Социология

В центре «Божественной комедии» – нравственная судьба человечества. Под влиянием христианского принципа троичности Данте разделил поэму на три части – «Ад», «Чистилище», «Рай». Каждая вмещает по 33 песни. Правда, есть еще дополнительная первая песня «Ада», служащая вступлением к поэме и позволившая довести общее число песен до ста. Троичность просматривается и в том, что поэма написана трехстрочными строфами – терцинами.

Символика «Божественной комедии»

Поэма пронизана сложной символикой. Данте прямо говорит о необходимости понимать ее содержание не буквально, а символически: «О вы, разумные, взгляните сами. / И всякий наставленье да поймет, / Сокрытое под странными стихами». В своем трактате «Пир» Данте описал четыре возможных способа понимания текстов – буквальный, аллегорический, моральный и анагогический. В применении к «Божественной комедии» эта типология обнаруживает крайне сложную семантику ее содержания. Так, поиск буквальных смыслов предполагает наивную доверчивость читателей, склонных верить, будто поэт действительно совершил путешествие по загробному миру. О таких читателях свидетельствует предание, согласно которому современники поэта, встречая его на улицах, со страхом перешептывались за его спиной: «Он был в аду».

Аллегорический смысл образов

Язык иносказаний позволил поэту передать суть многих отвлеченных философско-этических идей при помощи доступных созерцанию художественных образов. Аллегорична преамбула поэмы, в которой Данте рассказывает о том, как, перешагнув возрастной рубеж распятого Христа, «земную жизнь пройдя до половины», он очутился в «сумрачном лесу» глубокого экзистенциального кризиса. Ему не удавалось избавиться от ощущения неправедности того пути, по которому он двигался до сих пор. Все, чем он жил прежде, представилось ему чем-то вроде дикого, дремучего леса, в котором он заблудился, окутанный тьмой и опутанный ложью. И чем дальше он размышлял о своей судьбе, тем сумрачнее становилось у него на душе. Смятение, страх, чувство безысходности теснили душу, запутавшуюся в сетях грехов, в «путах зла», плененную пороками сладострастия, гордыни и корыстолюбия. Аллегории этих грехов – рысь, лев и волчица – стояли перед его умственным взором. Именно этих зверей он изображает поджидающими его у входа в Ад. Они теснят его к краю бездны, чтобы столкнуть в кромешную тьму зла, откуда уже нет спасения. Если бы Данте не имел тяги к творчеству и не обладал поэтическим даром, он, вероятно, не избежал бы нравственной гибели. Но искусство, поэзия спасают его, помогают духовно «возвыситься над повседневной былью». Ему в воображении является его любимый поэт Вергилий и подсказывает выход из тупика. Чтобы «от зла и гибели уйти», Данте должен показать, что произошло после смерти с теми, кто не устоял перед греховными искушениями и преступными соблазнами. Изображение адских мук грешников, преступников может помочь и самому Данте и многим другим уйти от зла и избежать нравственной гибели.

Такова аллегорическая преамбула «Божественной комедии», позволяющая предположить, что воображаемое путешествие поэта по девяти кругам Ада было продиктовано поставленной перед самим собой экзистенциальной сверхзадачей. Он обязан был преодолеть в себе все темное и пройти тяжкий и страшный путь, чтобы, усвоив нравственный урок, оставить позади все ложное и неправедное и выйти к свету, к новым духовным рубежам. Таким образом, картина Ада, куда спускается поэт, – это аллегория его собственной души в состоянии нравственного помрачения.

Моральный пафос и социальный этос поэмы

В герменевтической типологии Данте имеются, кроме буквальных и аллегорических толкований, еще и моральные. Под ними поэт подразумевает назидательные смыслы и значения, отыскиваемые читателями и имеющие воспитательную направленность. Важнейшая из этических категорий в ценностно-нормативной иерархии Данте – это категория справедливости. Принцип воздающей справедливости, логика возмездия за содеянное при жизни стали для поэта базовыми нравственно-правовыми основаниями распределения посмертных наказаний грешникам и преступникам, находящимся в Чистилище и в девяти кругах Ада. Данте в сопровождении тени поэта Вергилия перешагнул черту, отделяющую земной мир от потустороннего, загробного, и они начали спускаться вниз по кругам Ада. Представляющий собой гигантскую воронку, простирающуюся до центра Земли, Ад изображается поэтом как грандиозное исправительное учреждение. Души грешников и преступников несут здесь наказания за то, что они совершили при жизни. Здесь находятся сладострастники и гордецы, завистники и алчные скупцы, еретики и разбойники, самоубийцы и насильники. На самом дне воронки стоит вмерзший до середины туловища в лед озера Коцит Сатана-Люцифер. У него три лика и три пасти, в каждой из которых – предатель. Это Брут и Кассий, предавшие Юлия Цезаря, и Иуда Искариот, предавший Христа. Морально-правовая позиция Данте исполнена бескомпромиссной наступательной патетики. Каждому виновному он посылает соответствующую меру расплаты муками голодом, холодом, огнем, кипятком, расплавленным металлом и т. п. Каждый его новый шаг по загробному царству оборачивается все новыми картинами возмездия, которые действуют на воображение читателей «Божественной комедии» убедительнее призывов, увещеваний, доводов рассудка и логики.

