– Особая примета настоящего, расового трагика.
Вы смущенной душой чувствуете перед собой:
– Сверхчеловека.
Мы все, во время гастролей у нас Мунэ-Сюлли, видели его в роли Гамлета.
И нас удивляло, что Горацио целует у него руку.
Всякий человек имеет в душе своего Гамлета.
Мы демократический народ.
Для нас Гамлет – студент.
По-нашему, он совершенно одинаково, запросто говорит с Полонием и могильщиком.
Могильщик, простой человек, ему даже, пожалуй, ближе.
И нам странно смотреть, что Гамлет дает целовать руку Горацио.
– Зачем это? Как это?
Для «возвышенного» Мунэ-Сюлли Гамлет, прежде всего:
– Принц.
Все трагики имеют возвышенное понятие о принцах.
Быть может, сами принцы не имеют о себе такого возвышенного понятия!
В «Смерти Иоанна Грозного» Росси[5 - В «Смерти Иоанна Грозного» Росси… – Роль Иоанна Грозного в пьесе А.К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» была последней работой Эрнесто Росси, которую он показал незадолго до смерти, в 1895 г., во время гастролей в Москве и Петербурге.], разгневавшись после приема Гарабурды, чувствует приближение падучей и выталкивает бояр:
– Чтоб никто не видел припадка!
Уж будто Грозный так стеснялся. Это может вызвать только улыбку.
Петр Великий, по рассказам Юста Юлия[6 - …по рассказам Юста Юлия… – Юст Юль (1664—1715) – датский посланник в России в 1709—1711 гг., автор дневника, запечатлевшего деятельность Петра I, придворную жизнь и быт России того времени («Записки Юста Юля, датского посланника при Петре Великом (1709—1711») (М., 1899).], ни в чем, – совершенно ни в чем, – не стеснялся своих придворных.
Стал бы стесняться своих «смердов» Иоанн!
Но возвышенный трагик более возвышенно думает о Грозном, чем сам Грозный.
Они привыкли иметь дело с героями, принцами и полубогами и внушать к ним трепет и благоговение.
Вам нет, конечно, надобности напоминать Мунэ-Сюлли в «Рюи-Блазе».
Вы помните его появление в совете министров:
– Bon appеtit, messieurs![7 - Приятного аппетита, господа! (фр.).]
Но в историю искусства он перейдет в белом хитоне, с повязкой и посохом Эдипа.
Дымящиеся жертвенники по бокам сцены.
Полумрак.
Толпа на коленях, с пальмовыми ветвями.
На ступенях дворца в царственной позе статуи Софокла – богоподобный Эдип.
И голос, как звуки церковного органа:
– О enfants, race nouvelle de l'antique Kadmos, pourquoi vous tenez-vous ainsi devant moi avec ces rameaux suppliants?[8 - О дети, новое племя античного Кадмоса, зачем вы стоите передо мной с этими умоляющими ветвями? (фр.).]
Какая движущаяся античная статуя.
Какая ожившая скульптура.
Какая красота!
В этой роли он оставил след и на русской сцене.
Он увлек за собой замечательного русского артиста И.М. Шувалова.[9 - …увлек за собой замечательного русского артиста И.М. Шувалова. – Шувалов Иван Михайлович (1865—1905) – играл в антрепризах A.A. Рассказова, Н.Н. Синельникова, М.М. Бородая, в театрах Корша и Соловцова. Был одним из культурнейших актеров провинциального театра. Завоевал известность как исполнитель ролей классического репертуара.]
И тот создал в Эдипе одну из тех копий, которые знатоками ценятся немногим меньше оригинала.
Мунэ-Сюлли играл перед нами Отелло.
Удивительно красиво!
Отправляясь с Яго заниматься делами, он срывал розу и, поднимаясь на лестницу, осыпал лепестками сидевшую внизу Дездемону.
И любовался ею.
Очень красиво!
Но это черное, суровое здание, – Отелло, – вряд ли нуждается в таком архитектурном завитке.
Сальвини, шутя с Дездемоной, проводил ей по открытому горлу пером.
Как ножом.
Ласка, от которой передергивало.
Но она больше шла к Отелло.
Боккачио говорит: