Время первых. Лекции по истории античной литературы

Условно греческую поэзию можно разделить на декламационную лирику и мелику. Меликой называлась вокальная лирика (происходит от мелос – песня). Она пелась под аккомпанемент лиры или кифары, струнных музыкальных инструментов, и делилась на сольную (монодическую), рассчитанную на один голос, и хоровую.

Хочу сразу сделать одно замечание, касающееся мелики. Хотя исполнение мелики и сопровождалось игрой на музыкальном инструменте, всё-таки это была поэзия, а не музыка. Нам это ничего не стоит представить, поскольку сегодня подобный жанр достаточно развит, последние, может быть, лет сорок – так называемая авторская песня. Он даже имеет свою классику – произведения Окуджавы, Высоцкого, Галича. Конечно, они многое теряют без аккомпанемента. Скажем, издаются стихи Окуджавы. Они проигрывают в сравнении с его песнями. Но и музыка в его творчестве не существует без стихов. Она вообще невозможна без них, в то время как для песни, в собственно музыкальном смысле, важна, прежде всего, музыкальная сторона, а слова как раз менее существенны. Кстати, у греков были и песни, но они исполнялись, как правило, под звуки флейты…

Одним из первых греческих поэтов – основателей декламационной лирики был Архилох. Его творчество приходится на вторую половину VII в. до н. э. Биографические сведения об Архилохе довольно скудны. Мы знаем, что он родился на острове Парос. Отец Архилоха происходил из аристократического рода, а матерью была рабыняфракиянка. Это важное обстоятельство для первого греческого поэта. Как незаконнорождённый, он изначально выпадал из социума. Зарабатывал на хлеб Архилох военной службой. Война для него была средством существования. Некоторое время поэт жил на острове Фасос, куда переселился во главе отряда соотечественников, воевал во Фракии, в одном из военных конфликтов был убит… Известно также, что Архилох был влюблён в Необулу. Вообще, вокруг жизни поэтов нередко складываются различные легенды. Существовала и легенда об Архилохе. Необула была обещана поэту в жёны. Но отец девушки Ликамб передумал выдавать её замуж, и тогда Архилох стал писать эпиграммы, которые якобы довели невесту и её отца до самоубийства.

Сохранились лишь отрывки стихов Архилоха, но они достаточно выразительны. Вообще, начинается всё с «Я»:

Я – служитель царя Эниалия,[33 - Эниалий – эпитет Ареса, греческого бога войны.]мощного бога.
Также и сладостный дар муз хорошо мне знаком.[34 - Архилох. – в кн.: Античная лирика. М.: Художественная литература, 1968. С. 114.217]

    (Пер. В. Вересаева)
Или, к примеру, такое двустишие:

В остром копье у меня замешен мой хлеб. И в копье же
Из-под Исмара вино. Пью, опершись на копьё![35 - Там же. С. 114.]

    (Пер. В. Вересаева)
В этих строчках – вся жизнь Архилоха. Он – воин, и он же – поэт.

Архилох словно полемизирует с норовом гомеровских героев:

Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.[36 - Там же. С. 115.]

    (Пер. В. Вересаева)
Как вы, наверное, помните, щит в поэме Гомера играл невероятно важную роль. В «Илиаде» описывается борьба за доспехи Патрокла, и, вообще, потерять щит для воина – это было ужасно. А здесь – не волнует его щит, жив – и слава богу!

Или вот как Архилох рисует образ стратега:

Мне не мил стратег высокий, с гордой поступью стратег,
С дивно-пышными кудрями, с гладко выбритым лицом!
Пусть он будет низок ростом, пусть он будет кривоног,
Лишь бы шёл он твёрдым шагом, лишь бы мощь в душе таил.[37 - Там же. С. 118.]

    (Пер. Г. Церетели)
А у Гомера все герои должны были быть прекрасны… Кроме того, Архилох явно полемизирует с гомеровскими представлениями о вечной славе, ожидающей воинов, павших на поле битвы:

Кто падёт, тому ни славы, ни почёта больше нет
От сограждан. Благодарность мы питаем лишь к живым, —
Мы, живые. Доля павших – хуже доли не найти.[38 - Там же. С. 118.]

    (Перевод В. Вересаева)
О себе Архилох тоже нередко рассказывает вещи малопривлекательные. Это, конечно, вызов:

Часто копишь, копишь деньги – копишь долго и с трудом,
Да в живот продажной девке вдруг и спустишь всё дотла.