Существует еще один вид истолкований – анагогический. Он предполагает внимание читателя к присутствующим в тексте метафизическим «сверхсмыслам», раскрывающим суть высших истин бытия. Изображаемые картины представляются истинными и в буквальном и в метафизическом значениях. Так, Данте искренне убежден, что посмертное воздаяние ожидает каждого человека и никто не избегнет его. Он также верит, что все прошлые, нынешние и будущие поколения людей связаны воедино общей судьбой. Эта связь, не очевидная в физическом мире, обнаруживает себя в мире сверхфизическом, где нет времени, отделяющего поколения друг от друга.

Живому человеку недоступно посещение загробного мира. То, что предпринял Данте, – это путешествие его духа, совершенное в воображении. В то время пока его витальное «Я» дышало воздухом земли, а его социальное «Я» пребывало среди современников, друзей и недругов, его духовное, метафизическое «Сверх-Я» путешествовало по Чистилищу, Аду и Раю. Пока поэт вел земную жизнь, его двойник, его «тень» пребывала в загробном царстве. Пережив страхи и испытав катарсис, освободившись от всего темного, она в итоге взошла к райским высотам духовного света. В замысле такого путешествия проявилась трансгрессивность предренессансного духа. Чтобы переступить черту, отделявшую существование от несуществования, нужна была невиданная духовная отвага. Ею будут в полной мере обладать гении Возрождения. И Данте – первый в генерации титанов духа Ренессанса.

3. Социологические идеи христианской цивилизации нового времени (романо-католический социальный мир)

Антроподицея – новая парадигма социального мышления

Понятием антроподицеи (греч. anthropos – человек и dike – право, справедливость; традиционно переводится как «оправдание человека) обозначается культурно-историческая парадигма, сложившаяся в эпоху Возрождения на фоне кризиса христианской теоцентрической картины мира и питавшая затем на протяжении Нового времени философскую, социальную, политико-правовую, этическую, художественную мысль Запада. Ренессанс привел к радикальным изменениям в европейском нормативно-ценностном сознании, способствовал упрочению парадигмы антроподицеи, распространению нового социокультурного типа личности с явно выраженными трансгрессивными наклонностями.

Герой антроподицеи, обуреваемый непомерной гордыней, которая в традиционной, теоцентрической, картине мира и культуры занимала первое место в иерархии из семи смертных грехов, вообразил себя стоящим выше всего сущего. Он увидел перед собой необычайно раздвинувшееся пространство свободы, где грех мог превратиться в доблесть, а доблестями могли стать высокомерное пренебрежение абсолютными запретами и дерзкое своеволие, заставляющее разум оправдывать все, что угодно, даже преступления. То, что прежде казалось непреложным и незыблемым, теперь становится сомнительным и зыбким.

С отвержением абсолютных религиозных критериев воцаряется шаткость в представлениях о добре и зле, о должном и запретном и одновременно утрачивается истинное понимание человеческого предназначения. Воображаемая свобода от всеобщего религиозно-нравственного закона заставляет смотреть на всех тех, кто подчиняется ему, как на существа низшего разряда. В индивидуальном и общественном сознании возникают причудливые сочетания вполне исправных ментальных структур с деформированными и полуразрушенными этическими структурами.

Главный персонаж антроподицеи – человек, рвущийся к неизведанному и запретному, исполненный честолюбия и авантюристических амбиций, рассчитывающий только на себя и на фортуну. Новатор, исследователь, мореплаватель, землепроходец, он проявляет во всех своих предприятиях необычайную энергию и изобретательность. При этом вместо христианского смирения он демонстрирует неодолимую гордыню, вместо преданного служения Богу – дерзкие порывы к освоению и покорению мира. Регулярным христианским размышлениям о смерти он предпочитает жизнелюбие во всех возможных видах. Смысл жизни он видит не в служении религиозным святыням, а в самореализации своих задатков и в самоутверждении своего «Я». Перед ним открывается безграничное пространство социальной свободы, в том числе значительные возможности в социальном самоопределении, выборе занятий, творческой самореализации.

С самого начала парадигма антроподицеи обнаруживает свою амбивалентность: открывая перед человеком простор для самоутверждения, возводя его в статус абсолютной ценности и «меры всех вещей», она одновременно разрушает нормативно-ценностную структуру традиционной теоцентрической модели миропорядка. Оборотной стороной ее утверждения оказывается логика «теомахии» («убийства Бога») и превращение картины мироздания в метафизический «натюрморт», а точнее, «теоморт», где место «мертвой природы» занимает «мертвый Бог».

Двойственность антроподицеи проявляется и в этической сфере: наряду с апологией человеческого достоинства и творческой свободы она несла в себе дух мифического, иллюзорного всемогущества человека, зерна философии тотального имморализма и полной вседозволенности. То, что прежде казалось незыблемым и непреложным, становится сомнительным. Исчезают абсолютные критерии нравственных оценок, утрачиваются представления об истинном человеческом предназначении. Обнаружив в себе энергетические резервы, пребывавшие дотоле в невостребованном виде, и упорствуя в иллюзии собственного величия, человек видит себя в роли преобразователя социальной реальности и творца истории. Его не прельщает возможность творить из себя нравственно совершенное существо. На практике оказалось, что расширившееся пространство свободы, раздвинувшиеся нормативные рамки открыли простор для распространения авантюрно-криминальных умонастроений.

Ренессансный человек, а затем и человек Нового времени, встав на путь самообожествления, сознавая себя не частицей мироздания, обязанной существовать по его законам, а хозяином, который никому не подотчетен, вообразил себя пребывающим выше всего сущего. Одновременнно он во всей полноте обнаружил свое свойство постоянно увлекаться и нарушать меру. В результате выявилось, что чрезмерность во всем – одна из основных особенностей его негармоничной, «фаустовской» души.

Трансгрессивный дух западного человека, безмерно возгордившегося, преисполнившегося самомнения, оказывается в центре социально-философских концепций Нового времени, которые вместе с трудами художников, писателей, поэтов составили за несколько веков истории грандиозную антроподицею. Она наполнена не только дифирамбами «венцу Вселенной», но и мучительными поисками путей спасения возгордившегося человека, его защиты от самого себя, от тех темных, разрушительных сил, потенциал которых в его природе чрезвычайно велик.

В этих трудах присутствует готовность не ставить человеку в вину явные несовершенства его природы, слабости и порочные наклонности, готовность оправдать его и вместе с тем поверить в него, в его духовные возможности, нравственные способности, возложить на него вместе с надеждами еще и ответственность за все, что он делает и будет делать на социальном поприще.

На этой культурной почве веры в человека приобретают глубоко «антроподицейный» характер складывающиеся естественно-правовые принципы и, в первую очередь, принцип неотъемлемости естественных прав. Человек проходит процедуру оправдания перед лицом возвышающейся над ним громады государства. Появляются разнообразные формы аргументации, стремящиеся доказать, что не государство дарует человеку права и свободы, а что он уже самим фактом рождения в качестве человека становится их обладателем. Поскольку государство в его традиционных формах, которые еще не позволяли ему именоваться правовым, выступало, как правило, противником парадигмы естественного права и негативно реагировало на формулы антроподицеи, возникали сложные морально-правовые коллизии. В этих условиях аксиоматика естественных прав человека, пронизанная духом антроподицеи, позволяла вносить ограничительное начало в понимание статуса государства, давала возможность очерчивать нормативные пределы этатистского активизма по отношению к личности.

Д. Савонарола: дух социального реформаторства

Джироламо Савонарола (1452–1498) – итальянский мыслитель, проповедник, политический реформатор, стремившийся противостоять нарождающемуся процессу секуляризации европейской культуры и противопоставивший ренессансным умонастроениям традиционные догматы католической церкви.

Савонарола получил светское образование, но еще в юношеском возрасте принял решение вступить в доминиканский монашеский орден. Он рано осознал свое призвание христианского проповедника. Пафос его публичных проповедей в итальянских городах имел антиренессансную направленность. Он обрушивался на тех, кто привносил в христианское искусство светский дух, клеймил безверие политиков и порочность папских служителей, грозил Италии неминуемой гибелью, если виновные в ее падении не покаются.

После того как Савонароле удалось возглавить один из монастырей, он внес целый ряд радикальных нововведений в его жизнь – уменьшил монастырскую собственность до необходимого минимума, ввел обязательную для всех трудовую повинность, учредил кафедры греческого, арабского, еврейского и турецкого языков, чтобы готовить христианских миссионеров.

В 1494 г. по стечению ряда социально-политических обстоятельств Савонарола оказался фактическим главой Флорентийской республики. На этом поприще он проявил себя как талантливый политик и выказал недюжинную реформаторскую энергию. Ему удалось восстановить и укрепить разрушенные во время тирании Медичи республиканские институты власти, учредить Великий совет и Совет восьмидесяти, выполнявшие функции двух палат парламента. Он заменил поземельный налог 10 %-ным подоходным налогом, изгнал из Флоренции тех ростовщиков, которые брали чрезмерные проценты, основал государственный заемный банк, учредил «полицию нравов», усилил ответственность и меру наказания за азартные игры (лишение имущества), святотатство (вырывание языка), разврат (сжигание на костре).

Папская власть отнеслась резко отрицательно к новациям Савонаролы. Он был обвинен в ереси, отлучен от церкви, заточен в тюрьму, подвергнут жестоким пыткам и повешен как еретик.

Савонарола был не только выдающимся общественно-церковным деятелем, но и крупным мыслителем. Сохранились его сочинения: «О презрении к свету», «Руководство к христианской жизни», «Об истине пророчества», «Об откровении», «Триумф креста», «Об управлении Флоренцией», «Письмо к государям», «На тебя, Господи, уповаю», «Размышления о псалме 51» и др. В них, помимо сугубо теологических вопросов, рассматриваются проблемы реформирования религиозно-общественной жизни. Этот дух социального реформаторства, слишком мощно представленный, слишком ярко выраженный, и послужил главным основанием для расправы папской власти над Савонаролой.

Н. Макиавелли: апология политической аномии

Никколо Макиавелли (1469–1527) – итальянский социальный мыслитель, историк, драматург, поэт, политический деятель Флоренции – богатой торгово-промышленной республики. Родился в семье обедневшего аристократа. Получил прекрасное домашнее образование. В возрасте 29 лет занял важный пост в правительстве Флорентийской республики – Совете десяти. С 1498 по 1512 г. занимался активной политической деятельностью, выполнял правительственные поручения, руководил дипломатической перепиской, составлял проекты законов, приказов, распоряжений, участвовал в организации военных кампаний. Когда в 1502 г. была утверждена должность пожизненного гонфалоньера (правителя) Флорентийской республики и ее занял Пьеро Содерини, то Макиавелли стал главным советником по основным вопросам государственной жизни, наделенным большими властными полномочиями.

В 1512 г. произошел правительственный переворот, и к власти пришел род Медичи. Макиавелли после 14 лет активной политико-дипломатической деятельности был отстранен от должности, заточен в тюрьму, а затем отправлен в ссылку в свое имение за пределы Флоренции. Находясь в изгнании, оказавшийся не у дел, он тяжело переживал вынужденную бездеятельность и не погиб от депрессии только потому, что нашел достойное применение своим способностям, уму и энергии – посвятил себя литературно-философскому творчеству. Им были созданы трактаты «Государь», «Рассуждения о первом десятикнижии Тита Ливия», «О военном искусстве», «История Флоренции», «Рассуждение о способах упорядочения дел во Флоренции после смерти герцога Лоренцо», «Жизнь Каструччо Кастракани», «Описание событий в городе Лукке», а также комедия «Мандрагора». Творчество Макиавелли оказало заметное влияние на развитие западной политической социологии.

Антропосоциология

Согласно Макиавелли, большая часть трагических противоречий, сопровождающих судьбу людей и государств, объясняется характерными особенностями человеческой природы. Он убежден в неискоренимости предрасположенности человека к злу. Зависть, гордыня, алчность и другие смертные грехи составляют неотъемлемое свойство человеческого существа. Обладая свободной волей, люди способны эти свойства устремлять не только во зло, но и на благо окружающим, превращать их в доблести и с их помощью достигать поставленных целей.

