Судьбы

Как-то, в очередной мой приезд в отпуск, Миша мне сказал, что у трех его товарищей, с которыми он работал на Прорабстве, случились инсульты, говорили, что в одном из карьеров, из которых они тогда возили песок, он был радиоактивным. Они все были живы, но ходили и разговаривали с трудом. Если все это правда, то звоночек был неприятный. А через некоторое время родители мне написали, что у Миши тоже инсульт. Зимой он телегой, запряженной лошадью, поехал в лес за дровами. Там у него и отнялась рука и нога. Чудом ему удалось залезть на телегу и ударить лошадь кнутом. Зная дорогу, лошадь самостоятельно пришла в конюшню. Миша к тому времени уже совсем отключился. В больнице его удалось спасти, но правая рука не работала, и речь полностью не восстановилась. Когда я его навестил, он уже немного восстановился, мог ходить по двору и самостоятельно кушать левой рукой. С речью было хуже, иногда я понимал его сразу, а иногда ему приходилось повторять несколько раз, чтобы я его понял.

– Я не хочу так жить, – говорил он. – Разве это жизнь? Умереть бы скорее.

– А вот твои товарищи так живут, – говорили ему мы с Валей, – и даже в магазин иногда ходят.

Но его это не убеждало, жить он так не хотел, и за свою жизнь совсем не боролся. В очередном письме родители мне сообщили, что Мишу похоронили. А Витя на этой почве стал пить еще больше, да и все знакомые теперь его хотели угостить, поскольку он уже был большим начальником. Закончилось это тем, что Витю сняли с должности лесничего, и перевели опять в лесники.

Петя и Витя Осипенко

Петя и Витя – мои школьные товарищи. Они жили на соседней улице, но наши огороды соприкасались, и мы ходили друг к другу не по улице, а через огороды. Их родители, Сергей и Александра, Шура, как ее все звали, были моложе моих, их отец не воевал. Сергей был среднего роста, худенький, работал в колхозе скотником, летом пас одно из колхозных стад, примерно в 150 голов, для чего в его распоряжение выделялась лошадь. Шура была дородной украинской женщиной, в самом расцвете сил. Сначала она работала в колхозе телятницей, а потом заочно выучилась на зоотехника, и стала колхозной элитой. После этого на своем огороде она практически перестала появляться, там теперь трудился Сергей с ребятами. Сергей был родственником Алеши Осипенко, кажется двоюродным братом, а других его родственников я не знаю. А у Шуры еще были живы родители. Ее отцом был бригадир тракторной бригады, по фамилии Рей.

Петя мой одногодок, высокий, крепкий и здоровый парень. Витя на год младше его и значительно ниже Пети ростом, был ребенком болезненным. Может быть именно поэтому мать и любила его больше. В общем, Петя считался отцовым сыном, а Витя мамкиным, хотя особого различия между ними они не делали. Шура к ним всегда обращалась в подчеркнуто-ласкательной форме, растягивая слова: Ви-тень-ка, Пе-тень-ка. Не знаю, как к этому относились другие, но мой слух такое обращение сильно раздражало. Неужели нельзя по-человечески сказать, Витя или Петя? Вите и Пете я откровенно завидовал, ведь у них были живы бабушка и дедушка, к которым они часто бегали. В первом классе мы учились вместе с Петей, а со второго по восьмой – с Витей. Учились ребята средне, и учеба не доставляла им особого труда. Много свободного времени мы проводили вместе. У них в клуне всегда было свежее пахучее сено для коровы и лошади, которая частенько ночевала у них дома, и там интересно было играть в прятки, та как можно было спрятаться в этом сене, где тебя очень сложно найти. Отец иногда разрешал Пете и Вите немного прокатиться верхом на лошади, шагом конечно. Мне тоже хотелось прокатиться верхом, но попросить об этом я стеснялся. Как-то Петя с Витей съездили в ночное, пасти лошадку отца, и потом долго об этом рассказывали. Мне тоже захотелось съездить в ночное, и я попросил их в следующий раз взять меня с собой, но следующего раза не случилось, они больше в ночное не ездили.

