Биомем

– Ты так твёрдо веришь в теорию биомемов? – спросила Варвара Петровна.

– А вы разве нет?

– Нет. Я верю в то, что вижу. Я вижу паразита и вижу новую религию. Но, товарищи – мухи отдельно, котлеты отдельно. Когда я была комсомолкой, нам впаривали очень похожие мемы. Счастья всем, всё во имя человека, всё для блага человека. Построим рай на Земле и так далее, практически по Гореву. Те же яйца, только без паразитов. Хотя паразитами они, конечно, были ещё теми…

– А действительно, – оживился Борис, – может, паразит и был, только тогда его никто не смог найти? Может, всё коммунистическое движение было расширенным фенотипом этого паразита?

Варвара Петровна усмехнулась.

– Ну ты загнул! Скажи ещё, что и фашизм был фенотипом какой-то его мутации.

– Почему нет? – спросил Борис.

– Кстати, интересная мысль, – подхватил Матвей. – Мы же знаем, что наш пацифик – продукт долгой эволюции, только совершенно не представляем какой. Так может, его предок и был коммунистическим паразитом? Всё по учебнику – сначала паразит агрессивен, выкашивает носителей миллионами. А потом приспосабливается, перестаёт убивать, пытается стать симбионтом.

– Логично, – сказал Борис.

– Но паразит всегда остаётся паразитом – продолжал Матвей, – помнишь, я рассказывал тебе про осу-наездника? Её личинки пожирают божью коровку изнутри, а жертва при этом продолжает охранять их от внешних опасностей. То есть мало того, что они её жрут, так они ещё и заставляют её работать их личным телохранителем. Чистейший паразитизм, симбиозом здесь и не пахнет, так?

– Так, – подтвердил Борис.

– Но вот что интересно. После того, как личинки осы покинут свою кормушку, четверть божьих коровок выживает и восстанавливается. А представь, что через сто тысяч лет личинки научатся жрать аккуратнее, пользоваться ножом и вилкой. И выживать будет не четверть, а, скажем, девяносто пять процентов божьих коровок. Тогда кто-то может сказать, что это симбиоз – оса работает санитаром популяции, отсеивая слабых и больных. Но суть-то остаётся ровно той же – жрут и заставляют себя охранять.

– Мне кажется, – возразил Борис, – это какой-то нетипичный пример. Если паразиту выгодно мирное сосуществование, он в итоге может стать симбионтом. То есть приносить своему носителю реальные выгоды. Костя рассказывал мне про рабочих муравьёв, они живут в среднем восемь-девять месяцев – если здоровы. А их сородичи, заражённые личинками ленточных червей, могут прожить больше трёх лет. Паразиту это выгодно – чем дольше будет жить промежуточный носитель, тем больше вероятность, что он попадёт в желудок дятла, конечного носителя. Прожить несколько отмеренных сроков – чем плохо?

– С животными такое иногда получается, – согласился Матвей, – потому что у них нет свободы воли. А вот получится ли такое с людьми – зависит только от нас.

– Фантазёры! – сказала Варвара Петровна. – На словах-то у вас всё просто. Но жизнь посложнее ваших схем. Ты, Боря, всё же подумай, стоит ли тебе поступать так с матерью твоего будущего ребёнка.

– Что-о?! – выдохнул Борис.

– Чё-чё, – передразнила Варвара Петровна, – через плечо! Ольга беременна.

28

С минуту Борис глотал воздух, не в силах сказать ни слова. Наконец он смог выдавить из себя:

– Она знала об этом, когда… Когда заразилась?

Варвара Петровна вздохнула.

– И этот человек числится у нас аналитиком! Подумай сам. Или ты не в курсе циклов любимой женщины?

– А… Ну да, конечно… – Борис с трудом подбирал слова. – Скажите, а паразит может навредить нашему ребёнку?

– Паразит – нет. Он не заинтересован в сокращении своей кормовой базы. А вот лечение… Я подобрала для Ольги довольно радикальную схему; уверена, что уже через неделю мы сможем её вытащить.

– Но это убьёт ребёнка? – спросил Борис.

– Не сразу. Но девять к одному, что он проживёт не больше года. Через полтора месяца на скрининге можно будет узнать точный прогноз. Но тогда принимать решение о прерывании беременности будет уже гораздо тяжелее.

Борис упёрся локтями в стол и обхватил голову руками.

– То есть ребёнок всё же может родиться здоровым?

– Если случится чудо. Но при шансах один к девяти я бы на это не надеялась.

– И я сейчас должен принять решение – жить ему или даже не начинать?

Варвара Петровна покачала головой.

– Не ты. Вы с Ольгой.

– Нет! – вскинулся Борис. – Не впутывайте её сюда! Последние слова моей… настоящей Оли были: «Свобода воли дороже». Она сказала, что подпишет согласие на любое лечение. Что это её собственное свободное решение – пока она ещё в своём уме. А всё, что она будет говорить потом, можно не слушать – это будет говорить уже не она.

– Ты прав, – кивнула Варвара Петровна, – всё так. Но только тогда Ольга ещё не знала, что ждёт ребёнка.

29

Борис сидел, закрыв лицо руками. Ему хотелось выть, орать, громить всё вокруг – дать волю древним инстинктам. Но это не решило бы ни одной проблемы. Ни с Олей, ни с ребёнком, ни с ним самим.

– Я должен быть с ней! – сказал он наконец.

– Не дури! – возразил Матвей, – Олю мы, скорее всего, сможем вытащить. А вот вас двоих – уже не факт.

Борис затравленно посмотрел на него.

– Ты не понимаешь. Дело уже не только в ней.

– Всё я понимаю. И у меня, кажется, есть решение.

– Говори!

– Мы вынем плод, пролечим Олю, а через две недели аккуратно вернём плод на место. Варвара Петровна, это же возможно?

– В принципе, да. Во всяком случае, это уже реальный шанс.

Борис вскочил с места.

– Правда?!

– Ты думаешь, мы можем шутить такими вещами? – спросил Матвей.

– Извини! Варвара Петровна, а это не опасно? С ребёнком ничего не случится?

Старушка покачала головой.

– Нет, как раз с плодом проблем быть не должно.