Раввин забрал бороду в кулак, вырвал волос и повторил, как эхо:
– Ай, ай, вот сейчас был жив, и вот сейчас помер… – И оба стали качаться, тихо бормоча молитвы. Женщины глянули в их сторону с безразличием и отчаянием. Раввин костлявым пальцем ткнул в них, сказал Яше:
– А почему женщины не сидят на полу с распущенными волосами? Еврейским женщинам после смерти мужа полагается сидеть на полу, оплакивать и молиться.
– Ребе, они из Саранска, они не знают обычаев, – тихо объяснил Яша.
– Так-так… из Саранска? Они что – гойки?[36 - Гойка (идиш) – нееврейка.]
– Гойки, жена русская, дочка русская по матери.
– Ай-ай, гойки и не знают обычаев… – и раввин опять закачался в молитве.
Яша встал перед ним, загородил от женщин и прошептал на ухо:
– Ребе, можно я скажу что-то? Надо подумать о захоронении тела. Они бедные, они только что приехали.
– Да, да, да, он умер, значит, его надо хоронить… Да, да… Надо о кадише[37 - Кадиш – специальная молитва над покойником, ее должны три дня читать десять мужчин.] подумать, надо набрать десять евреев для кадиша.
Яша опять шепнул:
– Ребе, я наберу десять евреев, и мы сделаем шиву[38 - Шива – семидневный траур после погребения.]. Но надо поговорить с женщинами. Они не знают еврейских обычаев.
Раввин вдруг воскликнул:
– Как, они не знают еврейских обычаев?!
– Я же сказал, они гойки, ничего не знают, и они в горе. Надо сказать им про похороны.
Раввин стал быстро-быстро дергать бороду:
– Ай, ай… Но я не могу говорить с гойками, мне нельзя по нашим законам. Вы и поговорите. Похороны надо делать завтра. Ай, ай, какое горе!.. Кто бы мог подумать? Вот сейчас был жив и вот сейчас умер… Поговорите с женщинами, скажите, что похороним за счет синагоги.
Яша подошел к женщинам и заговорил:
– Он сказал, что похороны надо устраивать завтра.
Маруся вздрогнула, посмотрела на него мутными глазами, полными слез:
– Почему завтра? Я хочу побыть с моим Мишей подольше, двадцать пять лет прожили душа в душу… В России всех три дня дома держат, а вы говорите завтра.
– Так в России три дня держат, а по еврейским законам надо завтра, до шабата.
– Какого еще шабата? – недовольно вступила в разговор Роза.
– До субботы, в субботу евреям нельзя ничего делать, надо только молиться.
– Господи, опять молиться?..
– И на кладбище должны быть только мужчины, надо набрать десять мужчин.
– Как так, почему только мужчины? – поразилась Маруся. – А мы с дочерью?
– Послушайте, по еврейским законам на кладбище должны быть только мужчины. Зато вам это ничего не будет стоить, синагога возьмет на себя все расходы. Послушайте, он же еврей, и его надо хоронить на еврейском кладбище по еврейским обрядам.
Раввин все время молчал и прислушивался, но неожиданно вступил в разговор:
– А на смешанном кладбище с вас запросят столько! Вы даже не представляете.
Роза тяжко вздохнула:
– Мама, наверное, надо соглашаться. Выхода нет, где мы столько денег возьмем?
У Маруси на лице застыло отчаяние:
– Ах, мне теперь уже все равно, моя жизнь кончилась с моим Мишенькой.
Яша принялся ее утешать:
– Ой, что вы! Ваша жизнь еще будет красивой. В Израиле все люди живут счастливо.
Раввин оттащил Яшу в сторону и тихо спросил:
– Послушайте, а ему обрезание делали? В России было много необрезанных евреев.
– Не знаю, точно нельзя сказать: он из Саранска.
– Но мы должны точно знать, мы не можем хоронить необрезанных. Ой, что будет, если мы похороним еврея без обрезания, ой что будет!..
– А как нам узнать?
– Да-да, как узнать?.. Послушайте, я вам скажу – вы спросите у жены.
– Я?..
– А кто же еще? Не мне же разговаривать с гойкой. Вы, вы идите!
Яша смущенно стал подступать к Марусе, тронул ее за плечо:
– Могу я задать вам вопрос по секрету?
Она припала лицом к руке покойника:
– Какой еще секрет? Нет моего Мишеньки дорогого, а вы тут…
Яша сказал еще более робко:
– Конечно, я понимаю, его нет, но есть очень важный вопрос. Отойдемте в сторонку. Видите ли, чтобы быть похороненным на еврейском кладбище, надо обязательно…