Воспоминания (1865–1904)

Гофмаршал высочайшего двора в открытом фаэтоне.

Первые чины двора в золоченой карете.

Эскадрон Конной гвардии.

Их величества с молодыми в парадной золоченой карете, запряженной восемью белыми лошадьми.

На ремнях кареты два маленьких пажа, за каретой шесть камер-пажей верхом на белых лошадях. Затем в золоченых каретах вся остальная царская семья.

Эскадрон Конной гвардии, за ним статс-дамы и свитские фрейлины в золоченых каретах.

Великий князь Константин Николаевич и Александра Иосифовна встретили их величеств и новобрачных наверху в зале, я стоял тут же, когда благословляли молодых образом и хлебом-солью.

Когда уехали их величества и вся царская фамилия, меня отпустили, великая княгиня подала мне руку и поблагодарила меня.

Когда я возвращался в корпус, то весь Невский был чудно иллюминован.

На другой же день пришлось засесть за подготовку к экзаменам, до первого экзамена оставалось всего два дня. А они были серьезны, на выпускные экзамены обращали очень большое внимание, тут уже поблажек не делали. Чтобы иметь право выйти в гвардию, надо было иметь в среднем не менее 8 баллов, а по военным наукам, математике и строю – не менее 9-ти по каждому предмету, а баллы у нас в корпусе ставились туго.

В это самое время, не помню точно какого числа, но уже когда начались экзамены, дан был спектакль-gal?[142 - gal? (фр.) – парадный, торжественный.] в Большом театре в честь молодых высоконовобрачных.

Спектакль был блестящий, я был на нем при моей великой княгине, присутствовала вся царская семья и приехавшие на свадьбу иностранные особы. Театр был дивно хорош, все блестело, туалеты были изумительные, военные были в бальных мундирах. Государь был в красном мундире л. – гв. Конного полка. Вся царская семья сидела в средней парадной ложе, рядом было устроено фойе, чудные открытые буфеты, рядом обширная гостиная вся в цветах и тропических растениях. Мы, камер-пажи, во время спектакля стояли у внутренней стены ложи, в антракте – в фойе, не теряя из виду своих августейших особ. У меня были мантилья и боа, при выходе из ложи мне нужно было подать мантилью, потом опять взять ее. Затем еще на моем попечении были веер и бинокль, которые я подавал великой княгине, когда она шла садиться в ложу.

В один из антрактов, когда я заметил, что великая княгиня вышла из ложи без веера, я вошел в ложу, чтобы взять веер ее на всякий случай, если он ей понадобится в фойе. Подойдя к рампе, я был так ошеломлен блеском театрального зала, что невольно, взяв веер, приостановился и, встретившись глазами с Н. П. Грессер, сидевшей в бельэтаже недалеко от царской ложи, кивнул ей головой. В эту самую минуту я услыхал снизу из партера голос генерала Оржевского (он был товарищем министра внутренних дел и командиром корпуса жандармов): «Господин камер-паж, где ваше место?» Я ничего не ответил, сознав, конечно, свою вину, и вышел с веером в фойе. Очень мне это было неприятно.

В результате Оржевский подошел к Махотину (начальнику всех военно-учебных заведений) и сказал ему, что какой-то камер-паж подошел к рампе и раскланивался из царской ложи. Махотин приказал директору нашему Дитерихсу узнать, кто это был, и посадить на три дня под арест.

По окончании спектакля, когда я проводил великую княгиню, я тотчас доложил Махотину о сделанном мне замечании генералом Оржевским. Он еще ничего не знал. Приехав же в корпус, меня вызвал директор и объявил мне приказание генерала Махотина, при этом от себя Дитерихс никакого мне замечания не сделал, сказав очень мягко, что я поступил неосторожно.

На другой же день меня ввергли в темницу. Карцер специальных классов находился в арке над воротами с окном в сад, так что сидеть было приятнее, чем в карцере общих классов. Так как шли экзамены, то меня выпускали для сдачи экзамена, и я просидел не без удовольствия, так как мог сосредоточиться и хорошо усидчиво подготовиться к экзаменам.

В мае месяце, 6-го числа, торжественно праздновалось совершеннолетие наследника,[143 - Николая II.] ему минуло 16 лет. Празднование это было обставлено особенно празднично. Весь город был красиво убран флагами, коврами, были сооружены арки, везде на балконах среди тропической зелени виднелись бюсты их величеств и наследника. Вечером в течение трех дней была иллюминация, на Марсовом поле устроено было народное гулянье, такие же гуляния были и на окраинах.

В Зимнем дворце был торжественный выход в церковь к присяге цесаревича.

Я был при своей великой княгине и шел за ней.

В церкви перед алтарем стоял аналой с крестом и евангелием, а по левой стороне левого клироса два стола, на одном, покрытом красным бархатом с золотой бахромой, стояла золотая чернильница, на другом на золотых глазетовых подушках лежали императорские регалии – корона, скипетр и держава.

Наследник был в мундире Атаманского своего имени полка.

Подойдя к аналою, цесаревич поднял правую руку и громко, твердым, внятным голосом произнес следующие слова присяги:

«Именем всемогущего Бога пред святым его евангелием клянусь и обещаюсь его императорскому величеству моему всемилостивейшему государю и родителю верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к высоте его императорского величества самодержавия, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силы и возможности предостерегать и оборонять, споспешествуя всему, что к его императорскому величеству верной службе и пользе государству относиться может. В звании же наследника престола всероссийского и соединенных с ним престола царства Польского и великого Княжества Финляндского обещаюсь и клянусь соблюдать все постановления о наследовании престола и порядка фамильного учреждения в основных законах империи изображенных, во всей их силе и неприкосновенности, как перед Богом и судом его страшным ответ в том дать могу.

Господи Боже отцев и царю царствующих: Настави, вразуми и управи мя в великом служении мне предназначенном, да будет со мной приседящая престолу твоему премудрость, посли ю с небес святых твоих, да разумею, что есть угодно пред очима твоими и что есть право по заповедем твоим. Буди сердце мое в руку твою. Аминь».

Сказав это, наследник поцеловал крест и святое евангелие и, подписав присяжный лист, подошел к государю, который его обнял. В это время грянул салют в 301 выстрел.

Затем шествие направилось в Георгиевский зал, там выстроены были взводы военно-учебных заведений, а по бокам трона на двух нижних ступеньках расставлены были знамена и штандарты всех полков. Перед троном стоял аналой с крестом и святым евангелием, и рядом унтер-офицер Атаманского полка держал знамя полка, перед которым наследник произнес вторую присягу на верность службы.

По окончании и этой присяги и относа знамен шествие двинулось по залам среди расставленных войск. Раздалась команда «на караул», знамена и штандарты склонились, раздались звуки гимна. После ответа на приветствие государя, громкое «ура» провожало шествие. Государь был в общегенеральском мундире, императрица – в серебряном с золотом русском платье и шлейфом из синего бархата с золотыми вышитыми на нем цветами.

На другой день, в шесть часов вечера, по случаю совершеннолетия наследника цесаревича состоялся парадный обед в Зимнем дворце. Было опять поразительно красиво, масса иностранных принцев, в числе их принц Вильгельм Прусский, внук маститого императора Вильгельма I, будущий император Вильгельм II.

Я, как всегда, был при великой княгине Александре Иосифовне и служил ей за обедом, но кроме того, за недостатком камер-пажей, мне было поручено обслуживать и великого князя Георгия Александровича, сидевшего рядом с великой княгиней.

Великая княгиня по окончании обеда подарила мне свое меню. <…>[144 - Меню обеда опущено. – Примеч. ред.]

В конце мая окончились выпускные экзамены, я выдержал хорошо, у меня в среднем по всем предметам было около 10-ти баллов, по строевым – 12. Я был страшно счастлив, оставались еще съемки, но они были отложены вследствие предстоящей свадьбы великого князя Сергея Александровича, который был женихом принцессы Елизаветы Гессенской. Свадьба была назначена на 3 июня, а накануне должен был состояться торжественный въезд августейшей невесты. Мы, камер-пажи, должны были принять участие в этом торжестве. На этот раз я был назначен ехать верхом за парадной каретой невесты в день ее въезда. Нас, назначенных ехать верхом, возили несколько раз в манеж придворно-конюшенной части, чтобы мы привыкли к тем лошадям, на которых мы поедем. Так как я был назначен к парадной карете ее величества с невестой, то мне дали белую лошадь, очень красивую, прекрасно выезженную. Я с удовольствием катался на ней в манеже и на плацу.

К карете невесты назначили исключительно камер-пажей, выходивших в Преображенский полк.

Наступило 2 июня, весь Невский, от Николаевского вокзала до Морской, был разукрашен, кажется, еще лучше, чем в день совершеннолетия наследника. По пути стояли войска. Шествие следовало почти в том же порядке, как во время въезда государя в Москву перед коронацией.

