Патриарх Тихон. Крестный путь

Народ не остался безучастным к насилию властей. К стенам лавры сначала пришли готовые на смерть ради Христа, съехались крестьяне окрестных сел.

Сотню человек часовые пропустили в монастырь – пусть свидетельствуют о позоре церковников. Но все это были верующие люди.

Пока Кронид и старец Иона разоблачали мощи преподобного, прихожане стояли на коленях, молились.

Коль не было выстрелов, осмелели и пошли к лавре слабые духом, робкие сердцем и даже те, кто желал оставаться в стороне от всего.

Кто-то в толпе крикнул:

– Христос воскресе!

– Христос воскресе! – повторили крестьяне.

– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, – запела площадь, а иные зажгли свечи.

В раке батюшки Сергия были найдены череп, кости, волосы, одежда.

Все это вынули из гроба, положили на стол. Члены комиссии подписались под актом, а богомольцы один за другим пошли прикладываться к священным останкам.

Свет поспешно выключили, съемка прекратилась. Любовь народа к святому для большевиков хуже зубной боли. Промахнулись.

Народ скорбел, с утра началось общее паломничество: поцеловать не только раку, но и мощи – это же удостоиться благодати!

Власти благоразумно позволили монахам вернуть святые останки в раку. Впрочем, поставили на внутренней крышке свою красную печать.

В день престольного праздника на Троицу в лавру пришли, приехали многие тысячи православных. Служил патриарх.

Троица – русский праздник: духовное творение преподобного Сергия Радонежского, его святой завет народу и Отечеству. Как некогда в Смуту, снова на дворе было время разверзшихся небес. Сокровенная тайна Бога стала доступна каждому. И старикам, впадающим в детство, и детям с глазами стариков, ибо год вмещал век и каждый день был предтечею Страшного суда.

Молясь у престола, Тихон чувствовал: преподобный Сергий в алтаре.

Странная мысль пронзила сердце. А что, если Господь повелел святым отцам Русской церкви претерпеть поругание вкупе со всем народом, со всею великой землей? Да пожрет смерть смерть и да обновится жизнь жизнью.

Неподвластна уму Троица Нераздельная, но все в храме знали: ужас стоит под стенами лавры, ибо слышали скрежет когтей антихриста, разорвавшего Русскую землю в клочья, разделившего народ подлее некуда, по семье: сын ищет смерти отца, а отец – жаждет убить сына.

Неподвластна уму Троица Неслиянная, благословляющая свободу человеческой воли и отвергающая иго. Но что такое свобода в России? Бежать без оглядки за ее пределы? Ждать, когда за тобой придут?

Тихон после литургии сказал инокам:

– Знаю, вижу – трудно вам, братие. Может, будет и еще труднее. Не смущайтесь – перед вами ваш игумен. Подражайте его мужеству. Благолепие церковной службы не умалится, если придется служить при лучине и в холщовых ризах.

Не мог взять в ум: лучины и холщины скоро станут ненужными. Монастырей не будет, храмов не будет и священников тоже не будет – в святой России.

В жестокие времена сердце разуму не внемлет. Святейший, как человек государственный, знал: какая бы власть ни утвердилась в России – народ будет нести ее бремя на плечах, на горбах, а то и прибитый к ней, как к кресту. Но сердце отстраняло ум. Тихон, как простолюдин, ждал чуда. У Колчака вся Сибирь, в Эстонии генерал Юденич. Взял Вильнюс, Ригу. Весь Северный Кавказ у Деникина. В Одессе – французы, в Баку – англичане, англичане в Архангельске. Американцы прихватили Транссибирскую магистраль. Дальний Восток у Японии. Необходимо согласованное общее усилие, и восторжествует… Вот только что восторжествует? Кто? Германия, Антанта? Поладят ли между собой Колчак, Деникин, Юденич – спасители России? Сердце отметало и эти тревоги. Сначала очищение страны от безбожников Ленина. От Ленина!

На Рождество Крестителя Господня Иоанна к патриарху на Троицкое подворье приехал архиепископ Иоасаф Крутицкий. Он последнее время сильно болел, но теперь был бодр и светился счастьем.

– Есть чем порадовать ради праздничка! – говорил он, целуя святейшего. – Скоро! Совсем уже скоро!

Извлек из тайничка в наперсном кресте клочок бумаги. Написано было бисерно, пришлось прибегнуть к увеличительному стеклу.

В Ставрополе состоялся Поместный Собор Юга России. Антоний (Храповицкий) проклял большевиков. Председательствовал на Соборе архиепископ Ставропольский Агафодор. На открытии был Деникин. Приветствовал духовный меч, поднятый против врагов Родины и Церкви. Собор лишил кафедр архиепископа Екатеринославского Агапита (организовал Украинскую автокефалию) и епископа Кубанского Иоанна за сочувствие советской власти.

– Первая радость, – сказал Тихон, – владыка Антоний жив-здоров. Вторая – нас хотят вызволить из плена безбожников. Но что совершенно изумительно: преосвященный лишен должности за любовь к власти безбожника Ленина!

Святейший пригласил Иоасафа на обед.

Были Иларион да келейник Яков Анисимович. Подали щавельные щи, а к ним по яичку. На второе мятую картошку без масла. Вместо чая кипяток с ломтиком сотового меда и чашка земляники.

– Хлебушек у нас, конечно, того! – сказал святейший. – С мякиной. Но другого при нынешней власти не бывает.

– Зато бывает, что совсем ничего не бывает! – пошутил Яков Анисимович.

Иоасаф изумился убогости патриаршего стола, но ничего не сказал. Решил поговорить с торговцами Сухаревского базара.

За столом святейший спрашивал Иоасафа о церковных братствах, как воспринята кампания надругательства над мощами.

– Разговоры об одном: всем соединиться в этакую всерусскую цепь. Если власти попытаются уничтожить какое-либо звено, вся цепь должна немедленно приходить в движение.

– Опять мечтания! – вздохнул Тихон. – На большевиков смотрят? Но они заговорщики с полувековым стажем.

– Кто-то очень хорошо написал! – вспомнил Иларион. – Одна головешка и в поле не курится, а вот две-три сами разгораются и зажигают сырые поленья.

– Да разве мы не едины! – Лицо святейшего было такое усталое. – Власти измываются над мощами, гогочут, а народ тысячами на колени встает, плачет, молится. Так всюду. Вот единая цепь… Крестные ходы, какие были в прошлом году! Подобного Россия за тысячу лет православия не видывала. Это всем цепям цепь…

– У нас молитвы, а у них пулеметы, – сказал Иоасаф.

– Генералов с пулеметами красные бьют, но они и на молитву посягнули. Может быть, и неумышленно – по великой наивности своей – они делают все, чтобы поднести сатане земной шар.

– Это большевики-то наивные?! – воскликнул Иоасаф.

– Но они же строят на земле рай. Безбожный, человеческий. Если мы не отстоим мощи сегодня, завтра у нас отберут храмы. И народ.

– Но что предпринять радикального?! – разволновался Иоасаф.

– Сегодня принесли листовку из типографии Рябушинского, – вспомнил Иларион. – Позвольте, святейший, показать. Там вас поминают.

– Значит, тройка мчится, тройка скачет, вьется пыль из-под копыт… Скоро будут с обыском, – пошутил Тихон.

– Ох, святейший! – Иоасаф перекрестился.

Листовка была задиристая. «Неужели, православные, вы останетесь глухи и немы к происходящему? – писал анонимный автор. – Неужели вы позволите людям, захватившим власть на Руси, так издеваться над нами и лишать нас всего святого, без чего, как говорит постановление нашего Собора, и сама жизнь теряет для нас всякую цену. Пора! Пора! Объединимся без промедления. Объединимся! Так зовет нас всех святейший патриарх».

– Сейчас с обыском прикатят. Не они ли сапогами грохают?

Владыка Иоасаф оглянулся на дверь, побледнел.

– Неужто вы еще не привыкли? – Глаза святейшего смеялись. – А мы с Яковом Анисимовичем да с архимандритом скучаем, когда их долго нет.