Он выторговал у судьбы одну привилегию – привилегию Феникса, возрождения и обновления – в делах, таланте. победе. Во всем, ибо новизна всегда возбуждает восхищение и интерес: «…показывайся. как солнце, всякий раз в новом блеске» – Б. Грасиан.
Он из фаланги современников, вскормленных «молоком дикой капитолийской волчицы» (основная мифологема в истории, героизирующая личность, наглядно – картина Рубенса «Ромул, Рем и волчица») – жаждой Свободы и Правды…:
Дней запас не иссяк и не прожит.
Пусть пройдет даже тысяча лет,
РАзобщить нас и время не сможет,
Мы отыщем дорогу и след…
Поднимает до Солнца и выше
ВеРА в нашу незримую связь… – Ю. Бернадский
***
Стихи Юрия Бернадского – идеал для чтения, бороздят наше сознание, мы вместе с ними растем и созреваем, учимся отвергать»…совместность между Христом и Велиаром… храма Божия с идолами…» (от Луки.), освобождая свой дух от ребяческий мелочности, гремучих рифм и пустых словопрений, а головы – от побрякушек, где не зародилась ни одна истина.
Они – глубокие и сильные, умные и добрые, нежные и ласковые, с пушкинским «веселым призраком знаний и свободы»; все мысли и чувства, как на подбор, удивительны, неповторимы, от них так сладко томится душа, по – римски, по – царски, по -маяковскому красиво: «Я знаю – //солнце померкло б, //увидев наших душ золотые россыпи!» (Маяковский) – ведь стихи Бернадского не молят о легкой жизни, а молят о том, чтобы ты стал сильнее, – при всем разнообразии отлиты в единую форму, создают цельную умственную силу, – самого автора Ю. Бернадского, – воплощающую в себе древнюю аскезу: «Шестерки не становяться королями, в какой бы парик они не рядились».
Жизнь ? это воля, а не фарт,
Терпение, а не упрямство.
В одном лишь только постоянство,
Что каждым утром ? новый старт. – Ю. Бернадский.
Мудро и просто лирика Ю. Бернадского освещает события и явления, сополагаясь с суждением Б. Кастильоне о том, что «…талант мастера… если он сумеет избавиться от самого большого порока, деланности и неестественности… как говорится, притягивания за волосы…» и просветленным сознанием И. Гете: «Кумир моей жизни – реальность».
Линия литературного стендапа, монологи и откровения лирического героя, отождествленного с автором, проявляется отчетливо, как библейские сюжеты в гравюрах Г. Дюре, оптимистично и жизнеутверждающие- без изнуренного психологического бурлачества, которое тащит на себе баржу со страхами, сомнениями и депрессиями:
Зачем палить по нервам из двустволок?
Пусть жизнь не праздник… но и не война…
Понадобится вряд ли косметолог,
Когда душа гармонии полна…
Поверь, что песни все еще не спеты,
Все так же в венах кровоток звенит… – Бернадский.
Возникает ощущения, что для поэтической гуманистической души Бернадского стук колес подвод, подвозящих хлеб голодным, важнее «Сикстинской Мадонны» Рафаэлло, «Моны Лизы» Леонардо да Винчи и статуи Давида Микеланджело..
Поэтика Бернадского одновременно и камбэк (возврат к прошлому), мифологема и подлинник пути, отражающая представление о человеческой жизни как странствии в мире, который больше, чем тот, что стоит перед нашими глазами.
Его стихи – они носитель нашего человеческого смысла, позволяющего нам и менять мир и изменяться вместе с ним. Этот мир пронзает нас. Он воет, «как стрелецкие жёнки», каменеет, как мать распятого Иисуса, и видит смысл будущего в сбережении памяти и скорби. Передаёт мученический опыт человека. Он – немой свидетель роста, бунта и распада человечности в ойкумене существования:
И прозябая в самоистязанье,
Один и тот же крутишь крутишь ты мотив…
Ты сам себе назначил наказанье,
Все больше погружаясь в негатив… Ю. Бернадский.
А главное – он выразитель общечеловеческой (христианской) аскезы: «…каждая смерть убеляет меня, ибо я един во всем человеческом…» (Библ.), потаённая святая вера на краю гибели, торжество человеческого духа, правды и исторической справедливости над «дряхлым стариком Произволом».
И он же, мир Творца, привнес в мир человека вот это пасхальное полнолуние, апогей человеческого бытия – Наилучшее украшение жизни не убранство и место, а жажда «Быть». Та внутренняя сила, которая выше сплина, Млечного Пути и Южного Креста. И звучащее в лексическом ритме Бернадского победоносно:
Я буду правду говорить.
Мне много раз грозили пыткой,
Но – истины поклонник пылкий —
Я буду правду говорить. —
Ю. Бернадский. Монолог Джордано Бруно.
Не филологические трепетные изыскания, а замечательная человеческая энергетика, боль и искренность – «Ты в ответе за тех, кого приручил» – говорят о его эмоциональности, о его вопросах к миру, о его ответах миру. Высвечивая мифопоэтическую изнанку обыденного мира, Бернадский отыскивает в житейских вещах ту силу светлого смирения, которого праведники ищут в вере и сострадании:
Торжественность наших обрядов,
Густой аромат придорожной полыни
Мы вам завещаем для Города-сада,
Где Совесть и Родина станут святыней. – Ю. Бернадский.
Чтобы в жизни было меньше сюжетов, о которых – в этой притче:
– Почему ваша ванна наполнена льдом?
– Там лежит душа. Лёд замедляет процесс ее разложения. А вот и комната, которую я сдаю. Она опустела совсем недавно.
– А кто в ней жил?
– Мечта.
А больше – других и надежных: никогда ни на кого не надеяться, никогда ни от кого ничего не ждать. Не выть, не ныть и не скулить. Не искать оправданья, не винит других за свои ошибки и свои недостатки. Не жаловаться на качество жизни. Просто взять и сделать все самому – это намного проще: «… Видеть цель, не теряя из виду…// Нам по силам большие дела… Чтоб крутил водоворот// Чтоб под напором весла гнулись» – Ю. Бернадский..
Его культурный свод самобытен, лингвинистически выверен, грамматически верный и лексический насыщенный пласт русской словесности. С томиками стихов Бернадского уже не расстанешься! В древности звучало так: «Подай учителя». Потому что поэтика Бернадского превращает наши трудности в новый опыт, новые знания и новые таланты, ибо зачастую «… Мы подобны тем детям, которых не заставляли самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего, все их знание на поверхности, вся их душа – вне их» – Чаадаев. «Философическое письмо». 1836.
В поэтике Бернадского нет яда и желчи. В ней- прелестная сила весны, цветущие и благоухающие акации, звонкие трели соловьев и веселое журчанье ручьев. В ней – душевное внутреннее достоинство, неповторимое в своем обаянии, покоряющее и притягивающее простотой и ясностью жизненных аксиом: «Тому, кто собирается в один прекрасный день научиться летать, следует сначала научиться стоять, ходить и бегать» – Фридрих Ницше. В ней говорит сама любовь, которая живёт в нас!!! Об этом когда-то писал Лермонтов: «Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми: все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять».
В этом держателе лиры полностью отсутствует потребность кому-то что-то доказывать, он – носитель гармоничного единства внутри.
Самодостаточное и самостоятельное явление. Кто-то зажигает свечу, кто-то фонари, кто-то звёзды. А он… зажигает глаза других людей счастьем… и тонко связывает противоположности, контрасты и несовпадения в единый Марафон Жизни (буквально «быть тем же самыми»).
* * *
«Казус человека». Его двойственность.
Мы познаем Жизнь как женщину в молодости. Мы снимем с нее одежду фактов, различений, примет. Мы с придыханием владеем ее телом, насыщая собственную физиологию, живя в обманчивости, что мы познали все в ней – и анатомию, и физиологию, и характер, а капризы разложили на частности, сделав их простыми, незатейливыми и прямолинейными.
А вот когда мы хотим поймать ее душу, чтобы понять и навек сделать одалиской- прислужницей, рабыней, – душа жизни ускользает от нас, как ускользает взгляд даже любящей женщины. И только с годами мы понимаем, что тайна Женщины, Жизни, не в ней самой, а в нашем ослеплении своими мечтами и надеждами, идеалам и миражами. (Античный Еврипид в своих драмах воспользовался этим «казусом человека», чтобы отмежевать человеческую волю от божественной).
И Бернадский это понял и этим воспользовался:
Восходит миф из древности веков.
Пылали злобой грозных судей лица.
Был сброшен в пропасть вместе с колесницей
Вступивший в спор с сильнейшим из Богов. —
Ю. Бернадский. Фаэтон.