Императрица ехала с принцессой Елизаветой в парадной двухместной карете, на ремнях сидели два маленьких пажа, я в числе шести камер-пажей на белых лошадях ехал за каретой.

Государь и все великие князья ехали верхом.

По бокам кареты императрицы – обер-шталмейстер и командир Кавалергардского полка.

Моя великая княгиня ехала в золоченой карете с Елизаветой Маврикиевной и Ольгой Федоровной.

Я успел ее встретить на вокзале и посадить в карету, а затем вскочил на лошадь для сопровождения кареты императрицы с невестой.

Невеста меня поразила своей красотой.

Подъехав к Зимнему дворцу, все кареты въезжали в ворота к Посольскому подъезду[145 - …Посольскому подъезду… – подъезд в торце Большого двора Зимнего дворца.] внутри двора.

Тут я опять успел вовремя соскочить с лошади и встретить великую княгиню Александру Иосифовну.

На другой день была свадьба, церемониал был почти тот же, что и свадьбы великого князя Константина Константиновича с Елизаветой Маврикиевной. Такой же выход, то же венчание в Большой церкви Зимнего дворца, только невеста поражала всех своей красотой. Когда Сергей Александрович шел с ней из церкви после венчания, то это действительно была пара достойная внимания.

В Александровском зале опять было венчание по лютеранскому обряду, только цветов было больше, по зеленому фону тропических растений была стена из камелий, что было очень красиво.

За этим богослужением на меня произвела неприятное впечатление маленькая сестра невесты принцесса Алиса (будущая наша императрица). Она навзрыд плакала, всхлипывала как-то истерично, слезы лились у нее из глаз, ее не могли никак успокоить.

В пять часов был парадный обед, моя великая княгиня сидела между наследником и великим князем Алексеем Александровичем, а вечером в 8.30 – куртаг-бал, по окончании которого состоялся торжественный переезд молодых во дворец великого князя Сергея Александровича в таком же порядке, с теми же церемониями, как и великого князя Константина Константиновича с Елизаветой Маврикиевной. Я опять ехал на белой лошади в числе шести камер-пажей за каретой их величеств, которые сидели вместе с молодыми великим князем Сергеем Александровичем и великой княгиней Елизаветой Федоровной.

Весь Невский был красиво иллюминован, несмотря на белые июньские ночи.

Этим торжеством окончилась моя камер-пажеская служба при дворе. Я чувствовал себя более чем удовлетворенным: на мою долю выпало счастье быть ближайшим свидетелем стольких необыкновенных торжеств, принимать в них личное участие, так близко все видеть в то время, когда Россия была во всем своем могуществе, когда Запад не только считался с ней, но и трепетал перед нею, чувствуя необыкновенную нравственную силу ее монарха.

Я простился с парадным придворным мундиром, с каской с султаном и шпагой, оделся в строевую форму, в серую солдатскую шинель с тремя нашивками на погонах, надел высокие сапоги и вместо шпаги – тесак с офицерским темляком; мне оставалось отбыть лагерный сбор, чтобы быть произведенным в офицеры и выйти на самостоятельный путь.

До начала лагеря мы еще должны были заняться съемкой, в этом году съемка у нас была глазомерная, она не была такая кропотливая, как инструментальная, и потому была интереснее. Мы были заняты ею всего 10 дней, производили мы ее в окрестностях Петергофа, что мне давало возможность навещать в свободное время моих друзей Миллеров; Алиса Миллер была в то время уже замужем за Михалковым – конногвардейцем, я был рад за нее, его все очень хвалили, а товарищи его по полку очень его любили, а это бывало всегда хорошим показателем. Я очень подружился с ним.

По окончании съемки, 13-го июня, мы были уже в своем лагере под Красным Селом. Из моего класса в лагере было 20 камер-пажей и пажей, из младшего – 35. Багговут, наш фельдфебель, выходивший в Конную артиллерию, был сразу прикомандирован к своей бригаде, поэтому в приказе по корпусу от 13-го июня я был назначен и.д. фельдфебеля нашей роты на все время лагерного сбора. <…>[146 - Приказы по Пажескому корпусу № 165 от 13 июня 1884 (ГА РФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 38. Л.133–135) и Офицерской стрелковой школе № 168 от 16 июня 1884 (ГА РФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 62. Л. 118) опущены. – Примеч. ред.]