Хранитель Восточных земель

– Когда же ты очнёшься? – говорила она, но лис толком не мог понять её незнакомых звериных слов. Белая лисица отошла ненадолго и вернулась с целой пастью свежей родниковой воды. Влила в сомкнутую пасть водицу, ещё грустней вздохнула и выпрыгнула во двор берлоги, где сверкало летнее солнце. Вернулась она только к вечеру с ароматом таежных сборов, в пасти было лукошко со свежим растерзанным мясом.

Взяла в пасть маленький кусочек, подошла к больному и поводила перед мордочкой. Мясо… Еда. Как долго он не ел!? Но есть сырое мясо?

Самец придирчиво вдохнул в себя пары с белыми прожилками и неловко раскрыл пасть.

– Кушай, кушай. У меня много. Я хорошо поохотилась, – улыбалась лисица проснувшемуся аппетиту больного, подавшего после недели страданий хоть какой-то знак.

И ел лис из пасти Ля Ма дичь питательную. Поражался, как сладко и вкусно сырое мясо – тысячи оттенков. Куропатки, индейки, перепела. Неспешно перенимал кусочки, чтобы не показать своё сносное состояние, полуслепых глядел на довольную спасительницу, радостно машущей одним широким хвостиком. На грудке её оставались кровавые подтёки, да под когтями – не хотел злить добродушную лисицу. Всё же хищница. Если в гнев ввести, как бы хуже не стало. Но какой же ласковой и озорной была белошёрстная! Так и льнула к нему, обхаживала, смущалась взгляду серых необычных глаз. Как глаза синие прятала, когда самец смотрел на неё несмело. Не хотел думать лис о том, что его выбрали для спаривания, не верил он в любовь между животными, тосковал по своим краям, был в своих проблемах и с содроганием ждал того дня, когда сможет подняться на четыре лапы и удрать, ведь не верил и сознание зверей. Считал не умнее псов, хотел повстречать лекарку или кого-то более знающего, кто разгадает колдовство и вернёт ему истинный вид.

Думал, размышлял, а под боком сопела крупная лисица, изрядно уступающая ему в размерах. Ластилась, ближе хотела быть, следила за его состоянием и никого не подпускала к нему, более дерзких и опасных лисов. Положила она на него свои лапы, признала своей парой – и как сбежать от этой аморальной связи? Лис всё думал, отодвигался и гудел от возбуждения. Как была прекрасна лисица! Как заботлива! И если бы она была женщиной, возможно, он бы ещё подумал – сделал бы любовницей, но она лишь зверь, пускай и с именем, Лю Ма. И какое имя странное у этой лисицы.

Проснулся в лунную ночь спасшийся, разлепил глаза и застыл от удивления. Подле него, на соломе, на животе лежала прекрасная девушка, чьи лохматые косы были так длинны, что накрывали тело и прятали обнажённое тело, сильное, с чёткими очертаниями, какое бывает у охотников, и военных людей. И всё было в гармонично в беловолосой.

“Ох, что за дивный сон… Я вижу человека – не лисицу. О, дьявол! Это его распутный сон. Я должен проснуться. Должен”, рычал про себя лис, ругал и хотел возненавидеть обнажённое наваждение, но не мог, потому как не смел пугать ангела. Закрыл в отчаянии глаза самец, попытался уснуть, но сон никак не шёл.

В мучении дождался утра, когда наваждение исчезнет с первыми лучами дневного светила. Открыл глаза, стал зреть, как просыпается видение, поворачивается на спину и предстаёт такой, какой должна быть лишь при муже. “Распутный сон”, думал про себя.

Ручки были прижаты к туловищу, ноги согнуты. Они напоминали движения лисицы, как она пробуждалась. Голова повернулась к нему. Лицо наваждения также было прекрасно – светло, как у ангела, добро, как у благодетельницы, радостное, как у дитя. Тонкие черты, острый носик, аккуратные губки. Прелестная девица улыбалась, как было не принято в его обществе, но не смел осудить этого ребёнка за чувства. И тут на глазах мужчины случилось чудо – человеческая дева потянулась, и растаяла магия, оборачивая её снова в зверя.

“Так легче, так необходимо”, думал, убеждал себя, а во воспоминаниях вспоминал и ночь, и утро. И эту лисицу-оборотня, намеренно собирающую его соблазнить.

“Я обязан сбежать, есть ещё возможность”, – и пока лисица охотилась, самец пытался встать, удержаться на лапах и пойти. Штормило его. Ноги, а теперь лапы сильно ослабли, еле выдерживали большую тушу. Бился мордой о потолок, мёл солому по полу хвостом, обессиленным после десяток шагов упал и принялся громко дышать.

– Проснулся же! Очнулся же! – влетела слегка кровавая Лю Ма с новой растерзанной тушкой, обнюхала зверя и еду подала. – Скоро мы выберемся на охоту. Я покажу тебе свой мир, – звенел лисий голосок, частично теперь понимал он спасительницу, понуро кивал головой, соглашаясь. – Откуда ты? Ты же не отсюда? Кто тебя преследовал? Люди? Стрелы же их! Скажи мне. Они поплатятся жизнями за тебя! – резкая, уверенная, бьющая за своих до конца.

Если бы сказал хоть слово, указал бы на недругов своих, а так наблюдал, как белая шерсть Лю Ма окрашивалась бы в красные и чёрные цвета. И не мог этого позволить человек – молчал, прикинулся немым, глупым лисом, умеющего только сидеть на шее да следить за обстановкой. А Лю Ма всё радовалась его аппетиту, подвижностью, говорила о том, как им будет весело, как будет прекрасно, если он останется в их дружном клане. Найдётся и место, и дело, и дом. Она рассказывала о своём мире, заливала нору добрыми и ясными словами о будущем, о котором хотелось мечтать: никаких клановых войн, никакой насильственной женитьбы, минимальное следование условностями, единение с природой и обществом – полная гармония души и тела, как завещал Бог. Понимал отрывки лис, сам в мир грёз входил, но понимало существо: не бывать этому. Перед ними находилась лисица, а не человек, а он не лис, а человек, боявшийся рассказать об этом.

Пересекались взгляды мужской и женской особи. Осторожничали они, а под ночь всё равно Лю Ма укладывалась под бок и сладко-сладко засыпала, а во сне дёргались её остренькие ушки, грудка вздымалась. Плюшевая, ненастоящая, пришедшая из сказки. И живёт в какой-то норме, с низкими потолками, в частично врытой в землю, с местом для костра, по трубам деревянным которым шёл дым на улицу, а что говорить о других ямках, где складировались вещи? Не о такой жизни мечтал человек, слишком убогой представлялась. Для такой красавицы-лисы подошли лишь бы королевские покои со взбитыми перинами, обильным питанием и частыми прогулками по садам! Её бы расчёсывали, чесали брюшко ласково и любовались резвостью, когда она будет прыгать за бабочками и развлекать народ.

Что за тёмные мысли бродили в голове лиса! Он представлял оборотня как домашнего обласканного зверька, которого в любой момент можно навести. Лучшего из псов, умного, как коня, сердечного, как ангела.

“И как мне тебя отблагодарить за спасение? Из-за меня у тебя появились раны. В буреломы ходила за лекарством?”, вспоминал и слова лекарки лис, и сетовал на судьбу, и любовался формами молодой девушки, приходящей по ночам видениями. Так близко. Так прекрасна.

Засыпал он под сопение лисички.

Проснулась Лю Ма, потянулась, встала на четвереньки и вновь принялась поить спасённого. И всё ей казалось не таким! Большим, тёмным и сырым. Земля твёрдая, пальцы слишком длинные, да и кончика морды не видно. Оглянулась Лю Ма и опешила; ни хвостика, только белая кожа.

– Я полысела, вот ужас! – и побежала галопом из норы, прямиком к мудрейшим. И бегала с болью, ноги бились, а это были колени.

Медленно бежала, плакала и просила сказать, что происходит с ней.

Выходили лисы, принимались за дрожь, восклицали, поражались, чуть ли ни в обморок падали.

– Человек!

– Человек!

– Лю Ма имеет форму человека!

Шёпот лисов подхватил ветер и разнёс неожиданную весть по окружающим территориям.

Хранительница леса приобрела ещё одно воплощение, но какое! Впервые за время существование лицунэ они стали людьми, и этот знак можно было трактовать по-разному, а пока Лю Ма бежала по клану, кидалась к старцам и показывала на себя.

– Что со мной? Кто я?

– Ты человек.

– Человек? – с ещё большим ужасом произнесла Лю Ма. – Что за бесполезное воплощение?

– Не говори так. Каждое на что-то дано, а потому смирись и научись пользоваться жизнью, как человек.

– Человек? Не хочу. Не буду. Это – дрянные существа.

– И ты дичь бьёшь, и они стреляют в неё стрелами, – резонно заметил старый худой лис, часто видевший человека и гонявший с Востока. – Судьба твоя с судьбой людей будет тесно переплетена. Прими же это с достоинством и не накликай на нас беду.

– О, что мне делать? Что мне делать? Я человек… – и слезинки засверкали по щекам Лю Ма.

– Для начала на двух нижних лапах научись ходить, брать в верхние предметы – пригодится это умение. И прикройся чем-нибудь. Люди не имеют шерсти, им она заменяет тряпки, иначе замёрзнешь или сгоришь от солнца, – произнёс старик и попросил накрыть Лю Ма простынкой, обтянуть под подмышки и пустить ходить как человек.

Падала она на лис, помогающих удержаться на ногах, шли вместо с ней, хохотали. Маленькие лисята просили поднять в воздух, погладить по загривку. Молодняку понравился новый образ Лю Ма, а старики недобро посматривали на неё да в сторону норы хранительницы, приговаривая: “Не просто так человеком стала. Чужак в этом виноват. А не али он сам оборотень или лазутчик? Лекарка говорила, что скрытое содержится за личиной меха…”. Однако боялись подойти ближе, чем на двадцать метров от жилища Лю Ма. Понимали, к чему ведёт связь единственной Ма. Нашла своего, грудью защитит, если обидят, а потому действовать нужно осторожно, когда он сам выйдет и расскажет.

.

.

Пригревало солнце зелёную поляну, прямиком за жилищем Лю Ма. Стояла невыносимая жара, а там, на пригорке, ветер поддувал, тихая тень крон тысячелетних древ скрывала от дневного светила. Развалились, кто на животе, кто подле целая свора маленьких лисят, всем было до шести лет. Слушали они рассказы старшей сестрицы, о том, как мир устроен, легенды сказывала Лю Ма, где-то пела, а сама наслаждалась лисица свободой и привольным житьём. Всё ждала, когда выйдет из тени почти целенький истинный. И задремала, разморившись.

Вошкались лисята на Лю Ма, утыкались в белую шёрстку. В полумраке, в полусвете, в тепле и нежности на зелёных травах – такую застал лис. Безмятежная спасительница, которую обожали на Востоке, являлась картиной гармонии и любви. И закололо что-то в сердце у обращённого человека, забилось. И показалось, что не в силах уйти из этого леса, потому как приковала лисица к себе. И горько, и радостно. И больно, и сладостно.

Лис склонил голову, повернулся назад и хотел зайти в берлогу, как путь ему преградила стая жителей этого клана. Взрослые мужские особи окружили незнакомца, обвили пасть его хвостами, чтобы и звука не издал, и потребовали следовать за ними на допрос. Еле передвигал лапы неудачливый человек, боялся раскрытия, этих мощных зверей, не терпящих пощады.

Увели его далёко, а там на закрытой площадке, обнесённой почти со всех сторон каменными глыбами, на больших валунах расположились гордые лисы, почти жёлтые по цвету, тёмно-рыжие, тёмно-бурые, некоторые с проборами серыми. Красивые животные то с двумя хвостами, то с четырьмя или шестью – у некоторых и шрамы были. Скрывались за неровно выросшей шерстью. Сглотнул человек, увидев и старцев, и сильный молодняк, ревниво относящийся к белой лисичке. Забрал, захомутал, позволил заботиться о себе, а они вечно подле крутились: гостинцы приносили, помогали, с ней говорили, охотились, даже лес защищали. А тут пришёл однохвостый, крупный лис, беспардонный слабак, который стал парой их младшей сестры. И подрыкивали, и выпады делали, скалились в боли и гневе, глядя на суровые морды стариков, зорко следящих, чтобы панибратских войн не было. Однако сейчас новый лис должен понять, где он, с кем и какая судьба ему уготована.

– Тебя спасли, нерадивый лис… – начал говор самый старик, привлекая внимание зверей и птиц. Человек под личиной животного вздрогнул и большими глазами взглянул на центрального, седого, уставшего, еле держащего на ногах. – Ты признаёшь это? Говори!

– Да, – несмело произнёс и сам удивился, как заговорил. Это не было похоже не слова и лаи. Он сам не мог понять, как говорил с такой челюстью – с помощью мыслей, волн – ещё чего-нибудь, но его поняли.

– Я рад, что ты признал это. Признаёшь ли ты, что под твоей маской лиса скрывается иная сущность?

– Я… я…

– Признаёшь или нет? – давил старейший.

– Да, но я не виноват. Я случайно здесь оказался! – оправдывался, крутился под недобрые взгляды. На него могли давно накинуться, но все… все злые звери оставались на своих местах и лишь взглядом указывали недовольством. Разумны, милосердны или пытку придумали? Ещё пуще прежнего испугался человек.

– Случайно или нет, но сейчас ты – лис, а не человек.

Они всё знали. Они всё видели.