«Я родился в России». Юрий Бернадский

По К. Бальмонту, в его «Скрижалях» образ – две воли, управляющих миром: божественная и дьявольская. Дух лирического героя «сатану поет и славит», но, «изведав низость», «насытившись позором», вновь обращается к Богу:

«Снова верит в чью—то близость,
Ищет света тусклым взором».

Всплывают рядом образы Ф. Сологуба, в которых жизнь превращается в ведьмовской шабаш, которые «…визжат, кружась гурьбой. Над шумною рекой качает черт качели мохнатою рукой»; образ брюсовского «Жреца» – символа высшей силы, управляющей миром, чуждой людским горестям, не «внемлющей мольбам» и надменно царящей над «бедственной вселенной» («далекий Сириус, холодный и немой»), становясь причиной катастроф в судьбах людей и государств. Эти наглядные представления Бернадский ассоциирует с «сукинами детьми… ратью прожигателей, мотов и жуликов», которым «на пользу война»:

Рать прожигателей и мотов
Страну кромсают, как ножом…

Но, уверен Бернадский:

Заразу этой вши тифозной

Здоровье нации сметет.

И верю, что не очень поздно

Выздоровление придет.

Происходит слияние внешнего и внутреннего планов бытия. Поэтические образы Бернадского семантически двуплановые, двунаправленные. Они характеризуют, с одной стороны, объект, внешний мир, с другой – воспринимающее его лирическое сознание. Когда Бернадский пишет: « Сжигаем сноп солому и зиму прогоняем…» читатель с очевидной ясностью переживает эту конкретную пластическую картину.

Четкость вообразительного ока достигается вкраплением в структуру образа субъективной модальности поэта, которые одухотворяют образ, делают его аксиологически значимым: « Сквозь времени и облака // Уйдем вдвоем… за горизонт» и т. д.

Учился Бернадский у Мандельштама передавать свои эмоции через вещные и природные образы – «живую плоть» мира, калейдоскоп картин, сменяющих друг друга. В лирике бернадского вещные детали, так называемые «сенсорные» образы помогают реконструировать картину переживания, «материализовать» эмоцию:

Даже если в безвременье вдруг пропадем,
Пребывая в одиночестве.
В Тридевятое царство дорогу найдем,
Кривду с нечистью вычистим… – Ю. Бернадский.

В статье «О природе слова» Мандельштам, стремясь найти тот стержень, на котором держится русская литература, приходит к выводу, что именно русский язык, вобравший в себя «самобытную тайну эллинистического мировоззрения», стал основой русской культуры.

Поэт пишет: «Эллинизм – это сознательное окружение человека утварью вместо безразличных предметов, превращение этих предметов в утварь, очеловечение окружающего мира, согревание его тончайшим телеологическим теплом…»

И вот у Бернадского – уже намёк на пьесу Еврипида «Вакханки», где обезумевшие женщины разорвали македонского царя Архелая: «…Рвал заговор страну на части, // Перерасти в пожар грозя…». Или – поэтическая инверсия греческого мифа о любви Психеи: «Черты земые бретает // Воздушный образ твой».

Подобно французским «проклятым поэтам» Бодлеру и Малларме, Бернадский поражает нас непредвиденными, порой загадочными сочетаниями образов и понятий, создавая импрессионистический «эффект разоблачения»:

Жизнь – азартная игра.
Глупостью приправлена.
А на кону – моя с утра
Голова поставлена. – Ю. Бернадский

Таким образом, на философско—эстетическом острие поэзию Бернадского объединяют мотивы радости и любви, жизни и смерти, здесь возникает первопричина осмысления поэтом своей самобытности, сопоставления своего творческого метода как с традиционной классической архаикой, как с романтической традицией, так и с социальной лирикой:

В дому тепло, а на душе морозно.
Как медный грош, сожму печаль в горсти…
Прости меня, родимая, что поздно
Шепчу: «Спасибо, мама. И -прости» – Ю. Бернадский

Стихотворения структурированы и в свободной композиции, и по принципу антитезы, отражающей Бернадского идею двойственности, и по полифоническому принципу: разные тексты выступают в ней как компоненты единого смыслового полилога, отражающего мозаичную картину мира:

Обратно в реку отпускаю рыбу,
Как будто самому себе грехи. – Ю. Бернадский.

Главная тема поэтического творчества Ю. Бернадского – поклонение красоте. Она славит ее, молит о ней и восторгается ею, несет сознательное даровитое чувство красоты, способность «по узенькой пятке» дорисовать весь образ:

Будто бабочек крылья – на личике детском ресницы,

и в распахнутых настеж наивных глазах -красота. – Ю. Бернадский.

Глава Поэзия судьбы и пути человека

Кредо Бернадского, его аксиологический поэтический стержень: «Поэту дорога только природа и человек». Это – его гармония, его жизненный и поэтический максимализм. Именно в этой сфере он создает ценности, которые, на мой взгляд, будут пламенеть вечно, как божественная благость» И которые будут неисчерпаемы, словно данаидовы круги, ибо «когда солнце и луна померкнут, и звезды потеряют блеск свой» (предостережение пророка Илия)

Как эллинский мудрец, он весь погружена вовнутрь, в глубину, в самоё себя. Туда, где ценности скрытые, глубокие и тем самым истинные – нет иллюзий, то есть чувств, ослепленность которыми, и порождает марево действительности, обман: «Ласкает утренний прилив // Наш замок на песке».

Поэте не признает полуправду или приятную имитацию правды, этот усыпляющий наркотик, этот успокаивающий туман действительности, «опиум Новалиса».

«Боже, и это она про нас?» – спросит кто-то. «Да», – кивнет устало Боже».

Поэт Бернадский – это Ахилл и Ясон, Адам и Иов, Соломон и Христос, Данте и Леонардо. Но все цельно и органично подчинено одной тайне – Судьбе и Пути Человека. Его бесконечным исканиям, взлетам и падениям, за которыми угадывается одно великое стремление. Подчинено – вечной трагедии Человека, трагедии человеческой души, распятой между небом и землей. Блужданиям во тьме в поисках света. Мелеагр, чья жизнь зависит от горящего полена.

Это гимн величию Человека и это все – Юрий Бернадский.

У Бернадского все получается, хоть тему и образность она берёт порой весьма непростую. Здесь и общая человеческая история, и вторым слоем – воспоминания автора, и вопросы веры, покаяния и молитвы за человека. И превращение жизни в «даму» своего сердца. И архаичные желания – держаться за все хорошее:

И с каждым годом все родней
Мне звонкий голос твой. -Ю. Бернадский.

Его произведения не лишены поэтической барельефности и готической монументальности. Автору не только важно в череде стихотворных сочинений создать целое, структурно и содержательно синкретичное, слитное, но и, последовательно, поступательно поднимаясь по ступенькам литературной лестницы, выстроив свою картину сущего, доказать, аргументировать, что она имеет право на существование.

Внутри поэтических рассуждений Бернадский создаёт систему смысловых оппозиций, выстраивает семантические ряды, развивая их и смыслово, и интонационно. Из—за этого в лексических оборотах одновременно живут гармонично, по законам поэтического времени, несколько философских и христианских мыслительных пластов, плавно и логически дополняющих и обогащающих друг друга:

Жар – птица – как память о чуде,
Уронит ли плат расписной…
И словно пророчество будет
Перо красоты неземной…

И станут бессмертными люди…
И ты будешь рядом со мной… – Ю. Бернадский

Для Бернадского сила человека в прощении, в полете духа, а не в том, чтобы найти вину и неправоту или создать свод возмездия Немезиды, под которым нередко агонизирует душа, словно Зевс, придавленный стоглавым Пифоном. Он знает, что важнее веры нет ничего. И ее убедительность впечатляет, он словно кованой палицей Геракла вбивает в душу корпус надежных, устойчивых моральных перлов – выступая своего рода пантократором солнечных мироощущений:

И с надрывом блюет перепуганный мир
От сценариев прошлого…

Косяками и толпами рвутся в эфир
Предсказатели прошлого. – Ю. Бернадский.