Записки обаятельного разгильдяя

Записки обаятельного разгильдяя
Владимир Викторович Мишустин

У каждого есть такой друг, который всегда с тобой. Это он сам. Так, при утрате своей глубины, эта дружба становится не доступной. И человек, чувствует одиночество. Утрачивается способность получать наслаждение от собственных мыслей, и диалогов с этим, самым близким другом. Хотя, этот источник наслаждения, с одной стороны неиссякаем, а с другой всегда под рукой.

Записки обаятельного разгильдяя

Владимир Викторович Мишустин

© Владимир Викторович Мишустин, 2024

ISBN 978-5-0064-7518-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С далекого 2015 года, я занялся собственной психотерапией. Сначала, я решал вопросы с ребенком, потому что у нас с супругой никак не удавалось наладить с ним отношения.

Потом, разбирался со своими вопросами. Ибо наша страна богата на экономические кризисы, и в один из таких, моя компания резко покатилась в низ, в плане оборотов. А сделать у меня ничего не получалось. Поэтому, попутно решал и свои вопросы.

А потом, и сам получил психологическое образование и сам стал психологом. Я никогда не думал, что эта работа способна приносить мне такое удовольствие. Наверное, если бы думал, то сразу бы ей занялся. А не проходил длинного и витиеватого пути.

Зачем я написал эту книгу?

Когда я начал заниматься с психологом, я не мог ничего из себя выдавить. Хотя, одним из заданий, было выписывать в свой дневник, все что приходит в голову. Удивительным образом ничего не приходило. Разве что какие-то директивно шаблонные фразы, типа – «сегодня светит солнце, это хорошо», или «сегодня у меня сломалась машина, это плохо».

В общем, я обнаружил, что рассудительность, в широком смысле этого слова с возрастом утрачивается (не у всех, конечно. Но, я ж про себя пишу). Хотя, для самого человека, это остается не заметным. Почему не заметным? Потому что, в узком смысле «рассудительность», никуда не девается. Он спокойно справляется с текущими задачами и проблемами. И даже, может креативить в придумывании способов их решения.

Но, эта рассудительность практически применимая к узким задачам, стоящим перед человеком в повседневности. Она предполагает шаблонные действия, в решении не менее шаблонных задач. Человек превращается в машину.

Но, вместе с этим превращением, утрачивается глубина, не только собственной личности, вместе с ним, утрачивается способность видеть других людей. Которые свою глубину сохранили. Утрачивается способность мыслить в широком смысле этого слова.

Вместе с этой утратой, исчезает возможность наслаждаться собственными мыслями. «Глубокому» человеку одиночество не страшно. Скорее, оно ему приносит удовольствие. Как раз тем. Что никто не мешает тебе находиться с самим собой.

У каждого есть такой друг, который всегда с тобой. Это он сам. Так, при утрате своей глубины, эта дружба становится не доступной. И человек, чувствует одиночество. Утрачивается способность получать наслаждение от собственных мыслей, и диалогов с этим, самым близким другом. Хотя, этот источник наслаждения, с одной стороны неиссякаем, а с другой всегда под рукой.

Наслаждение жизнью, человек пытается заменить на эйфорию от алкоголя, радостью от приобретения аксессуаров «благополучия» и подражательству идолам своего времени.

Я помню, как-то я несколько дней не писал дневник. И потом, когда снова за него сел, я так себе обрадовался, как будто встретил того, кого давно не видел.

В этой книге, я опубликовал свои размышления, которые я записывал в начале своих занятий психологией. Может быть, они найдут отклик в чьей-то душе. И может быть, кто-то думает таким же как я образом. Тогда, я приобрету не только читателя, но и еще одного друга.

12.10.2015

Сегодня, писал юморной пост, про трансформацию мужчин. Я вдруг пришла в голову мысль, что мне так сильно хочется такого принятия, которое можно было получить только от матери.

Чувствовать себя любимым, таким какой есть. Без оговорок и условий. А просто любимым. Мне раньше не приходило в голову, что я могу хотеть такой близости. Вроде считал себя человеком, у которого все было хорошо. А что, есть жена, есть дети, даже собака и то есть.

Но, пожалуй, чего-то мне не хватало. Раз, я почувствовал такую сильную тягу забраться «на ручки» к маме.

А чего же мне не хватает?

Мне приходится работать, и беспокоиться о завтрашнем дне. Переживать, во что я буду одет, обут, что буду есть, и чем платить за коммунальные услуги и всякое такое.

Я подумал, что, наверное, тут речь больше не о любви, а скорее о беспокойстве. О необходимости беспокоиться о завтрашнем дне. А, когда у тебя не все получается, то это дается особо трудно. А у меня не все получается. И я очень устал. Но, сделать передышку никак не могу. От этого, мне бы хотелось, чтобы кто-то другой за меня беспокоился. И занимался всеми этими вопросами.

Но, почему желание быть любимым, так сильно смешалось с желанием заботы?

Забота о моей жизни, у меня смешалось с отношением ко мне. Я любимый, если мне не нужно думать о хлебе насущном и делах мирских… Когда тот, кто «любит», берет на себя эти заботы и тяготы.

Но здесь есть что-то такое, что не укладывается не в «любовь», не в «заботу». Почему-то необходимость быть деятельным, когда рядом есть другой человек, воспринималась мной как «нелюбовь» с его стороны. Неприятие меня, или принятие с оговорками и условиями.

Как будто, если я вынужден буду готовить еду, стирать себе рубашки, или гладить брюки, то это будет означать что жена меня не любит. Дескать, если любит, разве она допустит, чтобы я беспокоился о себе?

Но, сдается мне, тут речь не про любовь, а про самостоятельность. Ее проявление мной, приравнивается к плохому отношению ко мне извне.

И чтобы я себя не чувствовал «нелюбимым», жена настолько избавляет меня от целого пласта деятельности, которую по-хорошему должен делать я, что как только она прекращает это делать, я выпадаю в осадок…

Но, ведь любовь, не предполагает бездеятельности? Даже, находясь в состоянии безусловного принятия и любви, все равно будет существовать эта потребность – заботиться о себе. Хотя бы потому, что я жив.

Откуда берутся такие мысли? Когда услужение моим «слабостям», воспринимается как проявление любви ко мне? Причем любви безусловной?

Наверное, человек с поломанной ногой, тоже думает, что невероятно любим костылем, на который он опирается.

Я думаю, это берется из отношения родителя к ребенку. Родитель хочет, чтобы ребенок навсегда таким и остался. Маленьким, беззащитным и нуждающимся в заботе. Таким, которого родитель мог бы позволить себе, любить бесконечно.

Мне кажется, что самостоятельность ребенка, не является причиной лишения его любви. Но может быть причиной страха родителя. Он боится, что больше не будет ему нужен. Если ребенок станет самостоятельным. Он думает, когда это случится, тот его бросит. Но ведь это же не так. Ребенок любит своего родителя в любом состоянии.

Какой -то странный выбор. Между любовью родителя, и собственной недееспособностью.

Но, в условиях взрослости, это скорее выбор между счастьем и несчастьем. Не хочется огорчать родителя своей самостоятельностью, но выбор нужно сделать. Ибо жизнь не стоит на месте. И диктует свои правила.

Наверное, этот выбор не невозможно решить договорным путем. Так чтобы всем было хорошо. Кому-то будет плохо. Если ребенок сохранит свою детскую недееспособность, то плохо будет ему. Если станет дееспособным, то плохо будет родителю. Но, дееспособный ребенок может себе позволить любить родителя и далее. Несмотря, на его страхи.

Это, наверное, тяжело, выходить из состояния беспомощности. Особенно на глазах у того, кто любит. Кажется, что, проявляя самостоятельность, ты отказываешься от его любви. И этим, делаешь ему больно. Но это не преднамеренное причинение вреда. Это родительская боль, которая сопутствует взрослению ребенка. Любой родитель должен смириться, с тем, что рано или поздно нуждаемость в нем сойдет на нет.

15.10.2015

Сон. Я от кого-то убегаю. Это девочки лет 18—25, только они карикатурные все. Их огромное количество. Они ломятся в двери, а я эту дверь сдерживаю. Я как будто в маленькой тесной комнатке, и руками спокойно дотягиваюсь до дверей на противоположных стенах. И другой рукой пытаюсь открыть другую дверь. Она замкнута, и мне чтобы выйти надо сначала его отомкнуть.

У меня чувство бессилия, но я все же, вставляю ключ. Бросаю ту дверь, которую держу и открываю новую. Странно, что как только я смог открыть новую дверь – в ту, что сзади тут же перестали ломиться.

Пока ассоциировал сон, вспомнился мне мой дед Федя. Когда он побил меня ремнем. После того, как я назвал его дураком. Кажется, он не давал мне смотреть телевизор. А там шло что-то очень интересное. И когда он отказал мне в продолжении просмотра, я от злости выдал ему такое оскорбление.

С ним было тяжело общаться. Не в плане обычных житейских разговоров, а когда мне что-то было нужно. В частности, если мне была нужна какая-то помощь. Я все время боялся, что если я его попрошу, то он откажет. Поэтому, когда у меня ломалась какая-то игрушка, я с большим трудом заставлял себя просить.

Сам отказ, наверное, не вызывал бы у меня беспокойства. Но, отказывая, он говорил что-то обидное про мою самостоятельность. Что дескать, не с «моим носом», с этой проблемой справиться. Собственно, часто так и было. Он отказывал, да еще и говорил что-то очень обидное. От этого, просить было унизительно. Попросить, это как расписаться в собственной унизительной ничтожности.

Но, потом я заметил одну закономерность. Во время просьбы, он насмехался и бросал что-то унизительное, а на следующий день, утром, те игрушки, которые он вчера отказывался чинить были починены. Но, обида у меня все равно оставалась.

Я думаю, что он боялся браться чинить машинку при мне. А вдруг не получится? И тогда, окажется что ни я, не дееспособный, а он. Видимо, от этого он дожидался, пока его никто видеть не будет, и потом разбирался с поломкой.