Патриарх Тихон. Крестный путь

– Господи, какие шутки теперь! – Иоасаф закрыл лицо руками.

– От страха, владыка, тоже устают, – сказал Тихон. – Единение, говорите? Несчастье, казалось бы, общее для всякого человека в России, вместо того чтобы сплотить народ – расшвыряло его по сторонам. Ожесточило. Каждый против каждого… Нет государства, развалилось. Народа тоже нет. Есть ожидающие спасения, ищущие спасения, спасающие и те, что им противостоят. Остается вера. Вера не только объединяет. Она суть России. «Старой России», – говорят большевики. Душа, полная любви к народу и Отечеству, большевикам ненавистна. Им нужна табула раса – чистая доска, чтобы написать свои письмена…

– Поразвеялась моя веселость, – признался Иоасаф, прощаясь. – Святейший! И все-таки насчет Поместного Собора Юга России, вы благословите его?

– Еще раз озлобить власти? На праведные слова нам отвечают расстрелами… Вы, владыка, обещаете скорое наше избавление от плена вавилонского. Вот и подождем.

Смирение

В праздник обретения чудотворной иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани святейший Тихон обратился к народу с очередным посланием. Призвал «к терпеливому перенесению антихристианской вражды и злобы». Ибо видел: «Разрастается пожар сведения счетов… Вся Россия – поле сражения!»

Святейшему хватило сил и духа взять под святую свою защиту евреев, которые из гонимых превратились в гонителей, ибо власть в России была теперь у них: «Православная Русь!.. Не дай врагу Христа, диаволу, увлечь тебя страстию отмщения и посрамить подвиг твоего исповедничества, посрамить цену твоих страданий от руки насильников и гонителей Христа. Помни: погромы – это торжество твоих врагов. Помни: погромы – это бесчестье для тебя, бесчестье для Святой Церкви!»

К райскому миролюбию звал, не сомневаясь в сатанизме властителей. «Мы содрогаемся от ужаса и боли, – писал святейший, – когда после покушений на представителей нашего современного правительства в Петрограде и Москве, как бы в дар любви им, и в свидетельство преданности, и в искупление вины злоумышленников воздвигались целые курганы из тел лиц, совершенно непричастных к этим покушениям, и безумные эти жертвоприношения приветствовались восторгом тех, кто должен был остановить подобные зверства».

Слово патриарха сияло небесной чистотой, когда он просил народ, измученный насилием и поруганием, о смирении:

«Чадца мои! Все православные русские люди! Все христиане! Когда многие страдания, обиды и огорчения стали бы навевать вам жажду мщения, стали бы проталкивать в твои, Православная Русь, руки меч для кровавой расправы с теми, кого считала бы ты своим врагом, – отбрось далеко, так, чтобы ни в минуты самых тяжких для себя испытаний и пыток, ни в минуты твоего торжества, никогда-никогда рука твоя не потянулась бы к этому мечу, не умела бы и не хотела бы найти его».

Сказать «не убий» легко, когда никто никого не убивает. Но вот нож приставлен к груди, глаза нападающего бессмысленны, а тебе твердят – «не убий». За такие призывы надо ответ держать. И святейший был готов отстоять свою голубиную кротость. Белая армия Деникина теснила красных, но белизна высокой идеи уже по самое горло окунулась в кровь истребления. Великая Россия на глазах всего мира убивала себя.

Святейший Тихон, как стена света, поднялся над Россией, защищая жизнь от смерти. И прогневил! Не только жаждущих реванша и отмщения – саму тьму.

На четвертый день после призыва к миру, к истине в православном храме на него напала с ножом женщина.

Был праздник иконы Божией Матери Троеручицы. Некогда Благодатная прирастила отсеченную палачом руку преподобному Иоанну Дамаскину. Не допустила и теперь свершиться злодеянию. Нож только слегка ранил святейшего, кожаный пояс защитил.

Покушавшаяся на жизнь патриарха Пелагея Кузьминична Гусева народным судом города Москвы была признана невменяемой. Она почитала себя посланницей Бога, призванной покарать гордых сатанинских вождей, и таким вождем для нее был Тихон. Судебное дело прекратили, Гусеву отправили на излечение.

Святейший видел: опека его добровольных телохранителей стала открытой, строгой, но принимал ее терпеливо.

Рана зажила быстро. И на Успение Тихон поехал в лавру.

Здесь ему сообщили о славных победах Деникина. Взята Одесса, армия движется к Киеву… Все это подавало надежду на избавление от плена.

Сердце переполняла молитва. Душа сосредотачивалась на этом дивном откровении. «Во успении мира не оставила еси, Богородице», – поется в тропаре праздника: честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим была теперь с Россией, ибо здесь творилось все худшее, что могут делать люди с людьми.

Святейший совершал службу так, словно она была последним светом его жизни. Молящиеся чувствовали особый настрой великого пастыря и лепились к нему сердцами.

После литургии настоятель Кронид подал патриарху истерзанный тайнохранением листок бумаги:

– Из Архангельска доставили.

– «Акт о чуде», – прочитал святейший. – Печать, подпись священника… Андрей Михайлович… Распопин? Ну и фамилия.

– Получили от человека надежного и достойного… Отправитель епископ Павел Пинежский. Другие документы я позже покажу.

Видения удостоились дети и подростки. Их было семеро. Старшей, гимназистке пятого класса Эмилии Перешневой, пятнадцать лет, младшему, Виктору Перешневу, – десять. Одной девочке, Юлии Кеселевой, – одиннадцать, остальным – по тринадцать.

Акт гласил: «3 августа 1919 года, в воскресенье, в 8-м часу вечера, когда мы, спасаясь от дождя, сидели на крыльце дома Перешнева, у Новгородского проспекта между Почтамтской и Кирочной улицами, видели невысоко над горизонтом Пресвятую Деву Марию в сидячем положении и не во весь рост с Богомладенцем Иисусом Христом. Она простирала обе руки вперед, ладонями вниз, и покрывала город. Лицо Божией Матери, продолговатое, некруглое, было обращено на город, на юго-восточную сторону. Кругом лица был светло-золотистый круг. Части лица были видны, но неясно. Одежда у Божией Матери была широкая, сине-голубая, серая. На коленях ея между руками сидел Христос-младенец. Одежда на нем была длинная, светлая, белая. Руки белые, блестели. Он часто двигал руками, а потом сделал движение правой рукой, как благословляют. Около головы Спасителя был светлый круг. От круга во все стороны шли светлые лучи. Все это изображено было в четырехугольном облаке… Видение продолжалось 20–30 минут, а затем стало исчезать. На его месте осталась голубая светлая полоса. Юлия не видела благословения».

– Да спасется покровительством Благодатной город Архангельск.

Тихон перекрестился, перекрестился и Кронид, сказал:

– Это как обретение «Державной». Не чудно ли: в день отречения государя от престола найдена.

– Я тоже подумал об этом, – признался Тихон.

– Только и надежды, что на милость Небесную. Англичане покидают северные города. Усилия протоиерея Иоанна Лелюхина были горячи, но успеха не имели.

Письмо из Архангельска не обрадовало. Епископ Павел сообщал: по просьбе генерала Миллера он вынужден был продлить пребывание отца Иоанна Лелюхина в Лондоне, где тот добывал от правительства Великобритании отсрочки вывода войск с северных российских территорий. Прилагались вырезки статей протоиерея. Некоторые места были отчеркнуты.

«Знайте: предателей в России ничтожная кучка, а верных и честных граждан – десятки миллионов. Своим примером вдохните бодрость и мужество в сердца робких и унылых. Вы не одни: с Вами доблестные и благородные союзники, дети свободных культурных государств мира. Боже Великий, спаси несчастную Русь!»

«Радость перешла в восторг, когда на землю нашего города сошли с кораблей прибывшие к нам благородные союзники наши… Они неподкупны, они правдивы, они помогут нам спасти несчастную, но дорогую нам Отчизну».

Были еще две листовки и копия письма к архиепископу Кентерберийскому. В письме монахи Соловецкого монастыря, архангельский Союз духовенства и мирян, священство Карелии умоляли главу Англиканской церкви: «Теперь еще преждевременно лишать братской помощи Северную область, но надлежит оставить ее там до того момента, когда по прошествии грозы положение русского народа прояснится и он сам в состоянии будет охранять свою безопасность и свои святыни».

Одна листовка была краткая: «Довольно алой крови. Гоните советскую власть. Гоните зверя-красноармейца. Они своим приходом несут вам кровь, голод, разорение и смерть. Долой кровавую Красную армию. Да здравствует жизнь! Да будет с нами Бог!»

В другой, пространной, подчеркнуты последние строки: «Пастырь и блюститель воли по слову апостола произнес анафему на вождей ваших, а вы продолжаете слушать их и служить им. Прозрите и не губите душ ваших».

– Вот видите, – сказал Кронид, – слово патриарха, слово правды и света достигает окраин страны!

– А Неба? Французы бежали, англичане бегут. Митрополит Платон метался по Европе из столицы в столицу и ничего не достиг, как и Лелюхин. Россия для Европы хуже койки тифозного… О! Франция знает, что это такое – революция. У Англии Кромвель был. Владыка Платон теперь в Америке, но там он тоже ничего не добьется. Америка предпочитает грабить не на поле сражения, а потом… Голодный за кусок хлеба золото отдает легко, забывая даже взвесить. – Тихон вдруг смутился. – Отец Кронид! Помню, писал ты мне, когда в лавру в декабре семнадцатого солдат на постой пригнали… За деревянные сосуды преподобных отцов Сергия и Никона беспокоился, как бы к старообрядцам не попали. Где они?

Кронид открыл навесной шкаф и поставил перед святейшим потемневшую от времени деревянную чашу, скорее даже большую рюмку.

– Батюшки Сергия. Держу открыто. Если обыск будет, не соблазнятся. Не в тайнике, значит, и цены нет.

– Цены нет! – расцвел улыбкою святейший. – Господи, можно прикоснуться к сосуду, в котором по молитве преподобного отца нашего вино превращалось в кровь Агнца.

– Литургию можно отслужить…

Тихон покачал головой:

– Время не пришло. Вот будут царя венчать на царство. Тогда!..

– Святейший! Уснуть бы да и проснуться в благословенный час.

– Далековато у нас до пещеры Эфесской. Нет, отец Кронид. Претерпим посланное от Бога полной мерой.

Задумались пастыри. О себе, о судьбе России, о будущем. Не ведали. Новая черная туча закрыла небо. Уже неделя, как состоялось решение комиссариата по просвещению о вывозе мощей Сергия Радонежского из лавры.

У комиссаров сказано – сделано, да посбивал их прыть Деникин: взял Курск, Воронеж, Орел, шел к Туле.

Сладко помолившись в Троице, вернулся святейший в Москву и как в яму смрадную ухнул.