Патриарх Тихон. Крестный путь

Недаром в очередном послании смиренный Тихон писал: «Позором покрылась наша Родина… С поля ратного, пред лицом врага иноземного бежите вы с оружием в руках, чтобы этим же оружием расстреливать друг друга в междоусобной борьбе».

Но вот до Собора дошли слухи: в Новочеркасске объявилось белое воинство. Есть сила, которая спасет святую Русь.

Митрополит Антоний приехал к Тихону поговорить с глазу на глаз.

В кабинете святейшего каждый предмет, каждая вещь, казалось, пребывали в сосредоточенном покое. Тихон же был частью этого покоя. И вот явилась туча, с которой то и дело слетали молнии.

Роняя матерки – для Тихона это было чудовищно, но терпел, – Антоний ходил туда-сюда, и архиерейское лицо его сияло свирепой мужицкой радостью.

– П…ц! Жидовской власти – п…ц! Скоро им такое кольцо устроят – как мыши забегают. На этом свете еще будут гореть.

Сел в кресло. Приподнял бровь, улыбнулся:

– Святейший! Что смотришь так настороженно? Бог-то ведь с нами! – И снова разразился удивительно заковыристой и очень счастливой бранью.

Тихон опустил глаза.

– Ишь какие мы нежные. Не буду, не буду. Генерал Алексеев собрал из офицеров, из юнкеров, из кадетов – а это же свет наш и цвет – ар-ми-ю! Добровольческую армию. Главком – Корнилов, штаб отдан Лукомскому. Алексеев – верховный. Деникин возглавил первую, самую отборную дивизию.

– Дай-то Бог! – сказал Тихон.

– Дай-то Бог! Мне хочется ежеминутно кричать «Ура!». Святейший, Собор не может быть в стороне! Дело освобождения Родины – наше, святительское. Необходимо как можно скорее принять воззвание к России.

– А не разгонят ли большевики Собор, как разогнали Учредительное собрание…

– Немцы вот-вот возьмут Петербург. Большевикам надо думать, куда им бежать.

– Проект воззвания у вас, видимо, приготовлен.

Антоний, улыбаясь, положил лист, исписанный крупными буквами, размашисто. Тихон прочитал.

– Кратко, сильно… Однако так нельзя. Призывать народ к восстанию мы не можем.

– Пишите как умеете! – вспыхнул Антоний.

– Мой вариант послания будет готов в середине дня. Сделаем так: оба проекта надо обсудить в узком кругу. Приезжайте вечером на квартиру Василия Павловича Шеина… А теперь поговорим о вас. Я не вижу другого кандидата на Киевскую митрополию. Украину захлестнул сепаратизм. Сохранить братство русских и украинцев может только общая вера.

Антоний слушал, попыхивая в бороду. Тихон заторопился:

– Я понимаю, сколь тяжек сей крест, но за вас и север Украины, и Волынь. Противопоставьте истеричности националистов величавую уверенность в своих силах… У меня был человек гетмана Скоропадского. Павел Петрович не забыл, что он когда-то имел честь находиться в свите императора. Против Антония (Храповицкого) у гетмана возражений не будет.

– Скоропадскому что немцы скажут, то и сделает… А что он от вас-то хотел?

– Благословения.

Вечером на квартире секретаря Собора Шеина собрались – Антоний, Арсений (Стадницкий), Самарин, протопресвитер Любимов, протоиерей Рождественский, князь Евгений Николаевич Трубецкой… Остановились на более смиренном тихоновском проекте. Это было не воззвание к народу, а письмо – призыв к генералу Корнилову спасти Россию. Самарин и Любимов высказались против. Обсуждать подобный документ на Соборе – безумство, но Антоний был тверд.

Послание в Лиховом переулке зачитал Шеин. Зал ответил гробовой тишиной. Самарин осудил письмо, его поддержал епископ Иоанникий. На том обсуждение и закончилось.

Но жизнь мчалась, как на вороных. Скоро Собор слушал еще одно послание святейшего.

Брестский ленинский мир Тихон принял как надругательство над Русским государством. Слова документа дышали гневом и болью. «Благословен мир между народами, ибо все братья, всех призывает Господь мирно трудиться на земле, для всех уготовал Он Свои неисчислимые блага… Но тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ? – вопрошал святейший. И сам же отвечал: – Заключенный ныне мир, по которому отторгаются от нас целые области, населенные православным народом, и отдаются на волю чужого по вере врага, десятки миллионов православных людей попадают в условия великого духовного соблазна для их веры, мир, по которому даже искони православная Украина отделяется от братской России, и стольный град Киев, мать городов русских, колыбель нашего крещения, хранилище святынь, перестает быть городом державы Российской, мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения, Церкви же православной принесет великий урон и горе, а Отечеству неисчислимые потери».

Ленин, разбазаривая страну, оттягивал конец своей насильственной власти, выживал. Патриарх же Тихон был озабочен судьбой державы. Голос его послания по поводу Брестского мира суров и величав: «Святая православная Церковь, искони помогавшая русскому народу собирать и возвеличивать государство Русское, не может оставаться равнодушной при виде его гибели и разложения».

Святейший не отстранялся в этот роковой момент от политики, решительно восставал против властей, разорявших Отечество.

«По долгу преемника древних собирателей и строителей земли Русской, святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, – заявлял патриарх православному народу и всему белому свету, – мы призываемся совестию своею возвысить голос свой в эти ужасные дни и громко объявить пред всем миром, что Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир. Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества».

Репрессий от властей не последовало. Не все-то ленинцы приняли такой мир. При голосовании в ЦК Ленин получил семь голосов при пяти против и одном воздержавшемся.

Собору пришлось тревожиться о другом. Горькая весть пришла из Тверской епархии. В пустынь преподобного Нила явились солдаты, забрали ключи от храма и, кощунствуя, пытались вскрыть раку. На игумена направили револьвер, требуя снять крест. Игумену пришлось подчиниться. Обшарили алтарь, ища какие-то несметные богатства. Слава Богу, в монастырь прибежали крестьяне окрестных сел и деревень, и солдаты, перепугавшись, убрались.

Торжество православия

Торжественная служба в первое воскресенье Великого поста состоялась в храме Христа Спасителя.

Патриарху сослужили митрополит Антоний, приехавший из Киева, Владимирский митрополит Сергий, архиепископы, епископы, архимандриты, протоиереи, все пресвитеры Успенского собора и архидиакон Константин Розов.

Казалось, вся Москва втиснулась в храм, спасаясь от бури, разметавшей на части государство и саму жизнь.

Только в храме и осталась мудрая вечность. Здесь все еще торжествовала правда, не убитая ложью людей, присвоивших себе имя защитников народа.

Всякая служба архидиакона Розова потрясала прихожан, но теперь, охваченный священным пламенем, он был устами великой России. Символ веры, сказанный им Богу, пронзал сердца не звуком, но сутью слова. Всякий в храме понимал: это Россия клянется Троице и матери-Церкви быть по правую сторону.

– Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера Вселенную утверди, – пел Розов древним, очень простым и воистину величавым распевом.

И даже старым, усталым от жизни людям открывалось: их собственная вера есть твердь Вселенной, их душа, проведшая век в тесноте обыденности, на самом-то деле – необъятная душа мира сего… От такого пения не сразу очнешься, но Розов уже провозглашал анафему. И опять это был не голос человека, служителя храма, – само Небо низвергалось на землю, сокрушая нечисть.

Отцы пресвитеры вторили архидиакону, и чудилось – гулы жутких подземелий согласно отвечают Небесам.

Все ждали самого страшного: проклятия новой власти. И вот – а-а-на-а-фе-е-ма! В сердцах – побеги надежды на спасение. Как само спасение – ликующие многолетия патриарху Московскому и всея России, единственному русскому столпу, противостоящему безумству всемирной революции.

Власти и на этот раз смолчали. Более того, на Соборе появился епископ Нестор Камчатский, отпущенный большевиками из Таганской тюрьмы.

Владивосток занял японский адмирал Като. Французы и англичане высадили десант в Мурмане, в Архангельске. Комиссаром по военным и морским делам стал Троцкий, палочка-выручалочка большевиков.

Правительство Ленина перебралось в Москву, и большевики принялись очищать новую свою столицу от разбойников. Двадцать шесть особняков, где блаженствовала братва анархистов, перешли к «народу». Не обошлось без стрельбы. Бывший Купеческий клуб брали с боем.

На третий день Пасхи святейший Тихон служил литургию в Марфо-Мариинской обители. Потом был молебен, и патриарх остался отобедать в келии великой княгини Елизаветы Федоровны. Говорили об Иоанне Константиновиче.

– Я вижу в нем чудесного архиерея, – признался Тихон. – Таких чистых, высоких духом людей среди архипастырей не так-то уж и много. Но! Ах, это несчастное «но»! Отцу Иоанну, он ведь диакон, лучше бы всего выехать за пределы России. И поскорее.

Увидел, как напряженно, настороженно смотрит Елизавета Федоровна.

– Я сказал что-то неудобоваримое?

– Мне тоже со всех сторон приходят предложения о немедленном выезде… Особенно германское посольство старается: вы – немка, что вас связывает с Россией? Плечами пожимают. А связывает меня с Россией – судьба и православие. Чашу надо пить до дна. Да и как оставить сестер, обитель? Это же детище мое… Вашему святейшеству тоже бы ведь надо поберечься!