Дивизия без вести пропавших. Десять дней июля 1941 года на Лужском рубеже обороны

Николай Степанович Угрюмов, Герой Советского Союза, полковник, командир дивизии[181 - Кринов…]

«С утра[182 - Здесь речь также идет о 12 июля.] я находился в штабе, просматривал документы. Комплектование дивизии личным составом можно было считать завершенным. Фабрики и заводы Московского района основательно помогли в экипировке ополченцев. С вооружением сложнее. Винтовки получили полностью, а станковых и ручных пулеметов меньше половины положенного по штатам. Полковая артиллерия чуть ли не из музея.

Решил поехать к фронтовым вооруженцам сам и попытаться по старой дружбе кое-что “выбить”. Но срочно позвали к телефону. Командующий Ленинградской армией народного ополчения вызывал в штаб, который находился в бывшем Мариинском дворце. “Вот, – подумал я, – и хорошо, заодно утрясу кое-какие вопросы по кадрам и материально-техническому обеспечению”.

Генерала А. И. Субботина, нашего командарма, я знал по мирному времени, когда он был помощником начальника штаба Ленинградского военного округа. Он часто приезжал к нам в 70-ю дивизию, бывал в батальоне, которым я тогда командовал. Его советы и указания всегда были ясными и дельными. Чувствовалось, что каждое слово у него обдумано.

На этот раз, как мне показалось, Александр Иванович был очень озабочен. Он поздоровался со мной и сразу же подвел к столу, на котором была разложена карта с нанесенной обстановкой. Сказал:

– Знаю, Николай Степанович, что дивизия еще недостаточно подготовлена к боевым действиям. Но время не терпит, надо выступать на фронт. Дивизии надлежит занять оборону по восточному берегу реки Луги южнее Кингисеппа. Она включается в состав Лужской оперативной группы. Все дальнейшие указания – у генерала Пядышева, командующего группой.

Разговор на этом закончился. Генерал Субботин дал понять, что спрашивать его о чем-либо бесполезно.

– Есть, товарищ командующий! Слушаюсь, – ответил я.

– Вот и хорошо, Николай Степанович! – внезапно потеплевшим голосом сказал командарм и крепко пожал руку.

Вернувшись в дивизию, я вызвал начальника штаба, начальников служб, и мы стали спешно разрабатывать документы на передвижение в эшелонах. Сделать нужные расчеты было не просто. Выяснилось, что некоторые командиры понятия об этом не имеют. К тому же части находились еще в стадии формирования, со складов продолжало поступать военное имущество. С трудом подготовив заявки, я отправил их с командиром штаба военному коменданту железнодорожной станции Ленинград-товарный-Витебский».[183 - Кринов, СС. 34–35.]

Здесь, как мы видим, Угрюмов не говорит ничего лишнего. Нет речи ни о Лядах, ни о Поречье с Сабском.

Однако он же в сборнике «Ополченцы» рассказывает этот эпизод несколько иначе:

«12 июля меня вызвали в штаб армии.

– Знаю, – сказал генерал-майор Субботин, – что дивизия еще недостаточно подготовлена к боям, но время не терпит – надо выступать…

Командующий коротко обрисовал обстановку: 5 июля противник занял Остров, 9 июля – Псков. 12 июля фашистские войска, наступавшие вдоль шоссе Псков – Луга, подошли к реке Плюссе.

– Вам ставится задача, – продолжал Субботин, – занять оборону на реке Луге у Кингисеппа. Войдете в состав Лужской оперативной группы. Командующий – генерал-лейтенант Пядышев.

Нам следовало отправиться к Кингисеппу в пятнадцать часов 13 июля. Однако подача вагонов задержалась. Лишь в ночь на 14 июля эшелон с первым, электросиловским полком отошел от станции».[184 - Ополченцы, СС. 30–31.]

Тем не менее, хотя «редакторы» и постарались еще точнее вписать текст в выстраиваемую ими канву событий, претензий лично к Угрюмову и здесь нет никаких.

Наше командование явно отправляло 2-ю ДНО на второстепенный, по их понятиям, участок фронта – прикрыть дыру на левом фланге 191-й стрелковой дивизии, стоящей в Кингисеппе и правом фланге курсантов, занявших оборону в Сабске.

Никому из наших командиров в этот момент и в голову не пришло, что именно эта едва-едва на живую нитку сшитая дивизия как раз и примет на этом участке фронта первый удар мобильных передовых частей немецкой 6-й танковой дивизии.

Недаром Угрюмов говорит, что они должны были отправиться к Кингисеппу. Ни о каком Ивановском здесь еще речи нет.

Также везде настаивает на своей версии развития событий весьма достойный участник боев под селом Ивановским гвардии подполковник П. Д. Бархатов:

«12.7-1941 г. полк прибыл на Витебскую-Товарную. Наш дивизион погрузился в эшелон. Среди личного состава пошел разговор: “На тактическое учение поедем”.

Во время марша прибыл командир батареи – арттехник лейтенант (фамилии не помню).

Вооружение было получено не полностью и закрепить его не успели. Перед отъездом из дивизиона системы 152-мм гаубицы были взяты и заменены разными калибрами».[185 - ЦГАИПД, фонд 4000, оп.10, д.1350.]

Большинство документов и логика развития событий не подтверждают правоты его слов о столь раннем выезде артполка. Однако свидетельство это просто так из контекста не выкинешь.

Возможно, двойная и к тому же неверная датировка, приведенная в воспоминаниях другого ополченца, еще вернее позволит нам отнести эту ошибку на счет «редакторов» (сборщиков) воспоминаний?

Воспоминания бывшего бойца 3-го взвода 8-й роты 3-го стрелкового полка 2-й Московской дивизии народного ополчения Ленинграда Шутова Юрия Дементьевича (до ухода в ополчение был студентом ЛИСИ):

«И 12-го (14-го) июля 1941 г. в том составе мы пели в последний раз. С винтовками за плечами, с песнями на устах шли мы по улицам Ленинграда на бой с врагом, провожаемые сплошными шпалерами родных горожан… Ушли, чтобы победить, а если надо и умереть, но не отступить перед врагом».[186 - ЦГАИПД, ф. 4000, оп.17, д.40.]

Как видим, в документе даны сразу два числа, потому что вспоминавший точно не помнил, какого именно числа это происходило. А возможно, был просто запутан «редакторами». На самом деле здесь речь идет не о 12 и не о 14, а о 13 июля.

Поддерживает эту версию и следующий пассаж.

Беседа с Иваном Федоровичем Андреевым – бывшим бойцом 85-го истребительного батальона, приданного 2-й Московской ДНО:

«Числа 12 или 13 июля ночью или на рассвете, явился командир, нас подняли и нам зачитали фамилии примерно половины состава. Им приказали построиться. Они быстро оделись, построились и их повели, как мы полагали, на какую-то тренировку…

Как мы потом узнали, их в тот же день отправили под Лугу. Это были дни, когда немцы прорвались на реку Лугу».[187 - ЦГАИПД, ф. 4000, оп.17, д.12.]

Это рассказывает боец истребительного батальона, которые отправлялись «под Лугу», как мы увидим далее, следом за ополченцами, то есть уже 15 июля.

Но главное заключается для нас в том, что никакой речи о Лядах, Поречье, Ивановском и Сабске 12 июля еще не могло быть в наших штабах.

Вот выписки из ЖБД, касающиеся интересующих нас района и времени военных действий.

Журнал боевых действий СЗФ № 1 (201)

«<…> 12.7 на СЗФ создалась тяжелая обстановка. Противнику удалось захватить Струги Красные, Боровичи, Порхов. Части 11 А в беспорядке отходили по этим направлениям и только на обоих крыльях обстановка не вызывала беспокойства. <…>»[188 - ЦАМО, фонд 221, опись 1351, дело 20, С. 25. Прим.: «Журнал боевых действий с первого дня войны и до 12.7 восстановлен по оперативным документам, из бесед с участниками войны и по личному наблюдению за ходом военных действий» (Майор Ковалев).]

Другой вариант:

Журнал боевых действий СЗФ № 1 (202)

«<…> 11 А в течение дня вела оборонительные бои, прикрывая Гдовское, Лужское и Сольцское направление.

118 сд оборонялась в районе Елизарово.

21 тд, перейдя в контратаку, разбила передовые части врага и отошла в район Николаево <…>»[189 - ЦАМО, фонд 221, опись 1351, дело 21, С. 25.]

Журнал боевых действий СФ. Ленинградский фронт.

«12.7. <…> Лужская группа – изменений в дислокации частей и соединений не произошло.

Части ведут работу по укреплению оборонительных участков.

Армия Народного ополчения: 2 СД доукомплектовывается матчастью.

Готовится к отправке на лужскую укреп позицию. <…>»[190 - ЦАМО, фонд 217 опись 1221 дело 205, сс. 32–33.]

Также приведу здесь практически полностью вечернюю разведсводку.