А потом у ребят появилась собака. Это была большая красивая овчарка серого цвета, по кличке «Дик». У нас дома тоже были собаки, но я к ним всегда относился нейтрально. А этот пес был очень умный, и он мне определенно нравился. Ребята с ним всегда пасли стадо коров со своей улицы. Им практически не приходилось бегать за коровами, достаточно было дать команду псу, и он заворачивал стадо в нужном направлении, или выгонял коров из культурных посевов, если они туда забредали. Как-то мы пасли стада в один и тот же день, они с собакой свое стадо, а я свое. Лето стояло жаркое, ближние источники воды уже все пересохли, и мы направляли стада в сторону дальнего водопоя возле Петрушки, с таким расчетом, чтобы к обеду быть там. Их стадо уже перешло через дорогу, ведущую на Хомино, а наше еще только подошло к этой дороге. По дороге проехала какая-то, запряженная лошадью телега, и остановилась возле стада ребят. Потом послышались два выстрела. Я подумал, что это охотник приехал, и показывает ребятам как стрелять из ружья, даже пожалел, что я далековато от них нахожусь. Мужик на телеге уехал дальше на Хомино, а меня разбирало любопытство, почему там стреляли. Я не выдержал и побежал к ним, чтобы узнать, что у них происходило. Петя с Витей сидели и плакали, а на руках у них умирал Дик, на шее у которого была большая рана, из которой текла кровь, рядом валялся перебитый дробью ошейник. Я спросил их, что произошло, но они толком сами ничего не понимали. На дороге остановился и подошел к ним житель Хомино, охотник Северин, которого они откуда-то знали. Он был с ружьем и пьян. Ни слова не говоря, зарядил ружье и, у них на глазах, выстрелил в собаку. Первый раз промахнулся, а со второго попал. Так же молча сел на телегу и уехал. Мне было очень жаль и бедного умирающего пса, и ребят. О причинах такого дикого поступка этого охотника я так никогда и не узнал. Зачем нужно было на глазах у детей убивать этого доброго и умного пса? То ли это была какая-то месть их отцу, или просто пьяная выходка дурного охотника? Травма для детской психики была настолько тяжелой, что собак они больше не заводили.

В школе Петя и Витя каждый год занимали первое место по сбору металлолома, за что получали почетные грамоты, и ни один ученик не мог с ними в этом соперничать. Они всегда сдавали не меньше тонны металлолома. А такие как я, могли собрать от силы килограмм двадцать, и то если очень сильно постараться, для этого нужно было всех соседей оббежать, и выпросить у них все ненужное. Петя с Витей для этого заходили только к одному человеку, своему деду Рею, и просили его привезти в школу металлолом. На следующий день дед и привозил в школу из тракторного табора пару телег металлолома. Первое место для внуков всегда было обеспечено. Да и в других вопросах у ребят все было замечательно. Когда я взял в школе во временное пользование фотоаппарат, а Вите тоже захотелось иметь фотоаппарат, родители ему его немедленно купили, а к нему еще и увеличитель. Я потом печатал свои фотографии используя Витин фотоувеличитель. Когда начали учиться играть на баяне, баян Витте не купили, дороговато, но колхозную гармошку мать домой принесла, и Витя на ней учился играть.

Но жизнь, все-таки, штука полосатая, белая полоса всегда переходит в черную. Шура стала подолгу задерживаться на работе, было очень много вопросов, которые нужно было обсуждать непосредственно с председателем колхоза. После того, как все расходились из правления колхоза, они оставались там одни и подолгу решали эти сложные вопросы. Через год таких тяжких трудов они поняли, что таким способом все накопившиеся вопросы им все равно не решить. И они приняли кардинальное решение: председатель развелся со своей женой, и она с дочерью переехала жить к маме, а Шура переехала жить к председателю. Сергей же остался жить с сыновьями. Петя к маме и ее новому мужу в дом не ходил, а Витя бывал там частенько. Мать всегда старалась угостить его чем ни будь вкусненьким. Варила к его приходу вкусный суп или борщ, с петушком или курочкой. Но это не понравилось матери председателя. Она зарезала всех оставшихся курей и передала их бывшей невестке, пусть лучше ее родная внучка этих курей скушает. Бабка с новой невесткой не ладили, Шура пыталась завести в доме свои порядки, ведь раньше в доме именно она всем командовала, у Сергея был только совещательный голос, и то не всегда. Теперь с бабкой ей было сложнее. На вопрос, куда девались куры, та ответила: «Мои куры, куда хочу, туда их и деваю. В следующем году своих вырастишь, тогда будешь и сама их кушать, и угощать кого вздумается».

После окончания восьми классов, сначала Петя, а потом и Витя уехали в Черновцы, где у них жили какие-то родственники, имеющие связи в местном техникуме, и поступили в этот техникум. Через два года эти родственники попросили родителей забрать Петю обратно, так как он связался с плохой компанией, не учился, а только пил и таскался по женщинам. Петю забрали домой, и он доучивался вместе со мной в десятом классе. Получилось, что начинали мы учиться в одном классе, в одном классе и заканчивали. После окончания школы Петя опять уехал в Черновцы, и больше мы с ним не виделись. Мой отец говорил, что Петя женился, и у него растут два сына. Один раз Петя приезжал в Вертиевку, говорил моему отцу, что он нигде не работает, так как у него два сына работают. Такое объяснение своей бездеятельности тогда мне показалось очень странным, а потом от одноклассников я узнал, что Петя не просто не работает – он бомжует.

