По стопам маргинала. Роман

В своих посланиях обе сестры в мельчайших нюансах описывали интимные переживания, разные семейные, бытовые обстоятельства жизни. Это был накал сентиментализма, сродни эпистолярным сюжетам Самюэля Ричардсона. На детей Греты он тоже оказал моральное воздействие. Они были непременными, самыми эмоциональными участниками спектакля написания письма тетке. Мать принимала позу дирижера, ручка в зубах, бумага, готовая к письму на столе, и замирала на минуту в молчаливом религиозном экстазе. Этот жест означал для Роба упасть на пол и изобразить голодающего нищего. Тут же над ним возникал самый старший – Фрэд и начинал изображать процесс затягивания петли на шее брата со словами: «Ни дна нам, ни покрышки». После них более младшие сестры, Вика и Лора, как по команде, поднимали жалобный вой. Под общий гомон Грета садилась за стол: творческий труд над бумагами заставлял замолчать детей. И так до следующего молчаливого жеста режиссера: сцена повторялась с некоторыми изменениями и добавлениями со стороны «главных исполнителей» ролей.

В компании взрослых друзей Грета любила повторять:

– Мы не какие-то замухрышки, фони-квас; нам, сестрам, надо обязательно поделиться о наболевшем, высказаться о хорошем. Тогда полегчает на сердце; не надо, чтобы оно болело. Ну, да. Мужчинам этого не понять. А как смолчать, если у ребенка прорезался зубик, или они там, в школе, натворили что-то. Ну, как, не осудить мужа, который где-то на стороне транжирит деньги, на каких-то шлюх, а дома устраивает скандалы по пустякам, еще тиранит детей своими подозрениями. Представьте себе, я прожила с Давидом треть жизни… и что? Вечно в нужде, без денег, без помощи, он, видите ли, много работает. А денег от этого – пшик. Лучше сидел бы с детьми, клянусь честью. Берточка – единственный человек, так понимает меня. Оттуда, за океаном, а видит всю эту низость вокруг, хамство соседей, продавцов в магазине. Мы знавали в детстве благородных людей, где они сейчас? Отец, за все хорошее оказался в Сибири, а мама с сестрой – в Америке. Ну, и что? Тоже страдает, мучается с мужем. Человек старше на столько лет, а ведет себя двадцатилетним юнцом. Где бы ни был в командировках, появляется у него молоденькая подружка. Удивительно, вовсе не скрывает. Недавно завел японочку, привез с собой в Бостон. Хочет развестись, при двух-то детях, Марке и Шейле. Но он совсем равнодушен к ним. Такая распущенность и все от вседозволенности. По-моему, уж лучше бедность, чем порочное богатство. Сердце бедной Берточки кровоточит в одиночестве: детки из-за бесстыдства отца ушли из дома, в студенческий кампус при Университете. Очень способные, отлично закончили колледж. Но с матерью редко общаются. Все по милости людоеда-отца.

Ее как-то спросили, кого она больше осуждает: Давида или Дугласа. Грета встрепенулась, скосила левый глаз взнузданным конем и гордо парировала:

– Конечно, Дугласа. Давида хотя бы можно оправдать на один-единственный гран тем, что ежемесячно отстегивает Лорочке мелочь на карманные расходы. Что хотите? Любимица его. Никогда не спросит, откуда у нее деньги на очень приличную тряпку. Ой, не поверите! Слушает с разинутым ртом ее байки о скромности, искусстве, а самому: что живопись, что поэзия, что музыка – все одно: «ненужная лирика». Умора, клянусь честью, смущается смотреть на картину с обнаженной женщиной. Зашоренный на бабу-труженицу в платочке, которую можно, как проще, без ласк: ложись и отдай свое тело. Скот!

– Гм, мам, – лицемерно вставляла Лора, – отец так шутит: если не почувствую красоту руками – не поверю. Много раз объясняла ему, чему научил дядя Самуил: искусство необходимо для просвещения людей, иначе зачерствеет душа. Худшего не может быть, а красота спасет мир. А он в ответ свои ядовитые насмешки. Дядя считает, его не исправить, не оторвать от служебного стойла. Так и сказал. Ха-ха.

