Мунэ-Сюлли

– Природа иногда поступает, как человек, который, желая скрыть свои сокровища, прячет их в грязном месте, потому что никто не подумает там искать сокровищ![10 - Боккачио говорит: «Природа иногда поступает, как человек… искать сокровищ!» – Источником этого выражения являются, скорее всего, слова Панфило из «Декамерона» (1350—1353) Джованни Боккаччо: «…так же точно природа в безобразнейшем человеческом теле скрывает иной раз какой-нибудь чудный дар» (день шестой, раздел 5).]

Так поступила природа, спрятав сокровища души и сердца в черном, безобразном мавре.

Это оскорбляло возвышенного Отелло Мунэ-Сюлли.

– Ты победил, римлянин! – с болью вскрикивал он.

С отвращением смотрел на свои черные руки и прятал их за спину, чтобы не видеть. Красиво! Но мы скептически пожимали плечами:

– Трагедия «blanc et noir»![11 - «Белое с черным» (фр.).]

«Отелло» остался для нас только очень красивым зрелищем.

Зато «Эрнани»…

Трудно отделаться от этого чарующего образа.

В последний раз я видел Мунэ-Сюлли в роли Эрнани сравнительно недавно.

Года за два перед войной.

Он, как живой, стоит у меня перед глазами.

Красивый, обаятельный.

С юношеской легкостью походки и быстротой движений.

Со стройной, как кипарис, фигурой.

С горячим, молодым, пылким, страстным голосом.

После спектакля я зашел в скромную «Brasserie Universelle» на avenue de l'Opеra неподалеку от Французского Театра.

Я заканчивал свой ужин, когда в ресторан вошел высокий, немного согнувшийся господин с седой бородой, в цилиндре с прямыми полями, какие носят учителя и художники, в поношенном черном пальто, со старомодным черным фуляром, повязанным черным бантом в виде галстука, в темных синих очках, с зонтиком.

Он имел вид старого учителя или профессора.

Когда он снял цилиндр, у него оказались пышные седые волосы.

Несколько темных, уцелевших еще нитей придавали им вид старого серебра с чернью.

В лице его мне что-то показалось знакомым.

Старый господин казался очень усталым.

Перед ним поставили кружку пива и тарелку с яйцами.

– Вы знаете, кто этот господин? – тихонько спросил меня гарсон.

– Нет. А кто?

Гарсон наклонился, будто что-то поправляя у меня на столе:

– Monsieur Мунэ-Сюлли.

Его никто не звал в Париже Мунэ-Сюлли, a «monsieur Мунэ-Сюлли».

Этот старичок тот самый юноша, стройный, легкий, гибкий, которого я видел полчаса тому назад?!

Он носил в жизни очень темные очки, чтобы скрыть свой недостаток.

Он сильно косил.

Этот человек, который поражал вас пластикой, красотой, совершенством своих поз, никогда не мог повернуться к зрителю en face.[12 - анфас (фр.).]

Он всегда должен был стоять в профиль.

Всю жизнь скрывать свой недостаток.

И всегда оставаться скульптурным и пластичным.

Какая техника!

Но для трагика прежде всего «нужна душа».

Даже Аркадий Счастливцев говорит:

– Нынче душа только у трагиков и осталась.

У Мунэ-Сюлли душа была возвышенная.

Он был немножко:

– Геннадий Несчастливцев.

Он ничего не признавал, кроме трагедии.

И, кажется, во всю свою жизнь сыграл только одну современную пьесу[13 - И, кажется, во всю свою жизнь сыграл только одну современную пьесу… – Муне-Сюлли играл в пьесах современных драматургов – А. Дюма-сына, Э. Ожье, П.Ж. Барбье.], в которой появлялся в сюртуке.

Но зато он играл претендента, что-то в роде покойного Дон Карлоса[14 - Дон Карлос – герой одноименной трагедии Ф. Шиллера (1787).], низвергнутого короля.

И в каждом движении вы видели, что перед вами король.

– Король от головы до ног. Каждый вершок – король.

В недостатках, в страстях, в самых пороках, – во всем король.

Все величественно, как у бенгальского тигра.