А Витя закончил этот техникум и, в дальнейшем, жил и работал в Черновцах. Женился на моей однокласснице из Вертиевки, и у них родился сын. После окончания школы я только один раз виделся с Витей. Я уже уезжал после отпуска из Вертиевки, а Витя только приехал в Вертиевку на собственной автомашине, и встретились мы, когда я уже шел с чемоданом на автобус. Поговорили минут пять, и разошлись. Последнее время он работал главным инженером местного рынка в Черновцах, как я понимаю, должность очень хлебная, и не только. По словам его жены, Витю очень многие хотели угостить и рюмкой, а он не всегда отказывался. И так хилое здоровье не выдержало, и Витя умер в полном расцвете сил. Петя, не смотря на бомжевание, пережил его лет на десять.

Коля Грек

Коля Ювко, по кличке Грек, был моим соседом и жил в конце нашей улицы, в ста метрах от нашего дома. Мать Коли умерла, когда он был еще совсем маленьким. Жил он с бабушкой и отцом в очень маленькой хатке, которая по размеру была примерно в два раза меньше нашей. Бабушка у Коли была очень доброй, только она его и жалела. Михаил, отец Коли, был горьким пьяницей, который с бутылкой почти никогда не расставался, поэтому, семья жила очень бедно. Коровы у них никогда не было, была коза и куры, да еще, кажется, был поросенок. Если у других ребят в жизни были какие-то светлые и темные полосы, то у Коли даже этого не было. Более-менее светлая полоса у Коли была, пока была жива бабушка, а потом наступила сплошная черная полоса. Возможно я не прав, и это мне только так кажется, может и у него в жизни были какие-то маленькие радости, но если они и были, то настолько маленькие, что я их не заметил.

Возле их хаты росли две высокие и толстые груши, плодами которых были очень маленькие круглые грушки, по размеру как райские яблочки, так называемые «гнылычки». При созревании, мякоть в этих грушах делалась коричневой и очень вкусной, но они долго не лежали, через два-три дня они сгнивали. А в конце их огорода росла огромная береза. Весной Колин отец просверливал маленьким буравчиком дырочку в стволе этой березы, и собирал в трех литровую банку березовый сок. Чаще всего, эта банка стояла переполненной и сок вытекал из нее на землю, поэтому, никто не запрещал нам попить вкусного сока из этой банки. А еще, как-то весной, у Коли я впервые попробовал топинамбур, земляную грушу, как его здесь называли. Как я понял, это было самое вкусное лакомство, из тех, которые кушал Коля.

Нельзя сказать, что Коля был хилым ребенком, болел он не чаще других ребят, и только простудными заболеваниями. А вот с нервами у него явно были проблемы, да и с умом было не лучше. В первом классе он учился два года, никак не мог научиться читать. Силенок у него тоже было маловато, да и откуда им было взяться при таком питании. Но Коля был добрым мальчиком, добродушным и открытым, никому никаких пакостей не делал, хотя над ним нередко потешались, пользуясь его слабой сообразительностью. Курить он начал вместе со мной, еще с первого класса, а так, по поведению к нему особых претензий не было. Бабушка Коли умерла, когда он был в четвертом классе. Его отцу одному было не прожить, и он женился второй раз. У Коли появилась мачеха Ольга и сводный брат Иван, а через некоторое время, родилась и сестра Валя. Мачеха к Коле относилась вполне нормально, по крайней мере, она его никогда не наказывала. Отца его она также немного удерживала от чрезмерного употребления алкоголя. Поскольку семья увеличилась, и в маленькой хате всем было тесновато, ей удалось заставить мужа начать постройку нового дома. В постройке дома принимала участие вся улица, всем нашлось дело, кроме хозяина, который слонялся без дела с бутылкой самогона в руках и всем предлагал выпить. Тем не менее, дом построили. Домом построенное сооружение, конечно, сложновато было назвать, поскольку оно было построено из тонких кривых бревнышек, толщиной не более 10 см в диаметре, без всякой подгонки, с большими щелями между ними. Но когда стены заштукатурили, и всего этого безобразия уже не было видно, то вроде бы, домик и ничего получился.

До пятого класса Коля в школе не хулиганил, а вот в пятом классе начал, как он говорил, «чудить», то есть на уроках, особенно у молодой учительницы по пению, смешил весь класс, срывая уроки. В итоге Коля получил массу двоек по предметам и четверку по поведению, в результате чего остался на второй год еще и в пятом классе. За проступки, отец Колю ремнем редко наказывал, в основном, его ставили в угол, голыми коленками на гречку. Наказание не из легких, возможно для него было бы лучше, если бы пару раз ремнем по жопе шлепнули. У зёрен гречихи (настоящих, а не покупной гречневой крупы) очень острые края, и они прокалывают коленки до крови, это я по себе знаю. Слезы текли ручьем, но Коля терпел сколько мог, потом сдавался и обещал отцу больше так не делать. Но наступал новый день, и Коля о своем обещании забывал, поэтому гречку из Колиного угла перестали убирать, чтобы не тратить каждый раз новую. В этом Коля и нашел свое спасение. Поскольку пол в Колином доме был земляной, а не деревянный, гречка постепенно погрузилась в глиняный верхний слой пола и уже не так резала коленки. Для Коли это уже было счастьем. Были у него и другие маленькие радости. Как ребенку из неблагополучной семьи, к каждому новому учебному году школа покупала ему новые ботинки. А еще его дважды отправляли в местный пионерлагерь, который летом организовывали в четвертой школе. Там Коле нравилось, прежде всего потому, что там хорошо кормили, таких деликатесов, как макароны по-флотски, дома он никогда не кушал, да и сладкий компот здесь каждый день давали.

В отличие от других детей, денег на школьные завтраки, кино и другие карманные расходы, Коле никто и никогда не давал, ему нужно было эти деньги заработать. Пустые бутылки тогда редко кто выбрасывал, но иногда ему улыбалась удача и он находил пустую бутылку, которую можно было сдать в магазин и получить за нее деньги. Очень хорошо было на Старый Новый год. С утра пораньше он оббегал всех соседей, засевал и поздравлял их с Новым годом, а они ему за это давали разные вкусности, а иногда даже деньги. Вот, пожалуй, и все возможные источники дохода, больше заработать деньги было негде. Когда после шестого класса мы с Колей Потапенко пошли работать в нежинский плодосовхоз, Коля с удовольствием к нам присоединился, и три месяца мы там проработали. Заработки конечно были не бог весть какие, но на школьные завтраки этих денег могло хватить на весь год. Как-то раз, мы, вместе с мужиками, переносили зерно из одного помещения в соседнее, как я понял, его по ошибке не туда выгрузили, и это помещение нужно было срочно освободить. Набирали в мешки немного зерна и переносили в соседнее помещение. Был какой-то праздник, и мужики взяли себе в местном буфете к обеду бутылку водки. Глядя на них, мы взяли себе на троих бутылку вина. Пообедав и выпив это вино, ми лежали на мешках и отдыхали. После выпитого языки развязались, и мы говорили о наших мечтах. Коля Потапенко хотел стать трактористом, как и его отец. Я хотел стать летчиком. А Коля сказал, что хочет жениться на Соне, девушке из нашего класса. В младших классах он часто об этом говорил, но последнее время на эту тему он не высказывался, я думал, что он уже поумнел. Где он, а где отличница Соня? Соня мне тоже нравилась, но кроме меня об этом никто не знал. Под воздействием алкоголя я Коле и выдал: «Так она за тебя и выйдет. Дай бог, чтобы за тебя вообще кто ни будь замуж вышел». Сказал, и сразу понял, что не нужно было ему это говорить, но было поздно. Коля был оскорблен в своих лучших чувствах, губы у него задрожали, затряслись руки, и он набросился на меня с кулаками, стараясь дотянуться до моего лица. Я был посильнее Коли, да и руки у меня оказались немного длиннее, поэтому я удерживал его на расстоянии, пытаясь успокоить, говорил, что я просто неудачно пошутил. Зря конечно я его так обидел, таким я его еще никогда не видел, да и вообще никогда не видел, чтобы Коля первым полез в драку. Увидев нашу возню, мужики нас быстренько растащили, дав обоим по подзатыльнику, а буфетчице сказали, чтобы вино нам больше не продавала.

На следующий год мы снова работали втроем в плодосовхозе. Я, в основном, работал прицепщиком, поэтому вместе мы собрались только на уборке сена, куда собрали как можно больше людей, чтобы успеть его собрать, пока стоит хорошая погода. Когда сено уже грузили на тракторный прицеп, тракторист разрешил нам троим по очереди сесть за руль трактора и переехать от одной копны к следующей. Особенностью этого маленького трактора было то, что сцепление в нем включалось и выключалось не педалью, как обычно, а расположенным справа от тракториста ручным рычагом. Коля Потапенко без проблем переехал к следующей копне. Следующим за руль сел я. Поскольку я уже два месяца ездил здесь на гусеничном тракторе, я чувствовал себя вполне уверенно, но, когда я ногой не нашел педаль сцепления, я жутко растерялся, не зная, как остановить трактор. Про ручной рычаг сцепления я совсем забыл, и вспомнил о нем в самый последний момент. Если бы это случилось на пару секунд позже, я бы остановил трактор уже за копной, а так моей растерянности никто даже не заметил. Следующим за руль сел Коля Грек. Он был рад оказанному ему доверию и улыбался до ушей, но когда он подъехал к следующей копне, его лицо побледнело и вытянулось, в глазах застыл ужас. Я понял, что у Коли такой же шок, какой был у меня, он не знает, как остановить трактор. Я подбежал к трактору и поднял вверх этот злосчастный рычаг сцепления, трактор остановился, но уже за копной. Трактористу пришлось садиться за руль и сдавать прицеп назад. На этом наши эксперименты с ездой на этом тракторе и закончились.