Она с некоторых пор сама удивлялась своей сметливости в отношениях со «спонсорами», так мама называла тех мужчин, которые оказывали помощь и внимание женщине в разных ситуациях ее жизни. Лора умело отказала своему шефу, художнику Скворцову, в дополнительных сеансах позирования, несмотря на то, что он, по его выражению «светился флюидами» творческой энергии после возвращения из-за границы. Моделью для их воплощения на бумаге стала другая. Может быть, она стала причиной того, что в Студии все чаще появлялась жена его, Жанна. Дочь военного, офицера высокого ранга, она была воспитана в верности мужу и женскому долгу, любые намеки, сплетни о муже отвергала короткой фразой: «Отставить разговорчики». Жанна долго не задерживалась: услышав в тишине Студии писк церковных крыс, спешила удалиться со словами:

– Совсем не обязательно учить малевать с голой натуры. Красота природы увлекает гораздо больше, и никаких беспутных мыслей у молодежи.

Дядя Самуил правильно оценил открывшиеся у Лоры способности. Он не обиделся на племянницу за отказы, но предложил ей посещать разнообразные развлечения вместе. Цензор Минкульта имел право первоочередного обслуживания в театральных и прочих кассах зрелищных предприятий. В план родственника входило, как можно больше отвлечь ее от бурных похождений молодости. И его радовало, когда она соглашалась, потому что это означало, что его труды, заложенные с детства в Лору, не пропали даром. Ее по-прежнему влекло к искусству, включая выставки молодых художников. И он старался удивить или рассмешить ее экстравагантностью по всякому поводу. Когда они сидели в передних рядах партера театра, дядя Самуил комментировал события на сцене, игру актеров. Он постепенно приходил в сильное возбуждение, пытаясь впечатлить эрудицией не только племянницу, но и сидящих вокруг. Однако его громкий шепот неизменно вызывал призыв замолчать: «шш». Его реакция была уничтожающей: дядя поворачивался в ту сторону и мерил «обидчика» испепеляющим взглядом. Потом демонстративно приближался к уху Лоры и достаточно ясно шептал ей что-то нелицеприятное о том человеке, при этом держа руку на коленке родственницы. Если было смешно, она смеялась, если нет, слушала и не возражала, как учила ее тетя Рахель, «первая и последняя» жена, по его словам.

Тетя нередко приглашала ее на прогулку, для вечернего моциона. Звонила незадолго до встречи и коротко изрекала: «Можем увидеться на променаж. Жду полчаса». И сразу вешала телефонную трубку, не ожидая ответа. Гудки означали: время пошло. Если Лора приходила вовремя к месту встречи у кинотеатра «Прогресс», они начинали прохаживаться в районе гостиницы «Пекин» и обменивались почтительными поклонами с прохожими, некоторые из них знавали богатого московского ювелира, после своей смерти оставившего дочери три сберегательных книжки и престижную дачу с мебелью. Но об этом предпочитали не говорить. За чашечкой кофе они вели недолгие беседы на последнем этаже гостиницы «Пекин». Наедине с Лорой тетя говорила о достоинствах и недостатках мужа, никогда его не ревновала, даже если приводил и представлял ей новую гостью. «Главное – это сохранять чувство собственного достоинства», – любила повторять племяннице. Однажды Лора узнала от нее, по секрету, что ее отец занял крупную сумму денег на приобретение кооперативной квартиры.

Однако племянница не сдержала свое слово и рассказала о такой новости маме. Грета не поверила: решила, что тетушка окончательно «свихнулась» на старости лет: тетя была старше дяди на четырнадцать лет. Для обывателя тех лет покупка кооператива считалась чем-то заоблачным из-за необычайной стоимости его, а также многих бюрократических процедур, которые требовалось преодолеть при этом. Давид же отмалчивался, иногда отшучивался, что он – не разбогатевший спекулянт и даже не высокооплачиваемый партийный бонза, а всего лишь совслужащий средней руки, с такой же зарплатой. Прошло немного времени и Грета перестала вспоминать об «отцовом кооперативе». Но эта Лорина новость напомнила ей о себе чуть позже звонком приятеля Скворцова. Художник злорадно сказал по телефону, едва услышав голос Греты в трубке:

– Ты знаешь, моя хорошая, у меня потрясающее сообщение о твоем Давиде. Не поверишь.

– Что еще? – нетерпеливо выдохнула она, вдруг интуитивно вспомнив о новости дочери и недавнем скандале с мужем.

– Слушай, все по порядку. Я недавно писал портреты семьи солидного клиента, директора НИИ, в котором работает твой муж. Это были не только портреты, но и натюрморты в его новую квартиру кооперативного дома, построенного на средства его сотрудников. Я вначале и не подумал, что среди них и твой Давид. Но потом в разговоре с клиентом, все-таки спросил о твоем, и вот, пожалуйста: он назвал этаж и номер квартиры твоего муженька. Даже уточнил у него, на какие шиши сумел купить ее Давид. Тот подтвердил – за его участие в качестве архитектора в реализации Проекта международного нефтепровода из России в Европу, ему полагалась приличная премия. Он ее получил, а откуда он еще взял сумму, ему неизвестно. На однокомнатную малогабаритную квартиру хватило. Так разберись, откуда они у скромного советского инженера, отца многодетной семьи. Желаю удачи.

Эта новость повергла Грету в шок, подобный тому, который она испытала при бомбежке немецкими самолетами их эшелона по дороге на Урал. Тогда тоже волосы поднялись и долго не опускались на ее голове. Она вначале хотела устроить мужу скандал, вплоть до развода. Но потом решила прежде выяснить, кого он привел в новую квартиру, и пригласить милицию, чтобы разоблачить многоженца, а затем по суду получить свою долю от изменщика Давида. Для этого она несколько дней выслеживала в его подъезде дома, но кроме «очкастого коротышки», который приходил и через небольшое время уходил, тоже с какими-то бумагами, не увидела. Поэтому отказалась от слежки, тем более, что в одной из поездок на эту кооперативную квартиру познакомилась с приятным мужчиной, Иваном Петровичем Блиновым. На другой день после знакомства с ним она решительно потребовала объяснений от мужа:

– Говори, лжец, что это значит: у тебя кооператив! И что причитается нам. Все годы жизни терпела рядом с собой подлеца, импотента, а он, оказывается, знай, копил себе денежки. Ну что?! Будешь один там жировать на площадях, сюда же приходить только портить воздух. Не позволю! Так что, поделишься или отдашь по суду?

Давид, будто ждал этого разговора и, видно, готовился к нему:

– Не спеши с выводами, – не менее категорично, – да, я стал пайщиком кооперативного дома, но совсем недавно, когда получил премию, за успешную сдачу Проекта Дружба, тебе известного. Еще занял деньги у Рахели, у друзей на работе. Хотел нашим ребятам оставить в наследство. Но ситуация изменилась, после того как узнал от приятеля в Главном архитектурно-планировочном управлении о том, что наш дом и вся эта сторона улицы подлежит сносу в самое ближайшее время. Я много выяснял, почему и кому; и только на днях мне конфиденциально сказали: для нашей знати. Построят по особым проектам с инфраструктурой многоэтажные комплексы домов. Поэтому всех жильцов выселяют отсюда, дадут отдельные квартиры в новых районах столицы. Представляешь, какая удача для нас: каждому по квартире. Мечта!

– Не верю: такая же мечта, как коммунизм в ближайшую пятилетку.

– Нет, ошибаешься. Этот вопрос можно считать вчерашним. Я точно выяснил, в этом заинтересовано само руководство страны, потому что очень быстро было принято решение по этому Проекту Горсоветом и сразу были назначены Генподрядчик и подрядчики. Они уже приступили к предварительным работам. Я понятно изложил? Что скажешь?

– Э, Давид, – неуверенно протянула Грета, – твоими речами да мед пить. А на деле? Пристроил дочь к себе на работу, обещал перспективы. А где они, с такими-то связями?

– Опять за свое, глупая баба, – возмутился Давид, предчувствуя перелом в настроении жены, – у Вики – полный ажур: скоро повышение в должности и зарплате. Выяснил из надежных источников. В общем, все у нас, как нельзя лучше. Только прошу, никому ни слова о нашем разговоре. Если узнают соседи, эти кляузники могут напакостить: пойдут в ЖЭК, а то еще выше со своими претензиями. Тогда бюрократы не посмотрят, что кооператив – это такая же личная собственность, как дача, шкаф, рубашка. Срежут полагающийся нам метраж, потом судись с ними. Кому охота! Поэтому, давай пока закроем эту тему между нами. Будущее покажет.

– Ну, что ж, поживем – увидим, – со вздохом согласилась супруга, но тут же добавила, – к нам в гости придет мой знакомый, Иван Петрович, его дети просто зовут Ваныч, человек очень приятный, одного возраста со мной, всем понравился. Считай мою просьбу условием нашего соглашения. В нашем убогом жилище он развлекает, не дает скучать, а еще терпелив, не лезет в амбиции, как ты. Вечно занят своей работой, не до нас.

– Пусть, – Давид устало махнул рукой, – ни к чему раскачивать лодку, скоро начнутся такие дела, будет не до гостей. Понятно?

– Хорошо, – язвительно заметила жена, – а там посмотрим, куда выведет кривая. Ждать нам не впервой.

Ее сценарий отнюдь не предполагал терпеливое ожидание, скорей наоборот: энергичные усилия выпрямить кривую в нужном направлении. Поэтому мира между супругами не было, возникали спорные ситуации. Давид старался избежать их помня о договоре с женой. Терпел приколы за вечерним чаем, а когда становилось невыносимо, вставал, говорил с наигранной улыбкой: «Утро вечера мудренее» – и уходил в спальню. Натянутое на голову одеяло заглушало звуки гитары Ваныча.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

И все же Давид не выдержал и однажды сорвался. Пришел позже обычного с работы, за столом были только супруга и гость, Иван Петрович. Грета небрежно кивнула ему головой на приветственный взмах его авоськи с продуктами. «Тсс, – дети спят», – сказала шепотом. Ее небрежный кивок вдруг вызвал раздражение, он бросил сумку на пол и нервно негромко прокричал: «Когда, наконец, закончатся поздние посиделки!» Грета немедленно обиженно возразила: «Позволь, почему при госте? И вообще, собственно, в чем дело? Не скучаем, живем в тесноте, да не в обиде, пока ты вечно на работе. А может, втираешь очки, еще разобраться…»

– Опять за свое, глупая баба, – досадливо произнес Давид и пошел в прихожую повесить сумку на крючок вешалки. Поймав на себе остекленевший взгляд приятельницы, Ваныч торопливо поднялся и направился к выходу. Но проходя мимо хозяина, не сдержался, произнес:

– Однако, что за обращение! – и последовал далее.

Но и эти никакие слова задели самолюбие Давида; он повернулся и сильно толкнул в спину гостя: «Вон отсюда, не приходи к нам!» От неожиданности Ваныч едва удержался от резкого удара, схватился руками за косяк двери и сразу повернулся к обидчику. Зло схватил его за руки и тараном протащил в комнату. У кухонного стола, пытаясь освободиться от борцовского захвата, Давид неловко увернулся и корпусом наклонил его так, что с него с громким стуком посыпалась посуда на пол. В спальне раздались испуганные голоса, затем в проеме двери показался недовольный Фред.

– Звони, сынок, участковому! – прокричала ему не своим голосом мать.

Повторять не пришлось: юноша ловко проскочил мимо сцепившихся мужчин, быстро набрал короткий номер милиции и вызвал срочный наряд на адрес. Немного задержался у телефонного аппарата из-за того, что кстати вспомнил, как в детстве по вине отчима ему доставались не самые лучшие подарки. Он стоял и злорадствовал, что хоть чем-то сумел досадить приемному отцу, да и особой любви между ними никогда не существовало.

Старшему лейтенанту Николаю Сивухе было не впервой разбираться в конфликтах между соседями по разным коммунальным делам, но в данном случае конфликт был иного рода. Поэтому он с особым пристрастием допросил гражданина Ивана Блинова, как лица, не имевшего юридического права вмешиваться в семейные обстоятельства жильцов вверенного ему участка. И конечно протокол, составленный им после объяснений двух сторон, несмотря на защиту Гретой действий Ваныча, был в пользу Давида. Однако, когда пришла очередь подписаться под своими показаниями, никто не тронулся с места.

– Ну что, граждане хорошие, я жду, – удивленно спросил он.

– А вы, как полагаете, кто прав? – ответила вопросом Грета.

– Суд разберется, – коротко ответил участковый уполномоченный.

– Тогда извините, товарищ уполномоченный, сами разберемся. Клянусь честью, такое впервые и повтора не будет. Я постараюсь. Так и доложите начальству. Я к их услугам, если понадобятся разъяснения.

Проводив Николая Сивуху до двери, Грета резко открыла дверь и едва не сбила соседку, стоявшую рядом; тут же энергично извинилась перед Нюшей. Изобразив страдание на морщинистом личике, женщина сжала в благодарности бледные губы трубочкой и выдула из них: «Ничаво, спасибо, не сумлевайтеся. Завсегда держусь подале от ихней двери. Дак все одно норовят зашибить. Благодарствую». Мышиные глазки еще раз внимательно окинули обоих вышедших, прежде чем пожилая соседка ловко юркнула за простенок кухни, где располагалась ее десятиметровая комната. Там в своем дневнике она спешно записала все, что услышала о ссоре в комнате Цимеров. Впоследствии ее «летопись» случайно нашел Иосиф в простенке между входными дверьми подъезда после отъезда сестер на новую квартиру в новом районе столицы.