Обладая разумом, человек может действовать сообразно обстоятельствам и быть удачливым в своих начинаниях. Активность для него предпочтительнее бездеятельности, а смелость важнее, чем осторожность. Макиавелли настойчиво проводит мысль о деятельной, трансгрессивной сущности человеческой личности. И хотя естественно-правовое мышление ему в целом чуждо, одно из естественных прав человека он упорно отстаивает. Это право человека на свободное волеизъявление. В страстной защите этого права проявляется ренессансный характер его личности и мышления.

Принципы атеизма, имморализма и правового нигилизма

Свобода человека не может быть безграничной; у нее должны быть пределы, в противном случае она на каждом шагу станет превращаться в своеволие. Такими пределами могут быть нормы и ценности, культивируемые религией, нравственностью и правом. У Макиавелли же сложились довольно сложные отношения с этими тремя сферами культуры. Евангельские заповеди, призывающие к созерцательности и смирению, отрицающие ценность мирских благ, были для него неприемлемы. Его прагматический ум политика-практика подсказывал, что христианские принципы и свобода активных, энергичных действий в социально-политической сфере несовместимы. Люди, находящиеся у власти или идущие к ней, только ослабят свою волю, если будут руководствоваться евангельскими нормами, требующими человеколюбия.

Апология политических преступлений требовала развенчивания всей традиционной системы нормативной регуляции, сложившейся за многие века существования цивилизации и культуры. Следовало разрушить несколько нормативных бастионов, связанных между собой. Радикальная криминально-политическая хирургия требовала в первую очередь ликвидации препятствий из правовых норм. Но прежде надо было уничтожить этические основания правовых запретов. И наконец, чтобы разрушить нравственные препятствия, опирающиеся на религиозные абсолюты, следовало убрать с пути Бога и всю систему религиозных предписаний. Интеллект Макиавелли позволяет ему решить все три задачи, подменив веру атеизмом, совесть – имморализмом, а уважение к законам – правовым нигилизмом. Его мышление успело пройти через процессы секуляризации и рационализации. Традиционные христианские мифологемы и теологемы утратили над ним свою абсолютную власть. Это, однако, не мешало мыслителю относиться с чрезвычайным пиететом к христианскому по духу творчеству Данте. Существуют свидетельства о том, что больше всего он любил песни «Ада» из «Божественной комедии». Очевидно, не случайно его влекли страницы, где нет праведников, а присутствуют лишь одни грешники и преступники, где нет места ни святости, ни милосердию, а царит насилие. Зрелый Макиавелли не мог не замечать параллелей между дантовским «Адом» и своими творениями, в которых были изображены картины земного ада, где люди уже при жизни терпят наказания за свои грехи и преступления с той лишь разницей, что их судьями и палачами выступают такие же грешники и преступники, как и они сами.

«Государь» – очерк политической социологии

Прямым следствием пренебрежительного отношения Макиавелли к христианским религиозно-нравственным заповедям стала рецептура правового нигилизма, предлагаемая им политическим деятелям, стремящимся создать крупное государство. Согласно концепции Макиавелли, человек, обладая разумом и волей, может действовать сообразно обстоятельствам и быть удачливым в делах. Автор «Государя» настойчиво проводит мысль о деятельной, трансгрессивной природе человека, утверждая, что активность для людей предпочтительнее бездеятельности, а смелость важнее осторожности. Макиавелли понимает, что перед его Государем стоят те же, общие для всех, нормативные бастионы – религия, нравственность и право. И он расчищает для своего героя путь к целям. Вместе с отвержением христианской веры исчезают исходные основания для нравственных и естественно-правовых норм. И тогда появляется возможность оправдания любого аморального поступка, любого преступления. Из атеизма вытекает имморализм. Не призывая к тотальному отвержению нравственных норм, Макиавелли, тем не менее, считает, что есть такие области человеческой деятельности, где соблюдение их обременительно и не оправданно. Это, в первую очередь, сфера социально-политической деятельности.

Лидер большого масштаба, обладающий навыками ведения искусных политических игр, должен уметь ради достижения своих целей пользоваться всем арсеналом доступных ему средств, как морально-правовых, так и имморально-неправовых. Его не должна смущать необходимость использования лжи, интриг, коварства, поскольку это лишь средства, которые по своему ценностному статусу не идут ни в какое сравнение со значимостью поставленной цели. Государь может пользоваться законными, правовыми методами. Но для успешного достижения поставленных целей у него всегда должен быть в запасе еще один способ действия, который Макиавелли называет насильственным, или «зверским». Сам политик при этом должен уметь менять маски и играть требуемые обстоятельствами роли либо благонравного стратега, либо беспощадного тирана. Подобное двуличие простительно лишь политику-патриоту, радеющему об общественном благе и стремящемуся к созданию могучего централизованного государства.

Современники Макиавелли ясно видели связь между его Государем и сыном папы римского Александра VI – Цезарем Борджиа. Герцог Валентино, обладая военными и политическими талантами, мечтал создать в центральной Италии мощное государство, на основе которого можно было бы впоследствии объединить всю нацию. Но ему не удалось выполнить эту миссию. Чудовищный аморализм и преступные наклонности, помогавшие ему в достижении военно-политических целей, обернулись в итоге против него. Задумав вместе с отцом отравить несколько кардиналов, они пригласили тех в гости. Но из-за ошибки слуги отравленное вино оказалось в бокалах самих отравителей. В итоге Александр VI умер сразу, а Цезарь Борджиа – несколько позже.

Генезис номотетического метода

Макиавелли говорил о себе и своем стиле, что ему свойственно смело и открыто высказывать все, что он знает о древних и новых временах. В его стиле обнаруживается нечто сближающее его с анатомической вивисекцией. С аналитическим хладнокровием он обнажает и вскрывает то, что другие мыслители до него не пытались выставлять на всеобщее обозрение. В трактате «Государь» Макиавелли создает собирательный образ, отвечающий его представлениям о том, каким должен быть современный политик. Одновременно он обнажает нормативно-ценностные структуры практического сознания своего героя. В результате в образе политика оказывается многое из того, что позволяет отнести его к разряду веберовских «идеальных типов».

Взяв за основу эмпирическую социальную реальность, Макиавелли конструирует на ее основе умозрительный образ политика, соединяющего в себе реальные черты и желаемые качества. Согласовав различные формы сущего и потребного, он конструирует идеально-типическую модель, в которой достигнуты пределы возможного как в логическом, так и в практически-прикладном значениях.

Она-то и сделала возможным появление понятия макиавеллизма. И хотя обозначаемый этим понятием тип политического поведения существовал и до Макиавелли, но обобщение и оформление его как «смыслообраза», концептуального конструкта, «идеального типа» следует считать заслугой мыслителя.

«Идеально-типическая» модель криминально-политического сознания деятеля-узурпатора, прокладывающего себе путь к власти через хитроумные интриги, всевозможные преступления, предстает как фрагмент более объемной модели аномийно-пермиссивной, доправовой социальной реальности. Целое и его часть соотносятся как порождающая причина и рожденное следствие: умозрительный образ Государя предстает как плоть от плоти смутного времени, как существо, чувствующее себя в условиях аномии, как рыба в воде. Между его личностью и аномийной действительностью нет никаких противоречий. Его устраивает тот набор возможностей по решению политических проблем, который предоставляет доправовое состояние.

Общий метод Макиавелли можно считать номотетическим, поскольку он стремится отыскать общие принципы политической деятельности и государственного строительства, исследуя данную социальную реальность и видя в ней лишь частный случай, дающий возможность понимания типологических свойств политической практики. Он движется преимущественно путем индуктивных умозаключений, слагая из выбранного материала умозрительные конструкции. Создавая «идеальный тип» государя, Макиавелли добывал знание, которое, по его предположениям, само могло бы воздействовать на социальную реальность, поскольку давало бы политикам инструментарий по существенному усилению их власти над обстоятельствами.

«Рассуждение на первое десятикнижие Тита Ливия»

Русский мыслитель П. И. Новгородцев считал, что в «Рассуждении» содержится наиболее полное выражение философско-политических взглядов Макиавелли и что это сочинение служит ключом к пониманию концепции трактата «Государь». Макиавелли, убежденный в том, что для лучшего понимания острых проблем современности необходимо обращение к их истокам, обращает внимание на вопросы происхождения государства и законов. Логика его рассуждений выстраивается в соответствии с позицией, напоминающей теорию общественного договора. Он пишет о том, что еще в древности люди, вынужденные постоянно общаться между собой, обрели способность различать добро и зло. Понимая, что любому из них в отдельности может быть нанесен вред, они стали объединяться и устанавливать законы, предназначенные защищать от несправедливости и насилия, грозящие наказаниями тем, кто нарушает общий порядок. Для поддержания устойчивого законопорядка стали выбирать наиболее сильных, храбрых и разумных, чтобы подчиняться им как правителям. Так стали возникать государства, образовывавшиеся либо по инициативе туземцев, либо пришельцами-завоевателями.