еще, подпрапорщика. Затем нас офицеры повели в клуб, где подано было шампанское, пили наше здоровье, все знакомились с нами. Мы были сконфужены, но такое общее милое товарищеское отношение к нам очень нас тронуло. Меня пригласили в свой барак Нейдгарт и Шипов, дали мне отдельную очень хорошую комнату, назначили мне денщика из роты, я устроился очень хорошо.

Устроившись, отправился с визитами ко всем офицерам полка, кого не заставал, тому оставлял служебную записку.

Обойдя всех, отправился в клуб обедать. Обед был общий в 8 часов вечера. В 11 часов я был у себя и лег спать, уставший от всех новых впечатлений.

На другой день надо было встать в 6 часов, чтобы идти на учение. Я очень волновался, как бы мне с первого раза не напутать, был я за командира 2-й полуроты.

Мне, как младшему, надо было быть в роте первым. Первый раз я поздоровался с ротой, мне ответили: «Здравия желаем, господин камер-паж!»

Вечером был четверговый обед – каждый четверг в офицерском собрании бывали обеды с гостями, играл струнный оркестр полка. На этот раз гостей было мало, но было очень празднично, все для меня было ново, я во все вглядывался, изучал. Нас было 11 камер-пажей, так что мы сидели почти все вместе, это нас не так стесняло.

За обедом великий князь прислал нам, четырем камер-пажам его батальона, по стакану шампанского, мы встали, поклонились, он издали поднял свой стакан, и мы выпили залпом. Затем нам еще присылали и другие офицеры, так что сразу пришлось выпить изрядное количество. На другой день, утром и вечером, были репетиции парада, который должен был состояться 6-го августа в день полкового праздника.

4-го августа был корпусный маневр, я ужасно устал, пришлось пройти верст двадцать. А в воскресенье, 5-го августа, 1-й батальон ходил в Сергиево – это в 12-ти верстах от Красного – хоронить генерал-адъютанта Баранова. Мы провожали его тело от станции Сергиево до Сергиевской пустыни. Вернулись мы уже под вечер, едва успели переодеться и почиститься и хоть немного отдохнуть – надо было строиться для всенощной, которую служили впереди нашего лагеря. Полк стоял «покоем»,[151 - Полк стоял «покоем» – построение воинской части в форме буквы «П», называемой в старых азбуках «покоем».] посередине стояли аналой, паникадилы, большой образ Преображения, духовенство в парадных с преображенским шитьем облачениях.[152 - …с преображенским шитьем… – украшение парадного облачения полкового духовенства гвардейских полков золотым шитьем, повторяющим рисунок на воротниках и обшлагах офицерских мундиров.] Рядом хор певчих Преображенского полка в новых красивых кафтанах.

На самой линейке поставлен был шатер – для приглашенных.

Когда приехала великая княгиня Елизавета Федоровна, началась всенощная, продолжавшаяся довольно долго, так как весь полк (1500 человек) прикладывался к иконе.

После всенощной великая княгиня пила чай у нас в клубе, была очень мила и необычайно красива, но очень, по-видимому, конфузилась – она была одна дама среди всего офицерства.

На другой день, 6-го, состоялся парад. Наследник цесаревич и великий князь Георгий Александрович были поставлены в строй, проходили во главе полурот роты его величества. Я проходил впереди своей полуроты, и после парада начальник дивизии генерал Данилов сказал мне, что мною любовался, как я хорошо проходил. Мне это внимание доставило огромное удовольствие.

После парада государь с императрицей посетили столовые нижних чинов, пробовали пищу, после чего провожаемые офицерами уехали в Красное, куда отправились и все офицеры на парадный завтрак. Мы, камер-пажи, завтракали в офицерском собрании. Остальную часть дня я провел тихо до 11-ти часов вечера. В 11 был ужин. По традиции ужин в день полкового праздника устраивал всегда командир полка. На этот раз – князь Оболенский. Ужин был роскошный, чудный, присутствовали все великие князья без исключения, начальствующие лица и офицеры 1-й батареи л. – гв. 1-й Артиллерийской бригады, как Бомбардирской роты полка.[153 - …Бомбардирской роты полка… – пешая артиллерийская рота, созданная императором Петром I в составе л. – гв. Преображенского полка, на основе которой были созданы части Гвардейской артиллерии.]