    (Пер. В. Вересаева)
А вот строчки, направленные против обидчика Архилоха:

…Пускай близ Салмидесса ночью тёмною
Взяли б фракийцы его
Чубатые, – у них он настрадался бы,
Рабскую пищу едя!
Пусть взяли бы его, закоченевшего,
Голого, в травах морских,
А он зубами, как собака, лязгал бы,
Лёжа без сил на песке
Ничком, среди прибоя волн бушующих…[39 - Там же. С. 119–120.]

    (Пер. В. Вересаева)
Я хотел бы обратить здесь ваше внимание на одну особенность: это тоже состояние гнева, поэт разгневан был чрезвычайно. Но это не событие, а переживание. В стихотворении, что вообще свойственно Архилоху, очень много конкретных деталей. Кажется, такое обилие подробностей напоминает поэмы Гомера. Но в чём разница? Ничего из перечисленного нет на самом деле. Всё это вымысел. Все эти слова передают лишь чувства автора… И поэтому это лирика.

Есть у Архилоха и так называемая элегия. Вообще, понятие элегии менялось на протяжении истории литературы. У нас, в России, элегией называлось стихотворение грустного содержания. В Риме элегией считался сборник стихов, посвящённый какой-то одной, конкретной женщине. Любовная лирика – это была элегия. А у греков с элегией связан определённый характер стиха. Это особое элегическое двустишие. Первая строчка написана гекзаметром, это шестистопный дактиль (им написаны поэмы Гомера), а вторая строчка – усечённый гекзаметр, или пентаметр. Такое двустишие и составляет основу элегии. Примером подобной элегии является двустишие Пушкина, посвящённое переводу «Илиады»: «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи» – это гекзаметр, «Старца великого тень чую смущённой душой» – пентаметр. Это и есть элегическое двустишие…

В форме элегии обычно представали некие размышления поэта над жизнью. Из Архилоха до наших дней дошло одно из таких стихотворений:

Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде кругом засады – твёрдо стой, не трепещи.
Победишь – своей победы напоказ не выставляй,
Победят – не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.[40 - Там же. С. 118.]

    (Пер. В. Вересаева)
Здесь звучит очень важная, вообще свойственная грекам идея волнообразного движения. Не стоит особенно радоваться удаче, потому что вслед за ней обязательно последует период неудач. Но и не надо отчаиваться: на смену тёмной полосе непременно придёт светлая. Вот и вся мудрость. В жизни присутствует ритм. Чередуются приливы и отливы. Архилох достаточно точно выразил эту философию. Но в данном случае в стихотворении существенно другое. Поэт обращается к сердцу:

Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой…

В поэме Гомера Одиссей тоже нередко разговаривает со своим сердцем, бьет себя в грудь. Но что он имеет в виду? Физический орган. А у Архилоха сердце – это само его «Я». В его стихах впервые рождается осознание собственной личности.

Главной заслугой другого представителя декламационной лирики – Мимнерма (род. ок. 600 г. до н. э.) – считается создание сборника стихов, адресованных его возлюбленной флейтистке Нано. И здесь тоже возникают некоторые важные, неизвестные прежде мотивы:

Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?
Я бы хотел умереть, раз перестанут манить
Тайные встречи меня, и объятья, и страстное ложе.
Сладок лишь юности цвет для мужей и для жён.
После ж того, как наступит тяжёлая старость, в которой
Даже прекраснейший муж гадок становится всем,
Дух человека терзать начинают лихие заботы.
Не наслаждается он, глядя на солнца лучи…[41 - Мимнерм. Из песен к Нано (1). – в кн.: Эллинские поэты VIII—III вв. до н. э., М.: Ладомир, 1999.]

    (Пер. В. Вересаева)
Это стихотворение в высшей степени характерно для самоощущения лирического поэта. Героям Гомера смерть не страшна. И старость их не пугает. Старость – это мудрость, а смерть – это слава, главная ценность. А здесь – нет, он уже не чувствует себя частью целого. Он ощущает себя индивидуумом. Это новое мироощущение, которое характерно для лирики. Человек выпал из целого, уже не является его частью. Нет этого целого, и он чувствует себя одиноким и заброшенным. Единственная жизненная ценность для него – наслаждение… Именно поэтому Мимнерм так высоко ценит молодость: