Хранить вечно

Они двинулись через тёмный пустырь. Луна ещё не взошла, и на пустыре не было видно практически ничего, кроме тусклого красноватого света тлеющих углей в ближайшем очаге-времянке, почему-то не залитом, как это полагалось, водой. Посреди пустыря едва различимыми островерхими пирамидами чернели в темноте поставленные днём палатки лазарета. Ашер зацепился ногой за растяжку и шёпотом выругался.

– Куда тебя распределили? – спросил его Саксум.

– Внутренний караул. Северные ворота, – ответил Ашер. – Четвёртая стража.

– Так чего не спишь?

Ашер помялся.

– Не хочется.

– Надо поспать, – наставительно сказал Саксум. – Обязательно. А то потом тяжко будет. Особенно перед рассветом. Сейчас не лето: ночные стражи – длинные.

– Знаю, – вздохнул Ашер. – Но всё равно не могу… Как-то меня даже слегка знобит от всего этого.

Старший брат тоже вздохнул.

– Понимаю. Сам таким же когда-то был… Но всё равно… Ты, вообще, старайся теперь как можно больше спать. Что днём, что ночью. Как только есть возможность – сразу спать. Потом, может статься, вовсе не до сна будет. Поесть-то, понимаешь, всегда успеешь, а вот поспать…

Они подошли к башне. Здесь уже горели факелы. Рослый легионер на входе преградил было им путь, но вглядевшись, узнал Саксума и отступил в сторону.

– Этот – со мной, – коротко сказал ему декурион.

По скрипучим деревянным ступеням они поднялись на второй этаж, нырнули в узкий проход, взобрались ещё по одной крутой лесенке, на этот раз каменной, и оказались на крепостной стене. Здесь дул ветер. Тёплый южный ветер нёс из разогретой за день степи горький запах сгоревшей травы. Саксум подошёл к ближайшему проёму между зубцами и облокотился на парапет.

По всему пространству ночи – слева-направо, докуда хватало взгляда, и вперёд, до чернеющего узкой полосой у горизонта леса, – горели костры. Близкие – в двух-трёх стадиях от стены – яркие, с хорошо видимым оранжевым лепестком пламени и даже с проступающими вокруг него какими-то неясными, двигающимися в темноте фигурами, и совсем далёкие – похожие на тусклые мерцающие красноватые звёзды. Костров было много, очень много, – казалось, тысячи.

– Гос-с-с… – еле слышно прошелестел за плечом у Саксума Ашер.

– Ничего… – сказал, не оборачиваясь, Саксум, ощущая неприятный холодок под ложечкой даже не столько от вида неприятельских костров, сколько от этого испуганного, шелестящего голоса над ухом. – Ничего… Нынче они к нам не сунутся. И завтра тоже… Дня два-три у нас в запасе точно есть. А там, глядишь, и подмога из Ламбессы придёт. Гонцы ещё прошлой ночью в Ламбессу ускакали.

– От Ламбессы шесть дней пути, – тихо сказал Ашер.

– Ничего… – повторил декурион. – Ускоренным маршем можно и за четыре дойти.

Они помолчали. Снизу, из-под башни, со стороны крепости вдруг донеслись приглушённые голоса. Спорили двое. Один каркал хриплым простуженным голосом. Второй отвечал ему густым рокочущим басом. Слов было не разобрать, но разговор явно вёлся на повышенных тонах.

– Чего это они там? – шёпотом спросил Ашер.

– Не знаю… – ответил Саксум, прислушиваясь. – Опять, наверно, Лар Одноногий ночному караулу своих дочек предлагает. Старый паскудник!

– Нет! – вдруг очень ясно сказал бас. – Не пойдёт! Только до второй стражи!..

Второй голос опять захрипел, заперхал, заклекотал, напирая и явно не желая уступать. Потом голоса смолки и послышалось удаляющееся поскрипывание, как будто кто-то уходил вглубь крепости, толкая перед собой плохо смазанную тележку.

– И вина принеси!.. – опять раздался громкий басовитый голос. – И колбасы! Лу?канской!.. Слышишь?!

– Ладно, – хрипло каркнули издалека.

Опять всё смолкло. Снаружи, из чёрного, дышащего теплом, пространства ночи едва слышно доносилось сонное урчание цикад.

– А кто он такой, этот Такфаринас? – тихо спросил Ашер. – Это царь местный?

Саксум усмехнулся.

– Царь у них сейчас Птолеме?й. Сын Ю?бы. Того, что помер недавно… Этот Птолемей – маменькин сынок. Сидит в своей Кеса?рии, понимаешь, и носа оттуда не кажет. По-моему, ему вообще плевать на то, что делается у него в стране… А Такфаринас… Такфаринас – это простой парень. Такой же, как я и ты. Который, понимаешь, однажды понял, что если не хочешь прожить свою жизнь как баран, то надо эту свою жизнь брать в свои собственные руки… Он легионером был. Ещё при кесаре Августе. Дослужился до прима. Я, когда пришёл в легион, попал к нему в декурию… Он меня многому научил… Мы звали его: Юст – справедливый.

Саксум замолчал и молчал долго, глядя в мерцающую кострами ночь и поглаживая тёплый шершавый камень стены.

– А потом? – спросил Ашер.

– Потом?.. Потом он ушёл. И увёл за собой свою турму… И я бы с ними ушёл, да я, понимаешь, как раз в тот момент в госпитале валялся. С лихорадкой… Невовремя меня тогда схватило!.. И потом я не раз хотел к нему уйти. Да всё как-то не складывалось – то одно, то другое.

– А… – Ашер запнулся. – А зачем? Почему?

– Что «почему»?

– Ну… почему он ушёл?.. И ты… хотел?

– Да потому что – разве это жизнь?! – вдруг горячо сказал Саксум. – Разве я этого ожидал, когда в легионеры наниматься шёл?! Я ведь что думал? Я ведь думал: ну, послужу, лет семь или пусть даже десять, денег скоплю. Вернусь, понимаешь, дом куплю, лодку. Хорошую, большую, с парусом… Женюсь. Лавку открою… – он замолчал.

– И… что? – осторожно спросил Ашер.

– А ничего!.. – Саксум сердито сплюнул через парапет – вниз, в темноту. – Вот скажи, ты ведь ещё жалованья не получал?

– Нет, – сказал Ашер, – нам сказали, что выплатят сразу же после январских нон, после того как присягу примем.

– Сколько?

– Сказали, что, как положено – треть годового жалованья.

– Ну и сколько ты надеешься получить?

– Ну… триста сестертиев где-то.

– Щас! – едко сказал декурион. – Ручку от луны ты получишь! Голенища от сандалий! Дадут вам сестертиев по сорок, да и то – в виде задатка, чтоб вы сразу все не разбежались.

– Это почему? – удивился Ашер.

– Да потому! Потому что за первые полгода жалованье вам начислят не как полноценным легионерам, а как новобранцам – всего лишь по сто пятьдесят сестертиев. Что, не знал об этом? Вот то-то же! Об этом они как-то всё время забывают сообщить. Так вот, это – во-первых. А во-вторых… Ты кашу ешь? Ешь. Вино пьёшь? Пьёшь. Лепёшки лопаешь? Лопаешь. А между прочим, за каждый горшок зерна, за каждый секста?рий вина из жалованья удерживается вполне конкретная сумма. «Котловой сбор» называется. Тоже вам не говорили?

Ашер покрутил головой.

– Нам говорили, что кормить будут за казённый счёт.

– Так и положено за казённый! Но дело в том, что за казённый счёт тебе полагается ровно столько, чтоб, понимаешь, от голода не сдохнуть! А не согласишься на «котловой сбор», получишь вместо мяса – жилы, вместо крупы нормальной – сметья, а вместо вина – кислятину какую-нибудь тошнотную. И гарума того же тоже не получишь. Мне-то гарум что – наплевать да растереть. А вот Кепа, к примеру, тот без гарума жить не может… И ещё. Всё, что на тебе сейчас надето, всё, что ты получил в Ламбессе из оружия, – всё стоит денег. И денег немалых! А теперь посчитай: две льняных ту?ники – раз, шерстяная туника – два, два шейных платка, плащ, пте?рюгес, калиги, шлем, меч, щит, копьё. Что я ещё забыл?.. Да! Кольчуга, подкольчужник, фляга, пояс… наплечный ремень… Всё вроде?

– Нам ещё каждому по котелку и миске выдали, – тихо сказал Ашер. – А некоторым ещё и кинжал. Но не всем. Мне не хватило.