После окончания восьмилетней школы я подал заявление в девятый класс, а летом работал в сельхозтехнике в столярной мастерской. Коля Грек закончил семь классов и летом трудился здесь же в торф-отряде, как называлась команда грузчиков, которые лопатами грузили различные сыпучие материалы, в том числе и торф. С Колей мы практически не виделись, но один раз вместе ездили на экскурсию в Тростянецкий дендропарк, организованную предприятием. Экскурсия была очень интересной. Дендропарк занимал площадь более двухсот гектаров, и посмотреть там все было просто нереально. Это живой музей паркового искусства. По преданию, потомок гетмана Скоропадского, Иван, решил жениться на очень красивой женщине из Швейцарии, но та сказала, что выйдет за него только в том случае, если у него в поместье будет природа, напоминающая ей Швейцарию. Иван Скоропадский купил в чистом поле, возле села Тростянец, большой участок земли, вместе с находящимся там болотом, выписал из-за границы садовников, и стал превращать это поле в Швейцарию. Саженцы для посадки леса везли со всего света, поэтому здесь растет тысяч двадцать различных экзотических пород деревьев. Лес сажали так, чтобы свободными оставались большие красивые лужайки. Болото превратили в несколько прекрасных озер. А посередине участка вручную насыпали горы, до тридцати метров в высоту, чтобы все было как в Швейцарии. Мы в основном ходили по горам и возле прудов. До обеда так находились, что ноги отказывались нас носить. Когда сели обедать, то оказалось, что никакой столовой и магазинов на территории парка нет, все еду взяли с собой. Вернее, почти все. Говорили, что перед поездкой, предупреждали, чтобы еду с собой брали, но мы с Колей, и еще один парень нашего возраста об этом не слышали. Магазины были только в деревне, до которой было километра три, и идти нужно было пешком. Деваться было некуда, пришлось идти. Деревенский магазин изобилием продуктов не отличался, вино и водка, булка и хлеб, консервы и плавленый сырок, конфеты и печенье. Логично было бы взять хлеб и консервы, но у нас не было ножа, чтобы их открыть, не было его и у продавщицы. Брать плавленые сырки, как-то несерьезно, ими не наешься. И тут я заметил на полке какой-то салат в пол-литровых стеклянных банках. Решили взять бутылку вина, булку и салат. Вернулись обратно в дендропарк и расположились на траве живописной поляны. Кое как, с помощью найденного в траве камня, открыли банку с салатом. Содержимое банки оказалось не салатом, а сырой заправкой для борща, о чем и сообщалось мелким шрифтом на этикетке. Кушать это было невозможно, поэтому выпили бутылку вина и заели булкой, вот и весь наш обед получился.

После окончания восьмого класса Коля, с грехом пополам, выучился на тракториста и пришел работать в колхоз. Ему дали небольшой колесный трактор, типа того, на котором мы когда-то тренировались ездить в плодосовхозе. Все складывалось как нельзя лучше. Поскольку Коля уже был явно лишним в маленьком доме отца, он поселился в старенькой хате, стоявшей недалеко от окраины села. Как он там оказался, я точно не знаю, скорее всего, эту ничейную хату ему колхоз выделил, поскольку денег на ее покупку у него не было, и отец в этом вопросе ему тоже помочь не мог, у того тоже никогда денег не было. Жить в хате одному, это конечно не лучший вариант, поэтому Коля женился. Через некоторое время и дочь родилась, но прожили они вместе с женой недолго, когда девочке было полгода, жена собрала свои вещи, забрала дочь, и навсегда оставила Колю. В армию Колю не взяли, медкомиссию он не прошел и ему выдали «белый билет». А на работе Коля довел свой трактор до такого состояния, что на него без слез невозможно было смотреть, и Коле настоятельно порекомендовали его помыть. Чтобы не таскать для этого воду ведром, Коля решил загнать трактор в пруд, и там его помыть. Но поскольку он в тот день, а, впрочем, как и в любой другой, был не совсем трезвым, остановить трактор вовремя у него не получилось. Коля из кабины выпрыгнул, а трактор уехал на середину пруда, где и заглох. Трактор вытащили, но, поскольку он весь побывал в воде, его нужно было перебрать и везде заменить смазку, то есть, выполнить ту же работу, которую в свое время проделал Миша Костенецкий. Но Коле такое было не под силу, он свой трактор даже разобрать не смог. Коля сходил к председателю и попросил для себя новый трактор, но ему показали кукиш с маслом. Или этот восстанавливай, или иди разнорабочим, сказали ему. Так Коля и стал разнорабочим. Мы с ним теперь встречались очень редко. Как-то встретились на том же пруду, где он утопил свой трактор. Я приехал туда половить карасиков, а Коля их там уже ловил, с десяток карасиков у него в пакете уже были. Я наверно приехал на рыбалку поздновато, так как поклевок больше ни у Коли, ни у меня не было. Когда собрались уходить домой, Коля предложил мне забрать его карасиков. Я его поблагодарил, но отказался, так как слышал, что он живет очень бедно, только этими карасиками он и питается. С его стороны это конечно же был поступок достойный уважения, он готов был отдать товарищу последнее, что у него было.

После этого мы с Колей долгое время не виделись. В один из моих приездов домой, уже после смерти моей матери, отец рассказал мне свой сон, который ему недавно приснился. А приснилось ему, что он едет в поезде, один во всем вагоне, и не понимает, куда он едет, и где ему выходить. Вышел на какой-то станции в чистом поле, а вокруг ни души, и куда идти не знает. И вдруг знакомый голос сзади, поворачивается, а там стоит Коля Грек.

– Дядьку Иван, и Вы здесь? – спросил он отца.

– Да вот только приехал, – ответил отец, – не знаю, куда дальше идти.

– Пойдемте со мной, я знаю. Я уже два дня здесь, – сообщил Коля.

Через несколько дней после этого отец сказал мне, что видел Колю, и тот его спрашивал, не собирается ли отец помирать, на что отец и сказал ему, что еще не собирается так как Коля должен раньше умереть, он такой сон видел.

– Я помру после тебя, – сказал он ему. – То ли через два года, то ли через два месяца, а может и через два дня, но обязательно позже. Я так видел во сне.

Коля действительно умер раньше отца. Вечером, после работы, он пошел к себе на огород за табаком, который он сам для себя выращивал, там ему стало плохо, и он упал на тропинке между картошкой. Соседи нашли его там только через два дня. Вот такая незавидная судьба у этого моего школьного товарища.

Володя и Саша Ювко

Володя и Саша, это троюродные братья Коли Грека, оба крепкие ребята. Володя наш с Колей одногодок, а Саша года на три или четыре моложе. Жили они на соседней улице, метрах в трехстах от хаты Коли Грека, в крепкой обеспеченной семье. Их мать работала в колхозе, а отец где-то на железной дороге. Даже дед с бабкой у них еще были живы, дед даже работал сторожем в тракторной бригаде. В доме все вопросы решала мать, женщина с волевым и твердым характером, хотя она это особенно и не афишировала, со стороны могло показаться, что главным там отец. Но после того, как мать говорила «нет», с ней уже больше никто не спорил.

Ребята были вполне самостоятельными, гуляли там, где хотели, особого контроля за ними не было. Володя очень гордился тем, что первый раз в первый класс он пришел один, самостоятельно, в то время как других детей привел в школу кто-то из родителей. Учились они на твердые четверки, вполне сознательно, какого-либо контроля за их учебой со стороны родителей я тоже не замечал. Володя был повыше и посильнее меня, каждое утро делал физзарядку, глядя на него, физзарядку начал делать и я. Именно он научил меня при наклонах вперед доставать до пола не кончиками пальцев, а ладошками, этот элемент физзарядки я делаю до сих пор. Он же научил меня делать стойку на стуле. Как-то он зашел за мной, чтобы вместе идти в кино. Правая рука у него была перебинтована и подвешена в петле из бинта.

– Что это с тобой? – удивился я. – Ты что, за два часа умудрился руку сломать?

– Это я для маскировки, – ответил он. – Если вдруг будет драка, то ведь никто не будет ожидать от меня удара правой рукой, а я неожиданно как врежу.

В тот день никаких драк не было, но Володя всем товарищам демонстрировал возможности своей правой забинтованной руки, нанося им шуточные удары «больной» рукой.

Саша ни спортом, ни физзарядкой не интересовался и рос более непослушным, чем Володя. Вопреки запретам матери, он бегал на колхозный пруд ловить карпов. Прудик был маленький, примерно 50?50 метров, охранялся сторожем и весь просматривался с любой точки, но Саша ухитрялся на нем ловить рыбу. С наступлением сумерек он пробирался в камыши прилегающего к пруду болотца, и оттуда забрасывал в пруд закидушку. Лежал в этих камышах и упорно ждал поклевку. Поклевки случались далеко не каждый день, но иногда ему везло, и он вытаскивал приличного карпа, до килограмма весом. Прятал пойманную рыбу в майку и убегал домой. Дома мать на него конечно же ругалась, но рыбу жарила, и вся семья ее с удовольствием съедала. И это стоило того, чтобы, вопреки запрету, в следующий раз опять пойти на рыбалку.

После окончания школы Володя никуда не поступил и его забрали в армию. Родители устроили ему шикарные проводы в армию, на которых гуляли все его товарищи и все родственники, в том числе и Коля Грек со своим отцом. Здесь я впервые и узнал, что отцы Володи и Коли – двоюродные братья. До этого они практически не общались, и об их родственной связи я даже не догадывался. После армии Володя закончил техникум и работал на каком-то заводе в Киеве. Володя женился на своей однокласснице, но случилось это вопреки воле его матери, и не сразу. Поскольку мать была категорически против этой свадьбы, а Володя не решался ей перечить, девушке пришлось сделать аборт, и она сказала Володе, чтобы к ней он больше не приходил. Только после этого Володя ослушался матери и женился на этой девушке. Но детей у них больше не было, что Володю очень расстраивало. После проводов в армию, я встречался с ним только один раз, случайно встретились на Роките возле пруда, куда оба пришли купаться. Володя рассказал о себе, что он работает мастером и неплохо зарабатывает, в Вертиевку приезжает редко и один, так как мать до сих пор не хочет встречаться с его женой. Володя отправил в магазин за бутылкой вина местного дурачка, который купался неподалеку от нас.

– А ты уверен, что он принесет? – засомневался я в правильности его поступка.

– Принесет, – ответил Володя, – это уже проверено. Я оставляю ему немного вина допить, и он всегда счастлив.

Володины слова меня насторожили, значит он здесь частенько выпивает, а это не есть хорошо, почему бы не выпить дома, если так уж хочется. Этот парень действительно пронес бутылку вина, которую мы и выпили почти всю. Еще одной странностью мне показалось то, что в визитке у Володи оказался небольшой пластмассовый раскладной стаканчик. После этого мы с Володей больше не виделись.

Саша, после окончания школы, отслужил в армии и остался работать в колхозе. Женился, и, вместе с женой и дочерью, жил в доме родителей. Дочь он выдал замуж, но с зятем они почему-то не ладили, люди говорили, что у них иногда и до драк доходило. После школы я с ним ни разу не встречался, но, по словам моего отца, он стал много пить. Это именно он, с таким же пьяницей, выкосили у нашей соседки Люды, без согласования с ней, еще зеленым ячмень, который она выращивала на зерно, а за это еще и плату потребовали. В другой раз, когда отцу какой-то тракторист вспахал огород, отец пригласил его на ужин, но предупредил, чтобы он приходил без трактора, иначе выпивку наливать не будет. Вечером этот тракторист приехал к отцу на телеге, вместе с Сашей Ювко, который видимо рассчитывал, что на ужин пригласят и его. Но отец пригласил только тракториста, а Саша пару часов проспал на телеге, пока тракторист ужинал.

Лет в пятьдесят Володя умер от цирроза печени, его сосед мне рассказывал, что он не хотел умирать, плакал горькими слезами и просил врачей его спасти, но ему уже ничем помочь не могли. А через несколько лет погиб и Саша. Он разбился, выпав из окна того подъезда, в котором жили его дочь с затем. Сам он выпал, или ему в этом кто-то помог, это милиции выяснить не удалось. Тоже две трагические судьбы.

Вася Ласый

Вася был признанным лидером нашего класса, и мечтал стать моряком. Но его мечтам не суждено было осуществиться. Когда мы учились в четвертом классе, дети на перемене играли в «индейцев», бросали друг в друга длинные и прямые ветки тополя, которые у них считались стрелами. Вот такая «стрела», брошенная нашим одноклассником Володей Шарым, и попала Васе в глаз. Володю ученики приволокли к учительнице и предлагали сдать его в милицию, но Вася проявил невиданное благородство, заявив, что Володя ни в чем не виноват, это была случайность. Сам я этого происшествия не видел, не знаю, как там было на самом деле, но Васин поступок вызвал у меня огромное к нему уважение. Васю увезли в больницу, где он пролежал около месяца, глаз удалось сохранить, но семьдесят процентов зрения этим глазом он потерял. Но Вася никогда не унывал. Он неплохо пел и прекрасно играл на баяне, выступал в школьной самодеятельности. Любил играть в футбол, для чего купил себе футбольный мяч, бутсы и гетры, чтобы выглядеть как настоящий футболист. Все остальные играли в футбол в том же, в чем и в школу ходили, то есть в х/б костюме и в сапогах или ботинках. В школе у нас тогда были только волейбольный и баскетбольный мячи, поэтому в футбол мы всегда играли Васиным мячом. Иногда, после уроков, мы выходили играть в футбол на стадион. Вася пару раз даже организовывал игры с ребятами из соседней средней школы. Он с восторгом рассказывал про известных ему мастеров «кожаного мяча», но у меня они особого восторга не вызывали. На мой взгляд, не нужно особого ума, чтобы гонять по полю кожаный мяч, гораздо сложнее этот мяч сшить. Гораздо больше я уважал труд именно того мастера, который этот мяч сшил. У Васи были несколько другие представления. Его удивляло, зачем я хожу в математический кружок и езжу на математические олимпиады. Когда я ему сказал, что мне это нравится, он не мог понять, как мне может нравиться математика, ничего интересного он в ней не находил.

В морское училище Вася поступить не смог, не прошел комиссию по зрению, в армию его не взяли по этой же причине. Вася закончил институт и работал в Киеве на заводе инженером. После окончания школы мы виделись с ним только один раз. Случайно встретились в центре села возле магазина. Поговорили минут десять, и Вася сказал, что ему нужно что-то купить в магазине и срочно отвезти домой. Я подумал, что он больше не хочет со мной разговаривать, сказал, что мне тоже нужно срочно домой ехать, хотя никаких срочных дел у меня не было. Когда я уже отъезжал, Вася сказал мне: «Жаль, что у тебя нет времени, так толком и не поговорили». Мне тоже было очень жаль, что я его неправильно понял, но что-то изменить уже было поздно, не хотелось выглядеть перед Васей полным идиотом. Мы расстались, и больше не встречались.

В 2000-м году наш класс собирался на вечер встречи, говорят, что собирался приехать и Вася, который к тому времени уже работал заместителем директора завода. Но на встречу Вася не приехал, позже стало известно, что накануне встречи его тяжело ранили ножом, и он умер. Что там случилось, никому из наших одноклассников неизвестно. Вася умер в пятьдесят лет, в самом расцвете сил. О смерти Васи, как и о том, что состоялся вечер встречи выпускников, я узнал только через пару лет. Одноклассники говорили, что они не виноваты в том, что меня об этом не оповестили, они предупредили об этом моих родственников, а родственники посчитали, что одноклассники меня сами оповестят. Да и не думали они, что я смогу опять приехать, так как в этом году я уже дважды приезжал в Вертиевку в связи с похоронами моей матери. Как бы там ни было, но на первую встречу одноклассников я не попал. А Васю мне очень жаль, кто бы мог подумать, что у него будет такая судьба.

Другие школьные товарищи

О судьбе других школьных товарищей, с которыми я учился в восьмилетней школе, я знаю очень мало. Вкратце попробую рассказать то, что мне известно. На момент написания этого рассказа, в живых, кроме меня, их оставалось только пять человек, остальные умерли, не дожив до пенсии. С некоторыми из них я ни разу не виделся после окончания восьмилетней школы. Ни разу не виделся я и с Володей Доценко, самым сильным мальчиком в нашем классе. От одноклассниц слышал, что он умер очень рано из-за проблем с сердцем. С Колей Вороченко я тоже ни разу не виделся. В школе это был наш лучший вратарь, он брал практически все мячи. Обладая очень гибкой и пластичной фигурой, он бесстрашно бросался на летящий мяч, напоминая в этом броске кошку. В восьмом классе мы впервые встречали Новый год всем классом, естественно, для этого купили и вина. Оказалось, что до этого, вино Коля никогда не пил, и на встрече немного не рассчитал свои силы. На следующий день ему было очень плохо, он даже смотреть не мог ни на еду, ни на выпивку, с трудом спасли его, традиционным в таких случаях, лекарством – рассолом. Больше тридцати лет о Коле я ничего не слышал, до того времени, когда мои одноклассники не собрались на первый вечер встречи. Судя по фотографии с этой встречи, там собралось всего человек восемь, из них двое ребят, Коля Вороченко, и Алексей Олексиенко. Вот после этого мне и сказали, что Коле на вечере опять было плохо, и, что он алкоголик. Для меня такое сообщение было полной неожиданностью. Потом дела у Коли пошли еще хуже, ему отняли ногу, вроде бы из-за сахарного диабета. Говорили, что после этого Коля сидел на скамейке возле своего дома и уже никуда далеко не ходил. Лет через пять после этого, он умер.

С тремя одноклассниками я встретился в первый свой приезд на зимние каникулы, после моего поступления в военное училище. Я шел в центр села, когда возле магазина, расположенного возле церкви, увидел Володю Шкурко, Колю Колесника и Толю Зоценко, по кличке Мега, которые о чем-то беседовали. Чтобы не торчать на морозе, я предложил сходить в центр села, в закусочную, и там, за кружкой пива, спокойно побеседовать. Но оказалось, что у Володи и Коли совсем нет денег. Никаких проблем я в этом не видел.

– Толя, – предложил я, – а давай мы с тобой угостим ребят пивом.

– Это в честь чего я должен их пивом угощать? – возмутился Толя, который как был в школе кулаком, так, видимо, им и остался.