Башня говорящего осла

– Пли! – скомандовал командир взвода, солдаты нажали курки.

Ударил выстрел. Волшебники остались на ногах. Доктор Гипс разжал кулаки, и три десятка пуль со звоном упали на брусчатку.

А от доктора Хариуса отделялись всё новые лица: пять, десять, сто… Лица разлетались по площади, оставаясь на высоте человеческого роста. Лица подплывали к солдатам и заглядывали им в глаза. Лица приветливо улыбались, хмурились, удивлялись, презрительно ухмылялись. Это были лица детей, юношей, девушек, зрелых мужчин и женщин, стариков и старух.

– Здравствуй! – сказало одно из лиц солдату.

– Господи! – вздрогнул солдат. – Это ты, мерзавец?

– Я! – ответило лицо. – Хочу попросить у тебя прощения.

– Вот тебе мое прощение! – ответил солдат и отвесил лицу пощечину.

Лицо заплакало и через несколько секунд растаяло в воздухе.

– Жена? – удивился немолодой прапорщик, к которому тоже приплыло лицо. – Откуда ты здесь взялась и где у тебя все остальное?

– Просто я думаю о тебе, – ответило лицо и поцеловало прапорщика в щеку. – Мы дома, с нами все хорошо. Дети тоже постоянно о тебе думают. Я их сейчас позову. Мальчики! Идите сюда, папа зовет! – закричало лицо, обернувшись назад, и к прапорщику подлетели еще четыре лица.

Они висели в воздухе ниже, чем лицо капитанской жены. А одно вообще на уровне капитанского колена – это было лицо самого маленького капитанского сынка.

– Значит, папу пока еще не убили, – сказал младший.

Лица заполнили всю площадь. К каждому солдату подлетели его знакомые. Среди них были и те, кто уже умер, и те, кто, слава Богу, пока еще жив.

Долгие годы доктор Хариус изучал свою чудесную возможность просыпаться каждое утро с новой физиономией, но ответов на самые важные вопросы так и не нашел. И сейчас в дороге, видимо, от смены обстановки, он испытал озарение. У ученых так бывает: думаешь, думаешь о чем-то, мозги скрипят, но никак ничего не надумаешь, а потом тебе по лысине шмяк гнилым яблоком – и враз все понятно. Непонятно только одно: почему это раньше было непонятно.

Как вы уже поняли, у товарищей Хариуса произошел именно такой качественный скачок. Кроль теперь мог управлять своими ураганами, а Гипс – зашвыривать предметы не только в неизвестном направлении, но и поближе. А также притягивать их, как он притянул к себе летящие пули.

И с Хариусом случилась такая же штука. Как будто разрозненные кусочки мозаики соединились, и он понял, откуда к нему приходят чужие лица и как управлять ими. До него дошло, что это не какие-то случайные сочетания ноздрей, бровей и всего остального, а лица конкретных людей, ныне живущих или когда-то живших на земле. Я уж, так и быть, не буду рассказывать вам всякие технические подробности, а то у меня и так книжка занудная. Только скажу, что это были не порожденные разумом чудовища, а образы тех, у кого на площади были близкие люди или просто знакомые.

Но больше всего лиц прилетело к герцогу Тахо. Они окружили его плотным кольцом, из-за которого он ничего не мог разглядеть. Это были доброжелательные лица. Они улыбались ему и говорили что-то подбадривающее. Но не все. Одна вредная рожа плюнула в него. Плевок попал на рукав. Другая попыталась укусить за нос, но герцог успел схватить ее за челку и откинул подальше. Третья подобралась поближе и начала выкрикивать что-то про свободу и каких-то узников.

На помощь герцогу бросился дедулька генерал. Он вытащил саблю и начал рубить лица, как капусту, не разбирая, верноподданнически они настроены или злокозненно. У разрубленной физиономии стекленели глаза, затем она поворачивалась к небу и у нее приоткрывался рот. Повисев так несколько секунд, она бесследно исчезала.

– Ребята! Делай как я! Руби эти морды!– кричал дедулька.

Несколько офицеров присоединились к генералу и тоже стали шинковать физиономии вокруг герцога. Но это была пустая работа, потому что из головы доктора Хариуса летели и летели новые лица.

– Добрый день, благородный сеньор! – услышал румяный советник Помпилиус негромкий голос сзади.

Он обернулся. Перед ним в воздухе висело лицо Шляпсона. Оно было почему-то совсем маленькое, с детский кулачок, тогда как все остальные налетевшие лица были обычного размера.

– Боже! – воскликнул румяный советник Помпилиус. – Цезарь! Что с тобой? И куда ты пропал? Почему не давал о себе знать?

– Здесь не самая лучшая обстановка для нашей беседы,– ответил Шляпсон. – Давай, Помпа, встретимся в другом месте.

И он зашептал что-то румяному советнику Помпилиусу в самое ухо.

– Всё, договорились, – сказал он, отодвинувшись от уха. – А теперь я исчезаю, пока никто не заметил нас вместе.

– Война почти закончена, – сказал на другом конце площади Кроль Гипсу. – Ваше слово, профессор. Делайте заключительный аккорд.

Гипс снова кивнул и поднес к своему лицу правую руку. От пальцев исходило фиолетовое свечение, а ногти сияли золотом. Кроль несколько раз сжал и разжал кисть. Свечение усилилось. Он вытянул руку вперед. Рука стала увеличиваться в длине, словно раскладная антенна. Однако, в отличие от антенны, вытягиваясь, она увеличивалась и в толщине.

Рука тянулась. Каждый палец стал размером, наверное, с человека, Гипс уже не мог держать руку на весу и опустил ее на брусчатку. Она, как анаконда поползла дальше. Добравшись до середины площади, рука погладила по плечу подушечкой указательного пальца первого попавшегося на ее пути солдата, поглощенного беседой с каким-то женским лицом. Вскрикнув, солдат взвился в воздух, словно запущенный из катапульты.

Рука продолжила путь, и еще несколько солдат улетело в небо. Остальные, увидев, что на них движется что-то непонятное, бросились прочь. Рука целилась туда, где находился герцог. Гипс сомкнул большой и средний палец в кольцо, как для щелка. Указательный, безымянный и мизинец угрожающе торчали вперед, как рога.

Дедулька генерал, полностью поглощенный рубкой лиц, заметил огромную сияющую руку, только когда она была совсем рядом. Он проворно отпрыгнул в сторону и рубанул саблей по мизинцу. Сабля улетела в небо, дернув дедулькино плечо так сильно, что чуть не выбило сустав. В следующее мгновение средний палец щелкнул по дедульке, как по шахматной пешке. Бравый генерал, выпучив мутные глаза, перекувырнулся в воздухе и стал набирать высоту.

Если бы вы, дорогие читатели, находились в это время на дворцовой площади, то, наверное, обратили бы внимание, что все улетающие солдаты, поднявшись ввысь, брали курс на запад, то есть в сторону своего родного Безрыбья. Не в моих правилах забегать вперед, но скажу, что все они, благополучно долетев до отчизны, более-менее мягко приземлились: кто-то на стог сена, кто-то в озеро, кто-то скатился под откос горки. В лепешку никто не разбился. Так уж было задумано.

Однако не все вражеские солдаты отправились в полет. Большинство не стали дожидаться волшебного щелка, а побежали сами, запрудив улицы и улочки, ведущие от площади к западным воротам. Триумфаторское шествие к дворцу обернулось позорным бегством.

…Герцог скакал по улицам города в сторону западных ворот. За ним трясся в седле румяный советник Помпилиус. Рука ползла следом, расстояние между ними сокращалось. Солдаты, которые попадались руке на пути, взлетали в воздух.

Герцог пробовал сворачивать в другие улицы, чтобы сбить руку с толку, но она каждый раз безошибочно находила его, словно полицейская овчарка.

У Тахо появилась мысль обскакать кругом квартал, и таким образом замотать руку. Он заметил узкий переулок и свернул туда, румяный советник Помпилиу последовал за патроном.

Рука была совсем близко. «Только бы впереди не было тупика!» – думал герцог, делая петлю. Расстояние между домами сужалось. Сзади раздались ржание и человеческий вопль. Герцог обернулся. Румяный советник Помпилиус и его конь поднимались в воздух, огромные голубые пальцы с золотыми ногтями были в каком-нибудь метре от него. Еще мгновение – и средний палец коснулся крупа герцоговой лошади. Герцога подбросило. Он полетел вверх, ударился обо что-то головой, ухватился за какой-то железный прут, сделал на нем переворот, как гимнаст на турнике и повис, упершись животом, запутанный в мокрых тряпках и шнурках. Железяка оказалась кронштейном для бельевых веревок на окне второго этажа.

Герцог снял с головы наволочку и огляделся. Лошадь улетала вслед за румяным советником Помпилиусом. Внизу дергалась рука. Она застряла между стен.

Герцог выпутался из веревок и спрыгнул на землю. Тяжело дыша, отошёл на безопасное расстояние. Переулок впереди сворачивал.

Перед тем, как зайти за угол, герцог оглянулся. Да. Рука как рука. Неровно постриженные ногти, черные редкие волоски, на задранном рукаве оторвана одна из трех пуговиц, на ее месте торчат нитки.

Герцог сделал еще один глубокий вдох и трусцой побежал по переулку.

Глава последняя

Мама сидела на диване в своей маленькой двухкомнатной квартиры и думала о том, что самое гадкое на свете – это ждать.

Она улетела домой на следующее утро после того, как героический кот Аттила рассказал ей правду. Её съёмки закончились, после перерыва должно было начаться озвучание картины. Аттила объяснил, что ждать мужа можно и в Москве – он ее и так найдет, но мама сказала, что должна привести квартиру в порядок. И вот она уже по десятому разу вымыла полы и вытерла пыль с мебели, отскоблила грязь с дверных ручек и выключателей, до блеска начистила кафель в ванной, а муж и Костя всё не возвращались,

– Окна, что ли, помыть? – сказала она сама себе. – Вон, кажется, какое-то пятно.

Никакого пятна на окне не было. Мама встала с дивана, сходила за тряпками и чистящим средством и, открыв окно, забралась на табуретку.

Мама подумала, что всем хорошо, одной ей плохо. Нет, ее ребятам, может быть, тоже плохо, но они не считаются. Они, по крайней мере, вместе. Так было во сне, а мама верила снам. Как можно не верить снам, зачем тогда вообще нужны сны?

Если бы она могла попасть в тот мир, куда они от нее ушли! Но Аттила не знал туда дороги. Оставалось только ждать. А ждать было самое гадкое на свете.

С улицы влетела огромная красная бабочка и села на ручку окна.

– Улетай, – сказала мама. – Ты красивая, но ты мне мешаешь.