После ужина, за которым было бесчисленное количество тостов, все отправились в сад, где подали кофе и ликеры. Тут ко мне подходили князья Евгений и Георгий Максимилиановичи, поздравляли меня с поступлением в полк. После кофе опять вернулись в залу, где уже сидели цыгане во главе с прелестной цыганкой Ольгой Петровной. Тут Озеров и Новосильцев начали варить жженку, а крюшоном занялся великий князь Сергей Александрович, который поставил для этого 125 бутылок шампанского и то и дело все подливал всем, когда замечал, что кто-нибудь сидит с пустым стаканом, не пропускал и нас, камер-пажей, скромно стоявших в стороне.

Было очень весело и оживленно, цыгане пели чудно до шести утра. Время прошло незаметно. Великие князья уехали в три часа, оставались еще принц Александр Петрович Ольденбургский и Евгений Максимилианович, конечно, и Сергей Александрович. Принцу была сделана огромная овация. После тоста, провозглашенного ему князем Оболенским, «ура!» гремело в течение 10-ти минут, не умолкая. Принц был, по-видимому, тронут. Он ответил на тост следующими приблизительно словами: «Вот, господа, исполнилось 40 лет, как я начал службу в Преображенском полку, сначала субалтерн-офицером, ротным, батальонным и наконец полковым командиром, затем был вашим бригадным и дивизионным командиром и могу сказать, что всегда находил в вас горячее, теплое участие во всех своих горестях и радостях, которыми делился всегда с полком, поэтому позвольте, господа, провозгласить тост за здоровье семьи, родной моему сердцу, семьи Преображенского полка». Его бросились качать, донесли до коляски и бежали за ним с полверсты. Он уехал в пять часов, а Сергей Александрович оставался еще до семи и все подливал шампанское, как раз до полного солнечного затмения, которое было в этот день.

Когда ушел Сергей Александрович, я тоже собрался уйти, но меня не пустили Озеров, Бельгард и Новосильцев, заставили остаться и еще выпить несколько стаканов. Не помню, но кажется только в 9 часов утра я вернулся к себе, но не лег и поехал на дачу к моей матери в Лигово, хотя был не в полном порядке. Приехав туда, я проспал, кажется, 12 часов кряду и чуть не опоздал на следующий день в полк – ко времени выступления на большие маневры.

8-го августа мы выступили на большие маневры, которые были в районе между Финским заливом, Нарвой, Гатчиной и Царским Селом. Наш отряд защищал Петербург.

Великий князь Сергей Александрович уехал с Елизаветой Федоровной в Ильинское, в командование батальоном вступил полковник Евреинов.[154 - …полковник Евреинов. – Евреинов Александр Александрович (1843–1905), генерал-лейтенант (1898); в 1877–1887 гг. полковник л. – гв. Преображенского полка.] Маневры продолжались до 14-го августа, пришлось делать очень большие переходы. Один переход, как я помню, был в 35 верст, это когда мы подходили к Ямбургу. Я страшно устал, на другой день опять пришлось маневрированием сделать верст двадцать. Государь все время следил за маневрами. Первые три дня погода была убийственная, лил дождь, мы не успевали обсушиться, к тому же было очень холодно, по ночам 4–6 градусов. Помню, как в первую же ночь я был назначен в полевой караул,[155 - Приказ по л. – гв. Преображенскому полку № 220 от 8 августа 1884 (ГА РФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 38. Л.148) опущен. – Примеч. ред.] это была как раз самая сырая, холодная из ночей. Дождь моросил все время, у меня в карауле был взвод, мы стояли впереди бивака, шинель моя промокла насквозь, обратилась в губку, я сидел на барабане, глаза слипались, страшно хотелось спать, а под утро я так продрог, что зуб на зуб не попадал, я не мог никак дождаться смены. Это была очень тяжелая ночь. Весь день пришлось идти в мокрой шинели, не во что было переодеться. Один из дней мы стояли на дневке в Анташах, имении Гершельмана в 30-ти верстах от Красного, где жила моя сестра, так что я провел у нее весь день и мог обсушиться, а то в сырой палатке никак нельзя было. Я жил в палатке с моим другом Гольтгоером. Кормили нас, несмотря на такие ужасные условия, очень хорошо, я удивлялся, как это повар умудрялся готовить на походной плите, под дождем, и все у него выходило так вкусно. Столовая у нас помещалась в большом турецком шатре, обшитом войлоком, привезенном полком с турецкой войны еще в 1878 г. В нем было тепло и уютно.

14-го августа был последний день маневров, мы ждали в этот день нашего производства в офицеры. Погода в это время уже совсем установилась. Последний бой был близ села Высоцкого в 18-ти верстах от Красного в присутствии государя.

Около 11-ти часов государь повелел дать отбой. Тотчас два трубача-красавца из конвоя на белых лошадях выскакали вперед и проиграли отбой. Тотчас эти звуки были подхвачены трубачами, горнистами и барабанщиками и понеслись по всем направлениям. Нам, коим предстояло быть произведенными в офицеры, приказано было идти в село Высоцкое. Мы забыли всякую усталость и почти бегом кинулись к назначенному месту. К счастью, Преображенский полк был недалеко от этого места, я быстро добежал.

Часа полтора прошло, пока все камер-пажи и юнкера военных училищ собрались к Высоцкому, некоторым пришлось идти очень далеко. Пока мы ожидали сбора всех, ко мне подошел князь Георгий Максимилианович, поздравил меня заранее и сказал, что у него лежат в кармане две депеши, которые он пошлет в минуту производства моей матери и моей сестре. Меня это до слез тронуло и взволновало. В эту минуту подъехала великая княгиня Александра Иосифовна с великой княгиней Екатериной Михайловной и, подозвав меня, сказала мне, что нарочно только для меня приехала в Красное Село, чтобы поздравить меня офицером. При этом она прибавила, что у нее для меня приготовлен образок, которым она меня благословит, когда позовет меня к себе, и который я должен буду всегда носить. Прощаясь со мной, она просила передать привет моей сестре. Я не знал, как благодарить ее и, когда она мне подала руку, то я, вопреки этикету, взял ее руку двумя руками и поцеловал ее.

В эту минуту раздалась команда «смирно», я побежал на свое место, показался государь с императрицей.

Подъехав к нам, государь поздравил нас офицерами, высказав надежду, что мы, по примеру своих прежних сотоварищей, послужим честно отечеству.

«Ура», восторженное, громкое, счастливое, вырвалось из наших грудей. Это была потрясающая минута, императрица вызвала своих камер-пажей и вручила им каждому по номеру высочайшего приказа, государь дал лично такой же приказ фельдфебелю Багговуту.

Нам, остальным, приказы были розданы военным министром.

Счастливые, радостные поехали мы в Красное Село; Патон, Давыдов, Вельяминов и я сели в бричку, заранее приготовленную.

В Красном Селе поспели как раз к поезду. Моя мать ждала меня в Петербурге на квартире, она ужасно обрадовалась, увидев меня.

Вся офицерская форма была разложена у меня на диване, я быстро скинул все пажеское и оделся в офицерскую форму. Странно было, как-то не верилось, что я офицер. Это была удивительно приятная минута. Мы пошли с матерью в Казанский собор, помолились у чудотворной иконы, затем проехали к Грессеру, который нам дал свою коляску, и мы отправились на кладбище на дорогую могилу отца, отслужили панихиду и оттуда на поезде на дачу в Лигово.

Дома я нашел массу подарков, между ними дамасскую шашку от баронов К. К., Е. К. Фелейзен при очень милом письме Гурли Логиновны Фелейзен.

На другой день надо было явиться в корпус, представиться директору и откланяться ему. Директор Дитерихс нас встретил очень любезно, пригласил нас пройти в церковь, где мы выслушали молебен. Очень торжественно было это молебствие, много мы все передумали за ним, и я думаю, что среди нас не было никого, кто бы не обратился к господу с чувством задушевной благодарности за все проведенные дни и годы в стенах корпуса, о которых я, по крайней мере, сохранял в душе своей самые дорогие воспоминания. Ведь мы никто не могли сказать тогда, как сложится наша дальнейшая самостоятельная жизнь. Но мы не могли не чувствовать, что обязаны корпусу многим, что если в нас и были у каждого свои недостатки, то этому виной был не корпус, который старался выработать из нас честных, безукоризненных слуг царя и отечества, приучить к добру, правде и любви к ближнему, внедряя в нас заветы Мальтийских рыцарей: