Патриарх Тихон. Крестный путь

– Обошлось, – виновато вздохнул келейник Яков.

Обошлось. В Чудове чекисты задержали для осмотра не тот поезд. Железнодорожники схитрили, уберегли святейшего от ареста в глухом местечке.

Кровавые реки

Московские комиссары отобрали семинарию. Румынская церковь отторгла Кишиневскую епархию.

Пролилась кровь православных в Павловском Посаде, в Омске, в Твери, в Туле.

Тихон разослал через посольства известительные письма о гонениях на Церковь: Константинопольскому патриарху, христианам Каира, Синая, Далматии…

Боролся с сатанинской властью открыто, но его пытались втянуть в игры закулисные, благословлять террор и оккупацию российских территорий.

Троицкое подворье нежданно посетил видный работник французского посольства граф де Шевильи, с ним приехал представитель консульства Рене Маршан.

– Новые власти России, – сказал граф, – стараются копировать французскую революцию. Французская революция утонула в крови… Мы могли бы помочь вашему святейшеству покинуть страну.

– Благодарю вас, но я – пастырь.

– Вы – мужественный пастырь! – Де Шевильи поклонился. – Тогда позвольте спросить: где, в ком, в чем видите вы спасение России от страшных бедствий? Считаете ли вы, что новая власть способна дать стране благоденствие?

– Ленина и Троцкого охраняют китайцы. Аресты производят латыши, в ЧК – иудеи. Россия в плену.

– Тогда я позволю себе задать и такой вопрос: готовится открытие Восточного фронта. Русское сопротивление в Приморье получит поддержку Японии, в Сибири и на Волге ударной силой Белого движения стал чехословацкий корпус. Союзные войска высадились на севере России, еще более крупный десант возможен на юге. Благословляете ли вы действия союзных армий?

– Брестский мир – позорное клеймо на челе России, но, – Тихон посмотрел в глаза дипломата ясно и твердо, – вмешательство Церкви в политику невозможно. Как гражданин, я сочувствую всякому освободительному движению, как пастырь – обращаю душу к Богу и смиренно предаюсь Его святой воле.

Французы остались довольны беседой.

Союз защиты Родины и свободы готовил восстание в Ярославле и в Рыбинске. Ярославль был избран для отвлекающего удара, заговорщикам нужны были военные склады и пушки Рыбинска.

В Москве чекисты опередили, арестовали сто офицеров, членов Союза.

А у Церкви были свои дела. В День перенесения мощей святителя мученика Филиппа, 16 июля по новому стилю, патриарх совершил молебен в Успенском соборе. Призывал молить за императора православного. То была последняя молитва за Николая при жизни его.

Мученик Филипп проводил, мученик Андрей Боголюбский – принял. Злодейство совершалось ночью, звериное, хотя кто-то из убийц-талмудистов постарался придать ему вид ритуального жертвоприношения.

19 июля в газете «Известия ВЦИК» появилось сообщение: правительство одобрило расстрел бывшего царя. Всю правду сказать не посмели: семья-де переведена в безопасное место.

Патриарх срочно созвал Соборный Совет. Панихиду по убиенному государю решили служить в Казанском соборе, в праздник явления иконы Казанской Богоматери. Архипастырей и пастырей России святейший благословил молиться о новопреставленном мученике.

Опасаясь ареста, Тихон не подготовил письменного текста своего слова. Говорил экспромтом, но священник Казанского собора сумел записать проповедь.

«К скорби и к стыду нашему, – говорил патриарх, – мы дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божьих уже не только не признается грехом, но оправдывается, как нечто законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович по постановлению Уральского областного Совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство – Исполнительный комитет одобрил это и признал законным… Мы должны, повинуясь учению слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его… Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточают в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это перетерпеть…»

От боли забыл святейший свои же слова: умереть нынче немудрено, труднее научиться, как жить.

Власть и совесть – понятия несовместимые. На другую ночь после расстрела царской семьи убивали ближайших родственников царя и царицы. Могилой Елизаветы Федоровны и великих князей стала заброшенная шахта в Алапаевске. Возможно, ради большей секретности – выстрелы могли обозначить место злодеяния – чекисты сталкивали своих жертв в шахту. Шестеро их высочеств, дворянин Ремез, крестьянка Варвара Яковлева – вот восемь мучеников в синодник Свердлова, Троцкого, Ленина.

Убить столько людей шито-крыто не получилось. Шахта огласилась стонами. Тогда чекисты, добивая живучих, бросили в пропасть несколько гранат.

Когда Белая армия заняла Алапаевск, люди указали следователям страшное место. Открылась еще одна страница в подвижнической жизни Елизаветы Федоровны. Она и старший сын Константина Константиновича Иоанн упали на выступ, пролетев не более пятнадцати метров. И остались живы. Осколки гранат ранили Иоанна в голову. Елизавета Федоровна своею рубашкою перевязала его. Умерли они от истощения сил.

Но это не конец трагедии. Упокоение в Уральской земле восьми мучеников оказалось временным. Боясь, что большевики надругаются над останками, белые, отступая, увезли гробы в Читу. Захоронили в Покровском женском монастыре.

Но, Господи! Разве не Твоей волей совершается всякое дело человеческое! Не приняла Русская земля Романовых. Не есть ли скитальчество гробов их высочеств – возмездие императорскому дому? Романовы начали свое царствие злодейством: повесили четырехлетнего сына Марины Мнишек, претендента на престол убрали. На земле все прах, да Небо помнит. Через полгода восемь гробов снова были в дороге. Пристанище нашли в Китае, в Харбине. Но гробы Елизаветы Федоровны и Варвары Яковлевой были востребованы самим Иисусом Христом. В январе 1921 года через Шанхай океаном доставлены были в Порт-Саид и в Иерусалим. Святых мучениц похоронил патриарх Дамиан в усыпальнице Марии Магдалины.

Но вернемся в 1918 год. Восстание в Ярославле, к изумлению белогвардейцев, оказалось успешным. Рыбинск офицеры и местные буржуи тоже взяли, а вот к пушкам их не подпустили. Остатки отрядов поспешили рассеяться. В Ярославле белые продержались семнадцать дней. Успели восстановить администрацию царского времени, расстрелять Нахимсона и сотню других начальников. Ждали помощи из Архангельска, от англичан. Не дождались. Ярославль большевики вернули, обрушив на город огонь тяжелых орудий… Начались расправы. Монахи помогали белым, и красные ставили братию к стенке с легким сердцем – заслужили.

И однако положение большевиков казалось безнадежным. Чехословацкий корпус взял Казань, Сызрань, Симбирск, Самару. В Самаре появилось белое правительство: Комитет Учредительного собрания. Юг был занят Деникиным. Урал – белоказачеством. Случилось восстание в Муроме. Земля под ногами Ленина и Троцкого пылала.

Вот почему такие жестокие телеграммы рассылал по стране пролетарский вождь:

«В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас террор. Расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. Ни минуты промедления. Надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных».

В Пензу: «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных – запереть в концентрационный лагерь вне города».

Ленину вторили его сподвижники:

«Время архивоенное, надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, особенно в Питере». Это призыв Зиновьева к мести за убийство комиссара Володарского.

Святейший читал почту. Елизавета Щукина из Нижнего Новгорода просила в долг сто рублей. Умер от чахотки сын, иерей Анатолий, оставил без средств жену и двух девочек.

Елена Успенская, жительница Ярославской губернии, поздравляла с днем ангела. «У нас пока тихо, – писала она, – народ здесь очень хороший, только страшно, если силой будут брать хлеб у крестьян, т. к. добровольно не хотят давать, у нас не хлебный край».

Духовная дочь Мария Кацаурова писала о последствиях ярославского мятежа: «В квартире только стекла выбиты и крыльцо разбито. У Лели от волнения и беспокойства о нас во время пожара на Соборной площади – она в это время была на службе и знала, что вокруг нас горит, – началась было так называемая темная вода. Леля почти ослепла и едва дошла до дому. Сейчас же помазала глаза маслом Толгской Божией Матери, которое ее излечило…»

Князь Иван Мещерский благодарил за фотографию, просил помолиться за своего отца Сергия: «Он, как и многие верные сыны Отечества, ныне подвергается смертельной опасности».

Епископ Рыбинский Корнилий просил перевода на юг. Сообщал: в Ярославле, в Афанасьевском монастыре, увечные воины лежат под открытым небом. В палате есть рояль, но нет крыши, сорвало снарядом. В городе голод. Перенесли две недели обстрела и триумф победителей. Большевики водили преосвященного по площадям, напоказ, издевались, но не убили. В церквах нет певчих, нет просфор, нет вина.

Из Великих Лук писала племянница Анна Великотная: «Отец родной, не оставьте меня при моих тяжелых скорбях. Я слабая и больная жить при такой дороговизне. Да еще и сирот, детей старшего моего сына, приходится воспитывать. И не знаю, что делать и на что жить. За убитого героя сына Кронида я ничего не получаю, обидно и горько, живя при такой скудости… Не откажите в своей помощи, избавьте от голоду и холоду, обогрейте мою наболевшую душу, а Вас Господь не оставит».

И опять из Ярославля от настоятеля Покровского монастыря Серафима: «Пишу эти строки и не знаю, буду ли я жив завтра. Сердце изболелось за поругание веры Христовой – за страдалицу Родину. Был у отца Птоломея, у отца Федора, у благочинного Николая Воскресенского, у матушки игуменьи, тоже страждущей от большевиков. Выступал в храме с обличением социализма». И приписка отца Птоломея: «Посылаю Вам сие письмо, т. к. отец Серафим скрывается. Пришло за ним шестнадцать человек вооруженных. Крестьяне отбили».

Порадовали сообщения из Киева. Борцы за незалежность Украинской церкви на выборах митрополита вели себя как хозяева, но все-таки не взяли верха. Епископа Дмитрия (Вербицкого), викария Киевской епархии, за которого голосовали самостийники, с подавляющим преимуществом победил митрополит Антоний (Храповицкий). Националистам удалось, однако, провести в министры исповеданий сторонника автокефалии, кандидата Киевской духовной академии Лотоцкого. Всеукраинский Собор залихорадило, но гетман Скоропадский поддержал Антония. Представитель патриарха на Соборе митрополит Евлогий (Георгиевский) подвел черту под церковной распрей: «Пал министр – пала и автокефалия». Самостийная Украина сохранила единство с православной Русской церковью.

Письма из Ярославля встревожили Тихона. Получив разрешение властей, он выехал в бывшую свою епархию, надеясь прекратить разгул расстрелов и гонений на духовенство.

Комиссары приняли патриарха почтительно. Охотно участвовали в торжественных обедах и даже снимались с его святейшеством для истории. Но каково было видеть расстрелянный город…

Вернувшись из Ярославля, Тихон призвал ко всеобщему покаянию во дни Успенского поста. Когда-то первые русские патриархи Иов и Гермоген в лютую Смуту тоже благословляли Москву на очистительное покаяние.

В послании святейшего Тихона пробивались гласы отчаяния: «Где же ты, некогда могучий и державный русский православный народ? Неужели ты совсем изжил свою силу?»

Страшно было читать, но сказанное патриархом для утерявших прежнюю жизнь было правдой.

«Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу?»