Дивизия без вести пропавших. Десять дней июля 1941 года на Лужском рубеже обороны

Странно видеть в книге профессионального танкиста упоминание о каких-то американских танках да еще и амфибиях на берегах русской реки в 1941 году. И американцы не поправили его, не сказали, что начали серийно выпускать танки-амфибии лишь в 1942 году. Вероятно, им было лестно такое заблуждение немецкого танкиста. Скорее всего, немцы столкнулись с советскими танками-амфибиями Т-37А или Т-38. Они не очень хорошо зарекомендовали себя в бою и к этому времени были сняты с серийного производства. Однако в первые недели войны их было еще много.

Основная масса малых плавающих танков Т-37А и Т-38 была потеряна в первый месяц Великой Отечественной, так и не вступив в бой с врагом. Причем главным образом танки бросали свои же экипажи из-за поломок и неисправностей. Лишь в считанных случаях, при грамотном использовании, этим слабым машинам удавалось оказать эффективную поддержку нашей пехоте.

Возможно, Рауса ввело в заблуждение то, что наш танк-амфибия был создан по образцу английского танка-амфибии Vickers-Carden-Loyd, а на внешний вид и в самом деле производил впечатление какой-то американской диковины.

Более того, несмотря на то, что Раус рассказывает очень живо и увлекательно, на этот раз в Боевом дневнике 6-й танковой дивизии за 12 июля история выглядит значительно интересней:

«3.00 – согласно приказу по дивизии № 17 ударные группы Линбрунна и Колля объединились для нового броска вперед (вместо ударной группы Рауса, у которой возникли определенные трудности с продвижением вперед)…

Оценка противника дивизии к полудню: многочисленные войска входивших в соприкосновение в восточном направлении и рассеянных дивизий, блокированные в лесах пытаются действовать из засад. При этом сомнительно, что враг управляется сверху из сохранивших связь командных пунктов. Отход происходит под защитой мощных бронированных железом тяжелейших танков. Перед дивизией открывается нагромождение высот, что представляет возможность при наименьшем руководстве создать своеобразную крепкую оборону Ленинграда. Наскок на этот крепкий вражеский рубеж 1-й танковой дивизии мог бы потребовать всех ее сил. Прямой бросок в Ленинград становится, таким образом, непростым вопросом.

Боевая группа Рауса наткнулась на вражеское сопротивление. Это тот же самый противник, о котором 1-я дивизия докладывала, что он неприятно ударил им в правый фланг. Враг был рассеян к 14.00».[171 - NARA Т 315 R 323 f 085.]

Тот же самый враг – это, как мы выяснили, наша 21-я танковая дивизия, которая в этот день следовала встречным курсом 6-й танковой дивизии немцев. На этот раз «сильный враг» не был «рассеян», а ушел в сторону Порхова, не дав себя в обиду с фланга.

Раус: «Во второй половине дня мы предприняли общую атаку русского фланга, в то время как остальные силы (в том числе танковый батальон) атаковали русских с тыла. После упорного боя наши силы смяли фланг русских, а танки разгромили тылы, и после этого оборона русских рухнула. Мы стали приводить в порядок свои части, а 1-я танковая дивизия начала преследование.

Едва боевая группа “Раус” сумела собраться вместе, как мы получили приказ наступать на север и захватить мост через реку Плюсса в Лядах, чтобы создать плацдарм на противоположном берегу. Этот приказ разбил вдребезги наши надежды хорошенько отоспаться ночью».[172 - Раус, СС. 96–97.]

Здесь опять же в Боевом дневнике есть важные дополнения к создаваемой Раусом в воспоминаниях картине:

«Трудности пути значительны. Марш передового отряда дивизии на расстояние 25 км длился с 12.00 до 20.30. Жара парализующая. К счастью, вечером наступило похолодание. Авиация врага активна. Особенно заметны вражеские истребители. Наши саперы работают изо всех сил, прокладывая по песчаным лесным дорогам покрытие из бревен.

В 20.40 вскоре по прибытии на новую див. стоянку старший лейтенант Линбрунн доложил, что он не может далее разведывать путь, поскольку с другой стороны большой дороги все пути перекрыли маршевые колонны 36-й ПД. В то же время поступил приказ из корпуса сначала восстановить проводную связь с дивизией и только после этого двигаться дальше. Станет легче получить уведомление о том, чтобы 36-я ПД не перекрывала дорогу, которая должна тем временем просохнуть. Связи 1-й ТД с корпусом также нет. Дорога же должна пересекаться регулируемо. Наконец, дивизии предоставлено на выбор, двинется она в путь вместе с обеими передовыми группами тотчас или же с рассветом. Боевая группа Рауса приняла решение тотчас – пересечь дорогу перед идущей впереди 1-й ТД и завоевать предмостное укрепление в Лядах. Отряд Граберта подчинен. Боевая группа Линбрунна выступает первой 13.7 на рассвете по разведанному пути. Дивизия надеется, что с левого фланга корпус защищен озером Пейпус, и 36-я мот. ПД быстро завоюет здесь пространство и тем самым поможет 1-й ТД в ее тяжелой борьбе».[173 - NARA Т 315 R 323 f 085.]

Боевой дневник этого дня растянулся на две страницы. На обороте первой страницы две строчки вписаны от руки:

«19.40 Приказ корпусу тотчас выступать на Ляды.

21.15 Раусу как действовать дальше».

В конце второй страницы важные отметки о том, что у дивизии забрали зенитную батарею 601, но зато придали ей отряд особого назначения Граберта.

Еще более важные сведения вписаны на обороте второй страницы от руки:

«11.30 Приказ армейскому корпусу: как можно быстрее достичь моста через Лугу у Поречья.

Раус в 6.35 у Бешково».[174 - NARA Т 315 R 323 f 086.]

Итак, к 11.30 12 июля захват переправы у Поречья с немецкой стороны уже был делом решенным. Причем, стремительность принятия этого приказа пока еще нам не совсем понятна.

Ленинград. Смольный

Главком авиации Северного фронта А. А. Новиков:

«12 июля запомнилось во всех подробностях.

В этот день, во второй половине его, мне на стол положили донесение, в котором говорилось, что воздушная разведка обнаружила известный уже читателю фланговый маневр 41-го моторизованного корпуса генерала Рейнгардта в сторону Кингисеппа. Части его были замечены в нескольких десятках километров на северо-запад от шоссе Псков – Ленинград – в районе селения Ляды. Если бы я не знал, что собой представляет правый фланг Лужского оборонительного рубежа, то, наверное, это неожиданное известие встревожило бы меня не столь сильно. Я, конечно, немедленно доложил бы о нем командованию фронта, но этим бы и ограничился. Теперь же счел необходимым сам проявить инициативу: немедленно приказал установить за противником постоянное воздушное наблюдение и тотчас докладывать мне о данных разведки.[175 - А разве накануне, после разговора с Евстигнеевым, это еще не было сделано? При чем еще более странно то, что в книге тот происходивший накануне разговор дан после этого пассажа, а не до.] Одновременно распорядился взять под контроль и дорогу Псков – Гдов, по которой отступала наша 118-я стрелковая дивизия…»[176 - Новиков, В небе Ленинграда. С. 86.]

Попытки найти в нашем архиве донесение, которое «легло на стол» главкома Новикова во второй половине дня 12 июля успехом не увенчались.

Начальник штаба ВВС Северного Фронта генерал-майор Некрасов подавал оперативную сводку дважды в день, по состоянию на 5.00 и по состоянию на 17.00. Ни за 11.7, ни за 12.7 ни в утренней, ни в вечерней сводке никакой речи о подобном маневре немецких войск нет.

В оперативной сводке штаба СЗФ 12.7.41. «11» ч. «05» м.[177 - ЦАМО, фонд 221, опись 1351, дело 57_1, лл. 132–133.] также никакой речи о Лядах нет.

Там всего лишь вписана от руки строчка, по-видимому, полученная вдогонку основным сообщениям: «6.00 12.7 авиация наблюдала движение мото-мех. колонн по дороге Псков – Елизарово».

Дорога из Пскова через Елизарово ведет на Гдов. Движение немецких мото-мех. частей по этой дороге возникло вполне естественно. Это характеризовало общую тактику продвижения вперед немецких войск. Достигнув какого-либо пункта и закрепившись в нем, они начинали разведку всех дальнейших возможных направлений развития экспансии. Сначала по всем дорогам и дорожкам выезжали мотоциклисты, за ними отправлялись бронемашины пехоты с крупнокалиберными пулеметами и легкие танки. По более перспективным направлениям двигались боевые группы, имевшие в своем составе уже не только мотоциклы, бронемашины и легкие танки, но еще и средние танки, артиллерию, а также передвижные зенитные установки. И уже только после этого, соответственно результатам такой разведки, по пройденной ими дороге выдвигались основные силы танковых дивизий – главные кулаки прорыва фронта.

При такой организации боевой деятельности было бы странным, если бы немцы вообще проигнорировали дорогу Псков – Гдов, которая, хотя и была в ужасном состоянии, но все же вела в нужном направлении.

Таким образом, это само по себе еще не являлось никаким обходным маневром. Тем более что в Кингисеппе, расположенном на пути Псков – Гдов – Ленинград, стояла наша 191-я стрелковая дивизия, и к Гдову как раз в это время отходила 118-я стрелковая дивизия.

В этом смысле даже захват немцами 12 июля Струг Красных еще никак не раскрывал их карты, поскольку через Струги Красные дорога от Новоселья идет опять все к той же Плюссе, почти параллельно трассе Псков – Луга.

Но если даже в такой ситуации можно было предположить, что 6-я танковая дивизия из Струг Красных вновь повернет налево и отправится на Ляды, то через Ляды от Струг Красных дорога ведет опять все к тому же Гдову. Главком ВВС, конечно же, вполне мог предположить, что немцы рванут в Ляды. Однако никому из наших военачальников в тот день явно и в голову не пришло, что после Ляд немцы снова свернут и у мостов в Поречье и Сабске могут появиться гораздо более крупные силы, чем только роты разведки. Что мы и увидим в дальнейшем.

Итак, согласно процитированному выше фрагменту воспоминаний Новикова, наша авиаразведка «увидела» немцев в Лядах 12 июля, тотчас же как только у немцев возникла мысль в головах об этом населенном пункте. Однако немцы в это время только-только добрались до Струг Красных (6-я танковая дивизия) и подошли к Плюссе (1-я танковая дивизия). Тенденция изложения событий в наших источниках здесь налицо. Особенно отчетливо выявляет явную тенденцию изложения событий главкомом Новиковым продолжение этого пассажа:

Новиков: «Вечером, 12 июля, предварительно заручившись согласием главкома Северо-Западного направления К. Е. Ворошилова о привлечении морской авиации для оказания помощи нашим войскам под Ивановским и Большим Сабском, я был у командующего ВВС КБФ генерала В. В. Ермаченкова и договорился с ним о совместных действиях.

Вернулся я в штаб на Дворцовую площадь поздно и сразу же потребовал боевую сводку дня. Ничего утешительного в ней не было. Правда, под Лугой противник безуспешно пытался занять предполье, но на новгородском направлении соединения 56-го моторизованного корпуса теснили нас на Сольцы».[178 - Новиков, В небе Ленинграда, С. 88.]

Здесь уже речь идет о поддержке наших войск под Ивановским и Большим Сабском, в то время как говорить об этом можно было, как мы увидим далее, не ранее утра 14 июля.

Еще более любопытно то, что Новиков рассказывает об этом вечере 12 июля уже после того, как рассказал о начале жестоких боев под Ивановским и Большим Сабском.

Особенно любопытно в связи с этим изложение этого эпизода у Мирослава Морозова:

«Вечером 12-го командующий ВВС Северного фронта генерал А. А. Новиков, в распоряжении которого уже не оставалось свободной авиации, договорился с генералом Ермаченковым об организации ударов по немецким войскам, двигавшимся по Копорскому плато. Еще сутки ушли на разведку и планирование налетов. В результате задержать продвижение передовых частей врага ударами авиации не удалось».[179 - Морская торпедоносная авиация. Том I. Глава 3. Минно-торпедная авиация Краснознаменного Балтийского флота.]

Вот он, результат изложения событий постфактум. Здесь совершенно автоматически употреблено название Копорское плато, к которому, согласно позднее установившейся официальной трактовке, немцы в этот момент только еще устремились. У Морозова немцы уже движутся по Копорскому плато, опережая события даже не на сутки, а едва ли не на месяц. Да и как же иначе было объяснить то, что на столь заблаговременно обнаруженный маневр наша авиация обрушилась лишь спустя двое суток.

Логика построения канвы событий требует от «редакторов» особой внимательности. Воспоминания главкома Новикова поддержаны другими воспоминаниями.

Тем не менее следует, скорее, признать: все то, о чем говорили здесь Новиков и Морозов, относится не к 12, а к 13 июля. В таком случае, как мы увидим далее, картина событий перестает быть насквозь противоречивой.

Стенограмма сообщения тов. Колобашкина Владимира Антоновича – секретаря Районного Комитета партии

«В дивизии (2-й ДНО – В.Р.) было все спокойно. Все занимались. Вдруг в середине дня 12 июля был получен приказ о том, чтобы дивизии подготовиться к отправке.

Было выделено 9 или 10 эшелонов. Надо было разбить и материальную часть и людской состав на эти десять эшелонов. Был составлен график отправки. С каждым эшелоном должен был ехать работник политотдела. До каждого бойца было доведено, что дивизия отправляется. Народ весь это очень переживал. Затем, правда, произошло опоздание».[180 - ЦГАИПД, ф. 4000, оп.5, св.593, д.3182.]

Это свидетельство склоняет к тому, о чем мы говорили выше – совещание в Смольном происходило не вечером 11, а вечером 12 июля. В таком случае действительно распоряжение об отправке 2-й ДНО на фронт было дано уже днем 12 июля, о чем там и говорилось – дивизия уже готовится к отправке и «завтра первые эшелоны…»

Однако почему-то произошло опоздание, и опоздание это затянулось…

Ленинград. Московский район. Штаб 2-й дивизии народного ополчения