После драки Давида с Ванычем Грета подала на развод. Муж не стал ждать решения суда: переехал в свою кооперативную квартиру. Его место занял ее гражданский муж, Блинов И. П. Все произошло довольно буднично: дети привыкли к разным гостям в доме после конфликтов родителей. Нередко в связи с ссорами сами уходили к сверстникам во дворе дома или в школе. Со временем у старшего, Фреда, установились добрые отношения с более старшими ребятами двора. Ему разрешили смотреть и ухаживать за птицами, пока голубятники играли в карты, пили вино. Скоро он тоже научился приемам игры, наиболее популярной у авторитетов двора; увлек картами и брата, Роба. Неизвестно, чем бы закончились «университеты» братьев, если бы не их счастливая звезда в образе дяди Самуила, брата отца.

Когда Грету охватила тревога из-за повторного попадания Фреда в детскую комнату милиции по подозрению в налете на винную лавку у Центрального рынка, она позвонила деверю и попросила его уладить дело с милицией. Тот обещал помочь. Он не только вызволил племянника из приемника для несовершеннолетних, но и сумел заинтересовать парня занятием, которое в дальнейшем стало его профессией. Созвонившись с опытным педагогом из Городского дворца пионеров, Еленой Россе, он договорился с ней прослушать племянника и дать заключение о его способностях. Фред сначала не соглашался идти на прослушивание, но дядя обещал и сводил его в Планетарий. После посещения и многих восторгов по этому поводу было получено его согласие. Заслуженный деятель искусств, много лет проработавшая во Дворце, разыграла с Фредом сценку знакомства в переполненном трамвае, поговорила с ним и сделала вывод, что есть смысл поступить в Театральную студию Дворца. И оказалась права. Фред увлекся занятиями в Студии и забыл о встречах с «харизматиками двора», как предрекала дипломированная психолог. Он даже побывал на гастролях Студии в Болгарии и Польше, а потом по конкурсу поступил в Институт театрального искусства, ГИТИС.

Поэтому, когда проблемы с милицией возникли у Роба, мать вновь обратилась к родственнику. Узнав от нее, что и дома паренек представляет себя Тарзаном из популярного в то время американского киносериала, в качестве трофея взятого из фондов фашистской Германии, он стал брать племянника с собой в Дом Кино. Ему, по должности цензора Министерства культуры, предписывалось просматривать новые киноленты, в том числе, зарубежные, с целью дать им экспертную оценку с точки зрения соответствия идеологии и морали советского человека – «строителя коммунизма». Все «остальные атрибуты буржуазной морали, не нужные нам», нещадно вырезались в мусор. Короче, у Роба была прекрасная возможность «увидеть мусор» в его первоначальном виде и сделать свои выводы. Большая привилегия для него, потому что у зрителя Большого экрана страны такой возможности не было. Праздник посещения кинотеатра отравляли частые порывы ленты на экране, после которых было трудно увязать последующие события с предыдущими. Весь кинозал возмущенно кричал: «Механика на мыло!». Потом зрители долго спорили, что могло быть в том «самом интересном» месте, где произошел обрыв киноленты и зажегся в зале свет под крики зрителей.

Хождения на завлекательные вечера Дома Кино отвлекли Роба от озорных дворовых дел. При встрече с приятелями он гордо рассказывал им киносюжеты, о том, кого видел в фойе Дома, с кем из популярных артистов и деятелей киноискусства ему удалось поговорить или даже познакомиться. Будучи общительным по натуре, с годами у него завязались приятельские отношения с определенным кругом людей из Богемы деятелей киноискусства.

Судьба улыбнулась и Вике. После посещения Отчетного концерта Театральной студии Дворца пионеров, в котором Фред играл разные, отнюдь не второстепенные роли в классических и современных спектаклях, она была настолько впечатлена увиденным на сцене, что на другой день попросила старшего брата привести ее в Студию рисования и лепки Дворца. Руководитель Студии нашел у нее художественное дарование и предложил посещать его уроки. Впоследствии работы когда-то драчливой девчонки, пачкавшей стены в школе и дома, выставлялись на Выставках художественного творчества детей и юношества.

Судьба улыбнулась и самой младшей в семье Цимер, Лоре. Насмотревшись по телевизору на Чемпионат Европы по фигурному катанию на льду, она капризно заявила отцу, что тоже хочет быть фигуристкой. Такой же, как те, кто исполняет ногами всякие невообразимые «антраша» на льду. Отказать любимице Давид не мог и не замедлил исполнить ее просьбу. Он стал возить ее на тренировки искусству одиночного катания на льду, а пропущенные часы на работе возмещал вечерами и в воскресные дни. Оба, отец и дочь, мечтали о лаврах чемпионки Европы, но их надеждам не дано было исполниться: на одной из тренировок перед городскими соревнованиями Лора упала и сильно ушибла мышцу ноги. Со временем боль прошла, но остался посттравматический синдром.

«Смену караула» – по циничному выражению Роба в связи со вселением Ваныча – они встретили спокойно. В ребяческом коллективе, как в хоре, у каждого певца была своя ария. Уравновешенный Ваныч умел спокойно выносить партии каждого из них, в каком бы пародийном стиле они ни звучали; не позволял себе ничего лишнего в ответ на едкие приколы, обидное обращение гасил в себе, переводя все в шутку. На каверзный вопрос Фреда о ночных скрипах на кровати родителей глубокомысленно отмалчивался, несмотря на восторженные гримасы Роба, хитроумную улыбку Вики и сдержанный смех Лоры. Это была месть родителям за утрату розовой пелены невинности у высокого голубоглазого красавца-блондина и у Роба, породистого брюнета с шапкой иссиня-черных волос, на голову ниже брата; утонченный спектакль для их младших сестер. Мать благодушно наблюдала, но в конце следовало ее хлесткое резюме:

– Милые мои! Всему свое время. Придет и ваш час рожать детей; только прежде всего научитесь различать хорошее от плохого. Вот когда поймете, что к чему, разберетесь, каков он или она, тогда – вперед. Смело идите на близость, которая называется любовь. Не стесняйтесь, можно все, в постели – тоже. Что естественно, то не позорно. Позорно воровать, а спать вместе мужу и жене, как у нас с Ваней, нормально. Конечно, можно купить новую кровать, чтобы не скрипела. Это не главное, – важно, чтобы рождались дети. Вон, какие красавцы и красавицы выросли, а откуда? Оттуда: в моем животике завелись, а вылезли отсюда, из моей манды. Вот так, сынки.

Грета любила одним бранным словечком ставить на место тех, кто подшучивает, и тех, кто слишком серьезен. Ваныч с трудом сдерживался, чтобы не обнять свою своеобразную подругу, врага условностей. «Ему, скромному инженеру Патентного отдела института ГИПРО, – думал он, – привалило такое счастье встретиться с той, о которой и не мечтал». Тут же давился от смеха, когда супруга характерным движением верхней губы к носу изобразила обиду младшей дочери. Потом с трудом сдержался, когда, вдруг всплеснув руками, словно крыльями, она закудахтала курицей, изобразив его мать. Анна Леопольдовна, пожилая приземистая женщина лет шестидесяти из Марийской глубинки, однажды приехала познакомиться с невесткой. Сын представил их прямо на платформе вокзала. Его мать, увидев Грету, засуетилась, запричитала: «Ой, сыне, с кем спутался». Тем же днем она распрощалась со всеми старомодным поклоном, а возвратившись домой, написала сыну о дурном сне.

Дар Греты комического перевоплощения передался сыновьям. Она однажды срежиссировала им жесты и мимику лица из юмористических сценок между длинным, тощим Патом и полноватым коротышкой Паташонком. Всякий раз потом, если хотела позабавить их, охотно повторяла ужимки французских комиков. Оба сына с удовольствием подыгрывали ей, а со временем сами начали изображать в школе и в пионерском лагере подобные смешные сценки между собой. Одно время за обоими закрепилась кличка – Пат и Паташонок. В связи с удачной игрой Робу прощались его экстравагантные проделки и прямолинейность ответов, которые другим бы не простились.

Братья любили собирать компанию у себя дома, приводили разных сверстников, чтобы развлечься и посмеяться. Однажды Фред представил гостя, студента Высшего художественного училища имени Строганова Георга Галустяна. Это был молчаливый замкнутый юноша, тихо сказавший всем при входе «здрасте» и тут же севший на пол ближе к двери. Фред насмешливо провозгласил над ним: