Готы

«Когда там (в «Готискандзе». – В.А.) выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда».

Вряд ли стоит поэтому обсуждать вопрос, был ли Филимер, сын Гадарига, царем-тиудансом (либо реиксом), воеводой-герцогом, родовым князем-кунингом или начальником передового отряда – фуристо. Тот факт, что историки приводят имя его отца, указывает, видимо, на принадлежность Филимера к царскому, или, по крайней мере, княжескому роду, обладавшему властью и в былые времена, возможно, на протяжении целых поколений. А то, что очень скоро ему придется принимать трудные решения, доказывает эпизод с мостом через Данапр, о котором пойдет речь далее. Эта единственная известная нам подробность из сказания о странствиях готов в поисках новой родины на юге, дошедшая до нас в изложении Иордана-Кассиодора со ссылкой на Аблавия.

Поначалу готы и их союзники, очевидно, предприняли попытку обойти болота, известные ныне как Припятские, с юга. Наверно, у переселенцев с Вистулы имелись проводники, которым был ведом путь через пересеченную, но незаболоченную местность в направлении Данапра. Правда, единственным доказательством того, что готы шли этим путем, служит найденный в 1858 г. пахарем под украинским городом Ковелем наконечник германского копья[120 - Датируется 250 г. В 1939 г. артефакт вывезен из Польши в Германию. Исчез в конце Второй мировой войны.], украшенный рунической надписью на готском языке (означающей имя копья – «ТИЛАРИДС», т. е. «Несущееся к цели», «Нападающее», или, по иному толкованию, – «Всадник»[121 - Wolfgang Krause; Herbert Jankuhn. Die Runenschriften im aelteren Futhark. Goettingen. Vandenhoek & Ruprecht, 1966. Древние германцы давали главным предметам своего наступательного вооружения – копьям и мечам – имена собственные. Кроме «именных» наконечников копья из Скандинавии, Центральной и Восточной Европы, известны «именные» мечи под названием «Ногорез», «Пламя Одина», «Лед битвы», «Огонь щита», «Факел битвы», «Змея раны», «Звон кольчуги», «Страх кольчуги», «Язык ножен»; боевые топоры (секиры) по имени «Гром щита», «Волчья рана», «Ведьма битвы» и др., а также щиты с соответствующими руническими надписями. Оружие было главным сокровищем германца и, по тогдашнему обычаю отличать драгоценные предметы собственными именами, переходило из рода в род, славясь наравне с именем самого витязя, владевшего этим оружием.]). Кроме рунической надписи, наконечник Ковельского копья украшают такие типично германские символы, как знаки богов-асов Одина-Вотана и Тора-Тунара-Донара[122 - Бог грома и бури, сын Одина-Вотана, защитник богов и людей от зловредных исполинов и чудовищ. Образ Тора-Тунара-Донара восходит к протоарийскому божеству грома, он близок богам-громовникам других индоевропейских народов – Индре, Таранису, Перкунасу, Перуну.] – крюковидный крест и триквестр.

Кстати говоря, похожее готское копье, а точнее – его наконечник, было обнаружено в 1865 г. при строительстве железнодорожной станции Дамсдорф близ прусского (ныне – польского) городка Лебус. Этот артефакт, найденный в готском кремационном захоронении, изготовлен, как и Ковельское копье, из железа с серебряной инкрустацией. Дамсдорфское копье[123 - Датируется 250 г. по Р. Х. В 1939 г. вывезено из Польши в Германию, исчезло в конце Второй мировой войны.] также украшено магическими, в том числе тамгообразными[124 - Тамга – родовой фамильный знак, изначально – преимущественно у кочевых народов иранского корня, напр. сарматов, впоследствии – осетин, вайнахов, карачаевцев, балкарцев, абхазов, абазин, черкесов монголов (дамга), татар (отсюда – «таможня») и др. Как правило, потомок определенного рода, заимствовал тамгу у своего предка и дополнял к ней какой-либо элемент или видоизменял ее (ср. видоизменение т. н. «родового знака Рюриковичей»). Готы, в ходе своих странствий по материку, заимствовали тамгу у иранцев-сарматов.], знаками и рунической надписью «РАН(Н)ЬЯ», т. е. «Бегущее», «Обращающее в бегство» или, в другом толковании, «Испытатель». По мнению Эдреда Торссона, имя копья «Бегущее» имеет значение «Проходящее насквозь», «Проникающее», «Проницающее», «Пронзающее».

Третье аналогичное готское копье было найдено в 1932 г. близ города Розвадова (тогда – польского, ныне – украинского) при случайном обнаружении кремационного погребения всадника[125 - До 1939 г. хранилось в музее г. Самбора.]. Этот железный, инкрустированный серебром наконечник украшен тамгообразными знаками и рунической надписью «КРЛУС», т. е., по мнению Торссона, со ссылкой на Вольфганга Краузе[126 - Wolfgang Krause. Handbuch des Gotischen. Muenchen. Beck. 1968.], – «(И) К(Э) РУЛС» – «Я, мастер рун».

Все эти наконечники напоминают самое древнее, так называемое Мосское, готское копье, обнаруженное шведскими археологами при раскопках погребения на «готском острове» Готланд[127 - Ныне – в Стокгольмском историческом музее. Датируется 200 г. по Р. Х.]. Но среди символов на этом железном, инкрустированном серебром наконечнике отсутствуют тамги, поскольку готы, жившие на Готланде и, в отличие от своих странствующих по «Большой земле» единоплеменников, не имевшие контактов с сарматами, не испытывали иранского влияния. Руническая надпись на Мосском копье гласит: «ГАОИС». По-готски «ГАУЙИС» означает «Ревущее». Краузе считает: «Такое имя копья могло бы указывать на широко распространенную в нордическом мире веру в то, что копье, производящее громкий шум, когда войско устремляется в битву, приносит удачу своему владельцу и неудачу его врагам».

Вообще же древнейшим скандинавским артефактом этого рода считается железный наконечник копья, найденный в Овре-Стабю (Дания), чей возраст датируется второй половиной II в. по Р. Х. Руническая надпись на нем – «РАУНЙАР» – означает «Пронзающий», как и сходная надпись на Дамсдорфском копье.

Примечательно, что главным атрибутом власти над миром бога-аса Одина-Вотана служило его копье Гунгнир (Гунгнер), на котором держится весь мир. Оно защищает святость заключенных договоров. Бросая «Мировое Копье» Гунгнир во вражеское войско, Один обрекает его в жертву себе[128 - «Преданные заклятию» павшие бойцы побежденного войска, как и павшие со славой победители, переносились дочерьми Одина – девами-воительницами, известными как «валькирии», – в его загробный чертог Вал(ь)галлу (Вальяскальв), где проводили ночи в пирах, а дни – в битвах, в которых к вечеру истребляли друг друга поголовно, чтобы быть оживленными Одином для ночных пиров. Этих павших героев – «эйнгериев» – Один набирал в свое «замогильное войско», во главе которого ему предстояло сразиться с восставшими силами зла в день Рагнарёк(р)а – «Сумерек (Гибели) богов» (конца света, аналога христианской финальной вселенской битвы – Армагеддона).]. Пригвоздив себя этим копьем к Мировому древу, бог битв и «живых мертвецов» познает тайну рун.

Стефан Флауэрс считает эти готские и вообще германские копья магическими предметами, обладающими в битвах силой талисманов, и в то же время – символическими знаками царской и полководческой власти, наподобие скипетров монархов «культурных народов». Известно, что главным моментом при возведении на престол царей германцев-лангобардов, изначально именовавшихся «винилами», т. е. «победителями», долгое время соседствовавших с восточногерманскими племенами, включая готов, было не возложение на них венца-короны, а вручение им священного копья. Винилы пришли из Ютландии в Паннонию, а затем, после 558 г., в северную часть Апеннинского полуострова, идя вдоль реки Пад[129 - По (Италия).], после растворения остатков разгромленных восточными римлянами остготов в общей массе населения Италии. В 773–774 гг. североиталийское царство лангобардов («длиннобородых»), оттеснивших восточных римлян на юг Италии, было завоевано царем франков Карлом Великим, будущим владыкой Священной Римской империи. В знак победы над лангобардами Карл не только венчался «железной» короной их царей[130 - Изнутри к царской короне лангобардов был прикреплен узкий железный обруч, по преданию, выкованный из гвоздя, которым Иисус Христос был прибит к Голгофскому кресту.], но и присвоил себе наконечник копья, вручаемого лангобардским царям при восшествии их на престол (или само копье). С тех пор Карл не расставался с сакральным копьем (наконечником) ни днем, ни ночью, как со священным атрибутом царской власти, якобы даже наделившим его даром ясновидения. После того как Карл упал с коня, выронив копье (наконечник), он не прожил якобы и нескольких дней. По мнению Эдреда Торссона, именно этот наконечник лангобардского копья, переходивший от Карла Великого ко многим его преемникам, и был со временем преображен легендой в «Святое Копье», которым якобы римский центурион[131 - Сотник.] Гай Кассий Лонгин пронзил ребро распятого на Голгофском кресте Иисуса Христа. В действительности же речь шла о древнем сакральном атрибуте германских царей.

Впрочем, довольно об этом…

В сохраненном Аблабием – Кассиодором – Иорданом сказании о странствии готов упоминаются обширные заболоченные земли. Возможно, главным силам и левому крылу мигрирующего народа-войска не хватило места на дороге, шедшей в направлении сегодняшнего украинского города Житомира, и в результате они забрели в болота.

Через реку, по мнению Людвига Шмидта – Данапр-Днепр, готами «со товарищи» был построен мост. Точное место выхода объединенных племен германских переселенцев на берег Данапра нам сегодня неизвестно. Но можно не сомневаться в том, что в те времена Днепр был, во всяком случае, не уже, чем во времена Н. В. Гоголя. Конечно, его ставшее крылатым изречение: «Редкая птица долетит до середины Днепра» – было поэтическим преувеличением во все времена, включая время готских странствий. Однако переправиться через Данапр готским мигрантам было, разумеется, непросто. Вероятно, они построили для переправы через реку понтонный мост, как в свое время римский полководец Гай Юлий Цезарь, переправляясь со своими легионами через Рен(ус), к великому изумлению свевов. Но готы, скорее всего, уже обладали опытом строительства понтонных мостов. Вряд ли они в свое время форсировали вплавь достаточно широкую Вистулу. Прошло, конечно же, немало времени, прежде чем по шаткому мосту через Данапр переправилось достаточно много людей, коней, домашнего скота и повозок. И вот, после того как половина, а может быть,

/

 или 2/3 мигрантов расположились на отдых после переправы станом на восточном берегу, произошло нечто ужасное. Наведенный готами понтонный мост исчерпал свой запас прочности. Он постепенно расшатался, и… челн за челном, плот за плотом стали срываться с якорей[132 - Якорями, видимо, служили большие тяжелые камни.], соединяющие их балки – расходиться. Построенный с таким большим трудом мост стал разваливаться, распадаться на части, а эти части, подхваченные бурным течением, – удаляться по реке от места переправы. Именно так следует понимать сообщение о том, что после переправы части готов с этого, т. е. западного, берега на противоположный, восточный, берег мост через Борисфен «непоправимо сломался». Немалой части готов, не успевших переправиться по мосту, пришлось продолжать свой путь на юг по западному берегу. Поскольку у готов, в отличие от римлян или греков, не было ни времени, ни навыков, необходимых для строительства каменного моста, под «непоправимой поломкой» их моста следует понимать его развал, а под самим «мостом» – достаточно узкий плавучий настил.

Каким бы образом ни «сломался» шаткий готский мост, сколько бы при этом ни погибло людей, скота, коней и всякого добра, для готов эта «поломка» стала настоящей катастрофой и притом совершенно неожиданной, что усугубило ее тяжесть. Даже в туманном, многократно переданном из уст в уста сообщении, записанном на пергамене Иорданом, сохранилось нечто от чувства отчаяния, охватившего странствующий по чужой земле готский народ:

«В поисках удобнейших областей и подходящих мест [для поселения] он (Филимер со своими готами. – В.А.) пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум. Филимер, восхитившись великим обилием тех краев, перекинул туда половину войска, после чего, как рассказывают, мост, переброшенный через реку, непоправимо сломался, так что никому больше не осталось возможности ни прийти, ни вернуться. Говорят, что та местность замкнута, окруженная зыбкими болотами и омутами; таким образом, сама природа сделала ее недосягаемой, соединив вместе и то и другое. Можно поверить свидетельству путников, что до сего дня там раздаются голоса скота и уловимы признаки человеческого [пребывания][133 - Так в цитируемом переводе «Гетики», хотя на наш взгляд речь идет скорее о еле уловимых отзвуках человеческих голосов.], хотя слышно это издалека» («Гетика»).

Легко представить себе смятение местных уроженцев, спасающихся при приближении вооруженных чужеземных «землепроходцев» со своим скотом в речные поймы Борисфена, или же в заболоченные местности, странным образом пригодные для сельскохозяйственной деятельности и скрытого от чужих, недобрых глаз существования жителей маленьких деревушек, как, скажем, в нынешнем восточногерманском краю Шпреевальд. Но одновременно с этими сообщениями о фактах, в истинности которых Иордан вроде бы не сомневается, в его повествовании ощущается какой-то суеверный страх, как если бы слышащиеся в упоминаемой им «замкнутой местности» голоса скота (и, надо думать, человеческие голоса) были голосами «с того света», голосами мертвецов, нашедших смерть в мрачном море болотных трясин, и то ли предостерегающих своими криками и завываниями тех, кто попадает в эти гиблые места по их следам, то ли стремящихся погубить их, заманив в болотные топи и омуты.

«Та же часть готов, которая была при Филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области Ойум и завладела желанной землей» – так продолжает Иордан свое повествование. «Ойум» (точнее – «ауйом», или «ауйя») в переводе с готского, да и с других языков древних германцев, означает «земля произрастания злаков», «житница». Родственное слову «ауйом» современное немецкое слово «ауэ», кстати говоря, означает «местность, богатую зерном» (в Центральной Германии)[134 - Другое значение слова «ауйом» («ауйя») в готском, как и слова «ауэ» в современном немецком языке, – «речная область», «пажить», «страна вод», «пойменный луг», «речная долина», «зеленый остров».]. А ведь готам была нужна именно житница – щедрая земля, на которой в изобилии произрастают злаки, как, кстати говоря, и древним грекам, вот уже полтора тысячелетия получавшим зерно с берегов Евксинского понта. Только подбирались греки и готы к плодородному, богатому зерном Причерноморью с безбрежными золотыми хлебными нивами тамошних «скифов-пахарей» и «скифов-земледельцев», упоминаемых еще Геродотом, с двух разных сторон: греки – с юга, готы – с севера. Как тут не вспомнить миф о припонтийском «золотом руне» – цели плавания древнегреческих героев во главе с Ясоном, названных по своему кораблю «Арго» аргонавтами! Считается, что «золотое руно» – шкура золотого летающего барана, посланного богиней облаков Нефелой или богом Гермесом по приказу верховного бога Зевса или его супруги Геры со спасательной миссией. На спине золотого барана дети царя греческого города Афаманта – Фрикс и Гелла – полетели к понтийским берегам, спасаясь от преследований мачехи Ино, или, по другой версии мифа, тётки Биадики. По дороге Гелла упала в море, названное после этого Геллеспонтом – «морем Геллы»[135 - Современный пролив Дарданеллы.]. Фрикс достиг берегов черноморской Колхиды. Там он принес золотого барана в жертву Зевсу, а снятое с него золотое руно подарил местным жителям. Золотое руно, ставшее магическим гарантом благоденствия и богатства, охранялось драконом в священной роще бога войны Ареса, откуда оно было похищено и увезено в Грецию аргонавтами под предводительством Ясона. Миф о золотом руне отражает историю ранних связей между Древней Грецией и Причерноморьем. По преданию, золото там добывали, погружая шкуру барана в воды золотоносной реки. Руно, на котором оседали частицы золота, приобретало большую ценность. Страбон, например, сообщал в своей «Географии» следующее: «…В их стране, как передают, горные потоки приносят золото, и варвары ловят его решетами и косматыми шкурами. Отсюда, говорят, и возник миф о золотом руне».

Увы, при всем нашем уважении к Страбону и другим античным авторам данный способ добычи золота причерноморскими «варварами» ничем не подтвержден. И непонятно, можно ли таким способом добывать золотой песок из проточных рек или ручьев. Зато у нас есть гораздо более простое объяснение: «золотое руно» – не что иное, как золотое зерно, тот зерновой хлеб, которого всегда не хватало древним грекам, да и римлянам.

Припонтийский «золотой ауйом» был для готов тем же самым, чем «золотое руно» из мифа о плавании аргонавтов к Евксинскому понту было для греков, а именно: золотыми хлебными нивами Скифии. Грекам приходилось вывозить золотое зерно из Причерноморья в Аттику и дальше на юг морем, опасным путем через Геллеспонт, мимо грозных прибрежных крепостей троянцев и других морских разбойников. Готам же удалось, форсировав Данапр, почти беспрепятственно попасть в самое средоточие хлебной сокровищницы Северного Причерноморья, главной житницы античного мира[136 - Наряду с Египтом и Северной Африкой.].

Но удалось ли это всем готам? Или только части готов? Археологические находки вдоль трассы готского «трека» позволяют сделать следующий вывод. Германские мигранты продолжали свое продвижение на юг по обоим берегам Данапра. Находки соответствующих артефактов подтверждают разрушение или «поломку» готского моста. Но полагать, что только Филимер со своей «половиной» готского племени прибыл на желанный юг и овладел плодородным «ауйомом», очевидно, было бы неверно. Да и предположение, что готы уже в ходе этого первого прорыва на юг, или даже до него, в лице своих разведчиков, «передовых землепроходцев», достигли полноводной реки Ра[137 - Волга.], а то и двинулись дальше на юг вдоль по течению Ра, не находит достаточно веского подтверждения. При всем уважении к столь авторитетному историку, как Г. В. Вернадский[138 - Г. В. Вернадский (1887–1973) – русский и американский историк, евразиец, сын академика В. И. Вернадского, автора учения о ноосфере.], придерживавшемуся этого мнения, не полноводная река Ра, впадающая, как известно, в Каспийское море, а полноводный Данапр-Борисфен, текущий в направлении Тавриды и впадающий в Евксинский понт, указывал путь на желанный юг готам и их союзникам.

«Тотчас же без замедления подступают они к племени спалов и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда уже, как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседствующую с Понтийским морем, как это и вспоминается в древних их песнях как бы наподобие истории и для всеобщего сведения; о том же свидетельствует и Аблавий, выдающийся описатель готского народа, в своей достовернейшей истории» («Гетика»).

В этом фрагменте как будто слышится победное звучание фанфар, или, точнее, луров[139 - Лур – бронзовый духовой музыкальный инструмент древних германцев, с плоским тарелкообразным раструбом и коническим стволом, изогнутым в форме латинской буквы S. Был распространен в Скандинавии и северных областях Германии. Судя по наскальным рисункам и местам находок (близ жертвенных алтарей), лур использовался как культовый и церемониальный инструмент. Найденный в Дании лур был в 1845 г. подарен царю Николаю I и ныне представлен в санкт-петербургском Государственном Эрмитаже.]. Разумеется, очень хотелось бы узнать хотя бы в нескольких строфах или словах, в каких выражениях готские певцы-сказители, именовавшиеся у кельтов «бардами», у западных германцев, например у англосаксов, «скопами» и неизвестно как именовавшиеся у гутонов, славили в своих боевых песнях подвиги Филимера, драматическую, едва не обернувшуюся всеобщей трагедией, переправу через Борисфен, победу над спалами, завоевание Тавриды. Увы! Готские героические песни, наверняка не только сложенные, но и неоднократно исполнявшиеся по самым разным поводам, давно отзвучали, забывшись с течением времени. Почти всем, что нам сегодня известно о готском языке, мы обязаны переводу Библии с греческого готским епископом Вульфилой: о нем еще будет подробно рассказано далее. Ибо, кроме него, до нас дошло лишь несколько готских надписей (вроде той, что украшает Ковельское, Дамсдорфское, Розвадовское и Моосское копья), грамот, имен, фрагментов. А как насчет готского отзвука в германском языческом стихотворчестве? Его отдаленное звучание можно, хотя и с трудом, расслышать в норманнских сагах и висах, в сохранившихся нордических редакциях раннесредневековой германской поэзии времен Великого переселения народов. Считается, к примеру, что в некоторых старейших, нордических сказаниях и песнях, например, в «Песне о битве готов с гуннами»[140 - Или: «Песнь о Хлёде». Эта героическая песнь сохранилась в отрывках в прозаической «Саге о Хейдреке», или «Саге о Хёрвер» (XIII в.). Песнь основана на готском сказании о распре между сводными братьями Хлёдом и Ангантюром и войне между готами и гуннами. Отголоски этого сказания есть в древнеанглийской поэме «Видсид», в которой перечисляются герои германских эпических сказаний. Возможно, «Песнь о Хлёде» восходит к готской героической песни эпохи Великого переселения народов (IV–V вв.). Одним из признаков большой древности песни считается сохранившаяся в ней историческая основа сказания: в песне действуют не только отдельные герои, но и массы воинов, освещаются судьбы целых племен – готов и гуннов. Но до сих пор не удалось установить, какие именно исторические фаты отражены в песни. Хотя многие считали, что в ней нашли отражение упоминавшаяся нами выше «битва народов» на Каталаунских полях в Северной Галлии (451 г.), в которой вооруженные силы галло-римлян, вестготов, бургундов, аланов и франков, объединившихся перед лицом гуннской угрозы, одержали победу над гуннами Аттилы и их союзниками, в т. ч. остготами.] или песне о кузнеце-кудеснике Вёлунде-Воланде-Виланде – своеобразном «северном Икаре»[141 - Велунд, Виланд, Воланд, Вейланд – персонаж нордических сказаний. Первоначально – сын царя альвов (эльфов), кузнец-чародей, выковавший крылья, на которых улетел из неволи, и волшебные кольца (мотив, развитый Дж. Р. Р. Толкином в «Хоббите» и «Властелине колец»). Хромой, как бог Гефест (Вулкан), и впоследствии – дьявол (кузнец вообще ассоциировался в народных представлениях с «тайными знаниями» и с нечистой силой). Прообраз булгаковского дьявола Воланда в мениппее «Мастер и Маргарита».] еще сохранились далекие отзвуки словарного запаса языков древних южных германцев. «Великая сумятица», или, говоря по-русски, «Великая смута», которой своим переселением на юг в немалой степени способствовали и готы, поглотила без следа свидетельства существования поэтических произведений, сочиненных готами в честь своего великого похода, ознаменовавшего собой наступление новой эпохи.

СПАЛЫ, СКИФЫ И ДРУГИЕ

Широкая полноводная река, форсировать которую готы больше не могли, превратила их поход на юг в странствие на юго-восток. Эта смена направления движения не могла остаться незамеченной готским народом, знакомым с морем и мореплаванием. Но что готам было делать? Река становилась все шире, неся свои бурные воды через безграничную степь. О переправе через своенравный Борисфен нечего было и думать.

Речные берега, как и морские побережья, были в древней Европе заселены гуще, чем места, более отдаленные от водоемов. Люди издавна селились по морям и рекам. С тех пор в этом отношении мало что изменилось. Возможность водного транспорта по рекам – единственный способ перевозки тяжелых грузов из одного населенного пункта в другой – была столь же важной, как рыбная ловля и возможность иметь в достатке питьевой воды для людей и домашних животных. А воду Данапра в то время, несомненно, можно было пить без лишних опасений. «Испить шеломом Борисфена», выражаясь языком автора «Слова о полку Игореве».

Вероятно, Филимеру и шедшим на юго-восток, параллельно со своими собратьями, по западному берегу Данапра, готам приходилось постоянно вести бои с туземцами, хотя эти бои были, скорее всего, неравными. Вряд ли земли, через которые проходили готы, были особо густо заселены, несмотря на сказанное нами выше о большей заселенности речных берегов. Но вот в большой излучине Данапра-Борисфена, в районе нынешнего Киева, люди селились постоянно, начиная с каменного века, и притом в немалом количестве. На современной территории «матери городов русских» было найдено тому множество свидетельств. Археологические раскопки показывают, что поселения на территории Киева и Киевщины существовали уже 15 тысяч – 25 тысяч лет назад (Кирилловская стоянка). Период неолита[142 - Новый каменный век.] и энеолита[143 - Медный век.] представлен трипольской культурой, памятники и периоды которой исследователи разделяют на три этапа: ранний (4500–3500 лет до Р. Х.), средний (3500–2750 лет до Р. Х.) и поздний (2750–2000 лет до Р. Х.). Бронзовый век представлен на территориях юго-западной Киевщины белогрудовской культурой. Зарубинецкая культура (второй половины I тысячелетия до н. э. – первой половины I тысячелетия по Р. Х.) характерна для северо-запада Киевщины Короче, люди жили там как в более ранние, так и в более поздние времена. Когда Креститель Руси, Великий князь Владимир Святославич Стольно-Киевский, как его именуют наши древние былины, считающийся отпрыском норманна Рюрика, – в действительности же, вероятно, потомок готских Амалов, причем не только по матери, о чем еще будет сказано далее, – строил в Киеве в Х в. церкви, то возводил их на месте древних сел и захоронений. Само возникновение, основание города Киева было не чем иным, как слиянием в единое поселение городского типа существовавших уже на протяжении многих столетий поселений рыбаков, перевозчиков, сплавщиков, плотогонов, паромщиков: не зря перевозчиком считали в народе – к возмущению автора древнерусской «Повести временных лет» – первого, легендарного, киевского князя-эпонима[144 - Эпоним – лицо (божество, реальный или нереальный человек), в честь которого получил свое имя год (афинские архонты, римские консулы) или какой-либо географический объект: Киев – в честь Кия, Афины – в честь богини Афины и т. д.] Кия, но также и ремесленников, кузнецов, золотых дел мастеров и гончаров-горшечников, не менее прославленных своим мастерством и имевших не меньше покупателей своих изделий, чем резчики по янтарю из устья Вистулы. Ибо по великой реке покупатели сами плыли к ним в руки – в буквальном смысле слова.

Не позднее, чем добравшись до излучины Данапра, готы уяснили себе следующее. После долгих странствий по обширным, малозаселенным областям они опять приблизились к зоне, густо заселенной носителями высокой культуры. Наверно, жители берегов Данапра напомнили им жителей дельты Вистулы. Покинувшему Янтарный берег народу готов по пути из «Готискандзы» к Евксинскому понту впервые за все время своего долгого странствия предствилась возможность начать новую, более богатую и привольную жизнь. Жизнь, в условиях которой можно было бы, однако, сохранить те или иные старые привычки. Здесь готские странники могли бы начать жить по-другому. Лучше, чем прежде, как в свое время на Вистуле. Если бы только вышли победителями из схватки с туземцами – с народами, на протяжении столетий наслаждавшимися близостью к теплому морю, не требующим особого труда изобилием и древней культурой и потому, возможно, менее воинственными, менее стойкими в бою, чем готы, подступающие к их старинным поселениям.

Первым племенем, оказавшим мигрантам Филимера достаточно упорное сопротивление, были упомянутые Иорданом спалы. О народе с таким названием известно крайне мало. Ибо до упоминания спалов в сказании о великом странствовании готов, донесенном до нас «Гетикой», этот или схожий этноним (в варианте «спалеи»[145 - Или «палы».]) упоминался лишь нашим энциклопедистом Плинием. Как бы то ни было, спалы, очевидно, относились к кочевым народам азиатского происхождения, возможно, сарматского или, точнее, роксоланского[146 - Роксоланы (россоланы) – ираноязычное сармато-аланское племя, кочевавшее со II в. до Р. Х. по первую половину I тысячелетия по Р. Х. в землях Северного Причерноморья и Дунайского региона. Иногда их связывают с росомонами, упомянутыми в «Гетике», о которых еще пойдет речь далее.] корня. Некоторые историки и филологи связывают русское слово «исполин» («спалин», «палин») со спалами, предполагая, что спалы, некогда державшие в подчинении праславян и потому воспринимаемые последними как непобедимые силачи, вошли под названием «исполинов» в славянский фольклор и язык. Эти, вероятнее всего ираноязычные, номады, возможно, связанные с «царскими скифами» или «царскими сарматами» античных авторов, могли свободно кочевать по бескрайним степям к востоку от Данапра и потому – сконцентрировать боевую мощь своей конницы против готов. Что же касается бесчисленных, но мелких вооруженных стычек готов с прибрежными жителями (праславянами или уже славянами – «антами» и «склавенами» Иордана), то они не носили характера решающих битв и потому не были упомянуты в сказании о готском странствовании, сохраненном для потомков в «Гетике».

Совершенно иная ситуация возникла, когда готские мигранты достигли наконец Черноморского побережья. Оно на протяжении 1000 лет было зоной древней культуры, областью, находившейся под сильным влиянием греческой цивилизации, по крайней мере, с гомеровских времен, если не раньше. Черноморское побережье с прилегающими к ним «ауйомами» – плодородными земледельческими зонами, изобильными зерном, – относилось к числу первых земель, открытых древнегреческими мореплавателями и ставших объектом эллинской колонизации, ибо на гористом греческом полуострове и тем более на многочисленных греческих островах, островках и островочках произрастало недостаточно хлеба, чтобы накормить неуклонно растущее население греческих городов.

Потому-то первое плавание греческого корабля через Геллеспонт, а затем через понт Евксинский в Колхиду[147 - Черноморское побережье современной Грузии.] было воспето в одном из самых поэтичных мифов классической древности и на все времена сохранилось в памяти культурного человечества в упомянутом нами выше мифе о плавании направляемого волей богов и богинь корабля «Арго» под начальством Ясона, героя, сломившего сопротивление угрожавших ему злых сил, одолевшего их с помощью чародейки Медеи. И все же не Колхида была на деле главной целью греческих флотилий в последующие столетия. Нет, их целью был тот самый «ауйом», золотая житница-«ауэ» готов, Северное Причерноморье с его щедрыми урожаями зерновых.

Выходцами из Милета – процветающей эллинской метрополии, общепризнанного центра изящных искусств и ремесел, литературного творчества и торговли малоазийских греков – были основаны многочисленные колонии на берегах Евксинского понта: Синоп, Трапезунд, Ольвия, Томы, Гермонасса, Кепы. Выходцами из другого полиса, Мегары, – колонии Гераклея Понтийская и Халкидон (Халкедон) Таврический. Города, большинство которых хотя и не всегда располагались на одном и том же месте, оставались важными торговыми пунктами на протяжении долгого времени; города, каждый из которых имел долгую и великую историю и свою собственную судьбу; города, служившие мостом между Западом, Европой, и Востоком, Азией. Между средиземноморским культурным кругом, выражаясь языком диффузионистов[148 - Диффузионизм (от лат. «диффузио» – «просачивание», «разливание») – культурный диффузионизм, теория культурных кругов – направление в социальной антропологии, культурной антропологии, культурной географии и этнографии (этнологии), культурологии, социологии, археологии, полагающее основой общественного развития процессы заимствования и распространения культуры из одних центров («кругов») в другие. Сложилось как реакция на эволюционизм. В отличие от эволюционистов, диффузионисты отдают приоритет не внутрисистемным факторам развития, а таким средствам распространения культуры, как завоевания, колонизация, торговля.], и дикими, необузданными силами чудовищных в своей необозримости степей. В античные времена политическое устройство греческих колоний на берегах «Гостеприимного моря» было близко к устройству метрополий. Впоследствии они попали под власть эллинистического Боспорского царства, затем Понтийского и, наконец, Римской империи. Местные греческие колонисты занимались сельским хозяйством, рыболовством, ремеслами и торговлей. Через причерноморские колонии осуществлялся вывоз в Грецию, в первую очередь хлеба, шкур из Скифии, а также рыбы и рабов. Взамен из Греции завозились в основном керамика, вино, елей (оливковое масло).

Первым народом, приобщившимся благодаря влиянию понтийских эллинов к благам высокой греческой культуры, воспринявшим ее и благодаря этому раскрывшим свои собственные таланты и способности, были скифы. Сегодня не подвергается сомнению факт принадлежности скифов к числу иранских народов и их родство с персами. Хотя, к примеру, греко-римский историк Кассий Дион[149 - Луций Кассий Дион Кокцеян (155? – 230? г. по Р. Х.) – историк греческого происхождения, удостоенный звания римского консула, автор «Римской истории» в 80 книгах.] причислял к скифам восточногерманское племя бастарнов (певкинов)[150 - Впрочем, хотя Тацит писал, что «бастарны речью, образом жизни, оседлостью и жилищами повторяют германцев» (казалось бы, чего же вам еще?), Дион утверждал, что бастарны из-за смешанных браков «приобретают сарматские черты» (т. е. черты иранских народов, к которым относились и скифы. – В.А.).]. А по мнению греко-римских авторов Дексиппа[151 - Публий Геренний Дексипп – афинский историк III в. по Р. Х. сочинения «Скифика». В годы Скифской (Готской) войны (238–271 гг. по Р. Х.) возглавлял ополчение афинян в борьбе с герулами, взявшими в 268 г. Афины. Римский историк IV в. Требоний Поллион писал о Дексиппе: «Готы опустошили Кизик и Азию, а потом всю Ахайю. Они были побеждены предводителем афинян Дексиппом, историком того времени».], Иоанна Зонары[152 - Иоанн Зонара – восточно-римский (ромейский) историк XIII в., монах, богослов, толкователь Канонов Православной Церкви, автор исторического сочинения «Хроника».] и Стефана Византийского[153 - Стефан Византийский (Александрийский) – философ-неоплатоник (527–565 гг. по Р. Х.), христианин, грамматик, автор компилятивного труда «Этника» – этнографического энциклопедического словаря, включавшего сведения обо всех известных в античном мире народах.], «скифами», или «скифо-сарматами», были германцы-герулы (эрулы, элуры), мигрировавшие вместе с готами или вслед за готами из «Скандии».

В дальнейшем греки, так сказать, по старой памяти именовали «скифами» всех периодически сменявших друг друга «варваров», переселявшихся на северные берега Евксинского понта, которое Иордан именовал на латинском «Понтийским морем», и нападавших оттуда на «цивилизованный» античный мир. Так, 30-летняя война 238–271 гг. между Римской «мировой» империей и коалицией «варварских» племен, совершавших набеги на Малую Азию, Грецию, Фракию[154 - Балканские земли нынешней Болгарии, Греции и Турции.] и Мёзию[155 - Нынешние земли Болгарии, Сербии и Румынии.] из регионов Северного Причерноморья и Прикарпатья, именовалась римскими историками «Готской» – по названию готов как наиболее сильного племени «варварской» коалиции «меотийцев», в которую, кроме готов, входили и другие восточногерманские племена: упомянутые выше герулы-элуры, певкины-бастарны, гепиды, вандалы-астринги, тайфалы, бургунды-уругунды[156 - Бургунды переселились на Европейский материк с нынешнего датского острова Борнгольм (Борнхольм).], а также даки-дакийцы, карпы, бораны. Но под пером греческих историков-традиционалистов эта война преимущественно с германцами, – характерной особенностью которой стали морские походы готов по Черному и Средиземному морям, опередившие почти на 200 лет морские набеги вандалов на Рим из Северной Африки и более чем на 500 лет эпоху викингов, – получила название Скифской[157 - Тридцатилетняя Готская, или Скифская, война завершилась в 271 г. разгромом готов в их землях римским императором Луцием Домицием Аврелианом. Последний набег «скифов» произошел в 276 г. при императоре Марке Клавдии Таците, отдаленном потомке автора «Германии» Корнелия Тацита, получившем за победу над готами почетное прозвище «Готский Величайший».]. Впрочем, довольно об этом…

Как бы то ни было, греки даже «настоящих», ираноязычных, скифов, как и персов, почитали «варварами». Даже после многих столетий сосуществования с греками на берегах Евксинского понта скифы так и не утратили в глазах эллинов, казалось бы, успевших хорошо изучить их, этого «клейма». Принято восхвалять прекрасные отношения, сложившиеся между греческими купцами из Ольвии и скифскими обитателями прилегающих к этой милетской колонии территорий. Однако для древних «классических» греков, скажем, афинян и граждан других полисов материковой, да и островной, Греции, скифы тем не менее оставались неотесанными, ограниченными, умственно отсталыми пьяницами[158 - Этому предрассудку способствовала привычка «диких» скифов пить вино неразбавленным в отличие от «просвещенных» эллинов.]. Как писал Дион Кассий: «Ведь весь род скифов жаден до вина и быстро от него пьянеет». Хотя скифа Анахарсиса, хорошо знакомого с жизнью эллинов и подвергавшего их слабые стороны справедливой критике, те же греки причисляли к величайшим философам античного мира. Хотя Мардоний – высокоученый воспитатель римского императора Юлиана Отступника, прививший своему воспитаннику тягу к знаниям и любовь к эллинской культуре, поэзии Гомера, Гесиода, «введший его в притвор храма философии», по воспоминаниям самого Юлиана, – был скифом по происхождению[159 - Впрочем, возможно, Мардоний был в действительности готом. К тому времени готы уже настолько прочно закрепились на территории черноморской Скифии, что греко-римляне перенесли на них этноним «скифы».]. И хотя именно скифы часто выполняли в греческих полисах функции стражников, надсмотрщиков, караульных и полицейских (слово «полиция» и означает, собственно, «охрана полиса», «городская стража»). «Тупые» скифы-стражники были излюбленными фигурами древнегреческой сатиры.

«В области, лежащей еще дальше к северу от земли скифов, как передают, нельзя ничего видеть и туда невозможно проникнуть из-за летающих перьев. И действительно, земля и воздух там полны перьев, а это-то и мешает зрению. Так сами скифы рассказывают о себе и о соседних с ними северных странах».

Это скифы рассказали Геродоту, и он, похоже, поверил им на слово. Хотя возникает вопрос: кто был «туп», а кто – «еще тупее»? Скифы-рассказчики или поверивший им на слово «просвещенный» эллин? Впрочем, возможно, «Отцу истории» просто не довелось ни разу в жизни увидеть падающий снег. Ибо бесчисленные летающие перья, заполняющие воздух и сплошным белым ковром покрывающие землю, разумеется, не что иное, как снег, по сей день покрывающий в зимние месяцы наши с Вами, уважаемый читатель, родные просторы к северу от Черного моря. Геродот, которому мы обязаны самыми подробными сведениями об античных скифах, еще в V в. до Р. Х. посвятил им немало страниц IV книги («Мельпомена») своей «Истории», приведя множество ценных деталей. «Отец истории» также называет несколько скифских племен, проживавших в причерноморских областях, в которые шесть веков спустя явились готские мигранты с туманного Севера:

«Ближе всего от торговой гавани борисфенитов (древнейшей колонии греков в Северном Причерноморье – Борисфен[160 - У Иордана в «Гетике» – Борисфенида.], основанной на нынешнем острове Березань[161 - Возможно, искаженное «Борисфен».] в устье Днепра около 647 г. до Р. Х. – В.А.)[162 - Позднее ее центр переместился севернее, в Ольвию. Возможно, Геродот имеет в виду как раз Ольвию, а не более ранний город Борисфен. Ведь Ольвию основали как раз борисфениты. «Отец истории» описывает торговый путь от устья современного Днепра на север. Греки, видимо, поднимались вверх по реке Днепру до больших порогов ниже современного украинского города Днипро (бывшего Днепропетровска). Туда же, вероятно, приплывали с севера купцы из Скандинавии для меновой торговли.], а она лежит приблизительно в середине всей припонтийской земли скифов – обитают каллипиды, эллинские (эллинизированные, огреченные. – В.А.) скифы; за ними идет другое племя под названием ализоны. Они наряду с каллипидами ведут одинаковый образ жизни с остальными скифами, однако сеют и питаются хлебом, луком, чесноком, чечевицей и просом. Севернее ализонов живут скифы-земледельцы. Они сеют зерно не для собственного пропитания, а на продажу (странное замечание, ведь одно другому не мешает. – В.А.). Наконец, еще выше их живут невры, а севернее невров, насколько я знаю, идет уже безлюдная пустыня. Это – племена по реке Гипанису[163 - Буг.], к западу от Борисфена».

Восточнее Данапра-Борисфена область скифов-земледельцев, если верить Геродоту, простиралась еще дальше в глубь материка, ибо Отец истории пишет, что они занимают область на три дня пути к востоку, до реки Пантикапа, а к северу – на 11 дней плавания по Борисфену[164 - Геродот описывает область между современным Южным Бугом и низовьями Днепра.]. Значит, их область имела, в современном исчислении, площадь не меньше 15 000 квадратных километров. Восточнее этой зоны пахотного земледелия в нижнем течении Днепра и Ингульца начиналась область скифов-кочевников – позднейшая Ногайская степь, много столетий служившая обиталищем кочевых и полукочевых коневодов. Многие другие народы, жившие вокруг скифских областей, которые мы здесь перечислять не будем, хотя Геродот описывает их имена, нравы и обычаи, судя по всему, тоже вели преимущественно кочевой образ жизни. Так что мы вправе сделать вывод, что скифы перешли к земледелию, поскольку торговля скифским хлебом с греками на протяжении поколений все больше обогащала скифскую землю и скифский народ, способствуя росту благосостояния скифов в большей степени, чем войны с теми же греками, да и не только с ними.

Беспокойство, стимул к войнам вообще-то исходили не от скифов-земледельцев, или, по-гречески, «георгой», а от кочевых «царских скифов». В своих завоевательных походах VI и V вв. до Р. Х. скифы доходили до Карпатских гор и до территории современной Добруджи[165 - Область на севере Балканского полуострова, на территории современной Румынии и Болгарии.]. Скифами были покорены нынешняя Трансильвания и несколько греческих городов, хотя те и до завоевания приносили скифам только пользу. Около 500 г. до Р. Х. на территории нынешней Южной России образовалось Скифское царство. О том, с каким успехом оно отразило нашествие бесчисленного воинства персидского «царя царей» Дария I Ахеменида, можно во всех деталях узнать из «Истории» Геродота. Некоторые исследователи, изучающие историю скифов, возможно, грешили и по-прежнему грешат чрезмерной любовью к этому своеобразному народу, первозданно-могучему, бесшабашному и выделяющемуся благодаря своему уникальному искусству из числа других племен, вышедших из иранского «плавильного котла». По их воле скифы ведут войны даже в далекой Месопотамии и Индии. Причем решают судьбы тамошних народов так, как те сами не смогли бы этого сделать. Может, конечно, так оно и было. Но, к счастью для готов, к моменту их прихода в Скифию, когда Филимер, после долгих странствий, выслал своих первых разведчиков к городам на Гипанисе и Борисфене, к Меотийскому болоту[166 - Меотийское (Мэотийское) болото (озеро) – Азовское море.] и северным отрогам Тавра, военное превосходство скифов было уже в прошлом. Иначе готам пришлось бы не лучше, чем когда-то – персам «царя царей» Дария.

Народ, поставивший скифов на грань катастрофы, сломивший их мощь и тем самым подготовивший путь готам, тоже явился – как и скифы несколькими столетиями ранее – из недр восточных степей. Возможно, это был не народ, а целый союз племен и народов. Речь идет об уже упоминавшихся нами сарматах, именуемых Геродотом «савроматами». В двух отношениях они превосходили скифов, своих отделенных сородичей. Во-первых, в тактике боя и вооружении. Как писал Л. Н. Гумилев о ветви сарматов – аланах (или асах; как тут не вспомнить об асах Одина-Вотана, пришедших в Скатинавию-Скандзу как раз из той великой степи «Свитьод», по которой кочевали асы-аланы[167 - Асы были предками позднейших яс(с)ов, а яс(с)ы – предками осетин, именующих свою республику в составе РФ Аланией-Осетией, а себя по старой родоплеменной памяти – «ирон», т. е. «иранцами», «ариями».] и прочие племена сармато-арийского корня!): «…аланы… имели… сарматскую тактику боя. Это были всадники в чешуйчатой или кольчужной броне[168 - По данным античных авторов Аммиана Марцеллина и др., сармато-аланская броня состояла из роговых пластинок, нашиваемых на тканевую или кожаную основу наподобие «птичьих перьев». Но нередко пластины сармато-аланской брони были изготовлены из распиленных конских копыт или металла.], с длинными копьями на цепочках, прикрепленных к конской шее, так что в удар вкладывалась вся сила движения коня. По данному вождем сигналу отряд таких всадников бросался в атаку и легко сокрушал пехоту, вооруженную слабыми античными луками. Преимущества нового конного строя обеспечили сарматам победу над скифами…» Возможно, у сарматов уже были стремена, позволявшие им снабжать своих конников, получавших за счет стремян необходимую устойчивость, тяжелыми доспехами[169 - У сармато-аланских племен броней были защищены и всадники, и кони.] и лучшим вооружением, в том числе пиками и длинными мечами[170 - Что говорит и о высоком мастерстве сарматских кузнецов-оружейников.], более эффективными, чем скифские легкие копья и короткие мечи-акинаки. Во-вторых, у сарматов были опытные в боевом искусстве девушки-воительницы. Ни одной сарматке не дозволялось выйти замуж, не убив до этого в бою врага. Скифы называли сарматок «повелительницами мужей». Для греков же они, видимо, послужили прообразом конных воительниц-амазонок, вошедших в эллинскую мифологию.

«…Жены савроматов придерживаются древнего образа жизни, выезжая на охоту на лошадях и вместе с мужьями и отдельно от мужей; они также ходят на войну и носят ту же одежду, что и мужья, – сообщает Геродот. – …относительно брака у них установлено следующее правило: никакая девушка не выходит замуж прежде, чем не убьет мужчину из числа врагов. Некоторые из них, неспособные исполнить обычай, умирают в преклонном возрасте, так и не выйдя замуж».

Сведения о воинственности савроматских женщин подтверждаются археологическими находками их захоронений в воинских доспехах.

Вероятно, савроматы, как, по мнению многих, и скифы, были в числе предков позднейших славян. Сторонники этой точки зрения объясняют значение этнонима «савроматы» следующим образом. «Свара» по-старославянски означает «война». Корень «мат» во всех индоевропейских языках означает одно и то же – «мать» или «женщина». По-видимому, первичным названием этого народа было «свароматы», т. е. «народ воинственных женщин», а последующие «савроматы», а затем «сарматы» возникли в результате его упрощения. «Сваргой» у индийских ариев назывались небесные владения воинственного бога-громовника Индры, подобие рая, в который попадают кшатрии (воины), исполнившие свой долг. Аналогом «Сварги» была германская Валгалла – чертог для избранных воинов Одина («эйнгериев»). Аналогом же арийского бога Индры у древних славян был бог Сварог – отец громовержца Перуна-Сварожича.

В 1928 г. в грузинском местечке Земо Ахвала советские археологи нашли захороненные останки сарматской девушки-воительницы. Она была погребена в согнутом положении, с подогнутыми коленями, в полном вооружении. Рядом с амазонкой покоился в могиле ее двуострый топор. Захоронение датируется III в. до Р. Х. Эту необычную находку Тамара Тэлбот Райс считает последним пристанищем сарматской воительницы. Возможно даже, она лишилась жизни в бою со скифами.

В VI в. до Р. Х. савроматы помогли скифам изгнать полчища Дария I Ахеменида. Но в III в. до Р. Х. сарматы осмелились поднять руку на самих скифов и заняли причерноморские степи, отрезав Скифию от греческих колоний, с которыми скифы так долго и успешно торговали.

Можно сказать, что готские мигранты с Севера пришли почти «на все готовое», ибо фактически сарматы разделались со скифами еще до прихода готов в «Ауйом». Очевидно, даже до готов, проживавших в прибалтийском «захолустье» античного мира, «на задворках Экумены», доходили слухи, как всегда в подобных случаях преувеличенные, о богатстве скифских племен и земель, ибо торговые пути, маршруты которых нам подробно описывает Геродот, уже существовали к моменту прихода готов в дельту Вистулы. А где курсируют торговцы, там курсируют и сведения – слухи, рассказы и их зримые подтверждения в виде греческих монет, украшений и керамики, да и многого другого. Надо полагать, что готские первопроходцы, закрепившиеся на Янтарном берегу, с каждым годом подвергались все большему давлению как со стороны вновь прибывавших соплеменников, так и со стороны соседних народов, в равной степени нуждавшихся в «жизненном пространстве». И потому, возможно, готы на протяжении жизни целых поколений толковали и мечтали о богатой скифской земле у теплого моря – о земле, казавшейся им, вероятно, «земным раем», «краем всеобщего благоденствия». Хотя – благодаря чему, собственно, скифам жилось так хорошо? Благодаря простым вещам, не считавшимся в других местах большим богатством, – за счет хлеба, меда, воска, мяса, молока, кож и мехов. Поскольку скифы, в отличие от жителей иных, более удаленных от теплого моря земель, имели постоянных покупателей в Греции – стране высокоразвитой городской культуры, стране высокоразвитого общества, достаточно богатого, чтобы позволить себе приобретать в большом количестве и за хорошую плату все эти товары, обогащая этим скифов, продающих грекам все эти продукты.

По мнению Тамары Тэлбот Райс, каждое значительное скифское племя евразийской степи переживало в своей истории собственное «золотое время». Скифы Кубанской группы одними из первых достигли уровня, позволившего им жить в роскоши и изобилии. Их захоронения, самые роскошные из которых датируются ранним VII – поздним VI в. до Р. Х., содержали великолепные художественные изделия из золота, подлинные шедевры высочайшего ювелирного мастерства. В этой области проживания скифов число лошадей, приносимых в жертву при похоронах князей, исчислялось сотнями, хотя власть тамошних скифских владык носила патриархальный характер. Погребальная утварь, найденная во многих подобных захоронениях, указывает на то, что и простые скифы занимались торговлей, приносившей им богатство, сравнимое с богатством их правителей.

Современными учеными вполне допускается также возможность прямых, непосредственных контактов германцев со скифами на протяжении столетий, предшествовавших Великому исходу готов. Ибо скифы не были безропотными верноподданными своих государей, покорно кочующими или пашущими землю строго в отведенных им местах. Богатые, гордые и воинственные, скифы постоянно восставали против своих князей, хотя власть последних была, вероятно, не наследственной, а выборной. Во всяком случае, в районе Пазарыкских захоронений – несомненно, самых богатых[171 - Основные находки предметов Пазарыкской культуры (VI–III в. до Р. Х.) были сделаны на территории Горного Алтая. Носители этой культуры обитали на смежных территориях России, Казахстана и Монголии. Свое название она получила по памятнику в урочище Пазарык, где экспедицией академика С. И. Руденко были раскопаны усыпальницы пазырыкской племенной знати. Ирано-самодийская пазырыкская культура носила смешанный раннескифско-ирано-самодийский характер.] – нам известно одно такое мятежное скифское племя, откочевавшее от Евксинского понта к нынешнему казахстанскому озеру Балхаш, «Белому морю» древних тюрок, именуемому древними китайцами «Западным морем». Другое же скифское племя, судя по всему, перекочевало в прямо противоположном направлении, вдоль древнего торгового пути по территории сегодняшней России, на территорию нынешней Польши и дошло до Пруссии, т. е. зоны германских племен. Местом этой встречи скифских мигрантов с мигрантами германскими была нынешняя Нижняя Лужица[172 - Нижняя Лужица (нем. Нидерлаузиц) – историко-географическая область на территории германской земли Бранденбург и Западной Польши, часть Лужицы – региона на территории Бранденбурга, Саксонии и польского Нижнесилезского воеводства.], поскольку именно туда почти одновременно со скифскими переселенцами пришли германские племена, переселившиеся с северо-запада, спасаясь от наступившего там резкого ухудшения климатических условий, о котором у нас еще пойдет речь. Все более усиливавшиеся в Бойугейме кельты, германские мигранты и скифские «кентавры»[173 - Кентавры (греч.) или центавры (лат.), букв. «погонщики быков» – мифические дикие существа с головой и торсом человека и туловищем лошади, отличающиеся буйным нравом и невоздержанностью. Образ кентавра возник как плод фантазии цивилизованных оседлых, но не знавших еще верховой езды народов, впервые столкнувшихся с всадниками коневодческих кочевых степных народов – скифов или тавров (в представлении людей, не знавших коневодства, всадник сливался с конем, на котором скакал). Этим объясняется свирепый нрав мифических кентавров, их склонность к пьянству, ставившаяся в вину и скифам, а также связь с быками, ведь основой хозяйства кочевников было скотоводство.] стали вытеснять туземное население нынешней Нижней Лужицы – иллирийцев. Нам известно, что скифы напали на иллирийские укрепленные городища Визен и Нимич и, вероятно, захватили их. Во всяком случае, при раскопках этих укрепленных городищ на территории Лужицы археологами были найдены типичные трехлопастные наконечники стрел, употреблявшиеся только скифами. Эти находки позволяют нам проследить путь скифских мигрантов через нынешнюю Силезию в сегодняшнюю Лужицу.

Однако самым впечатляющим свидетельством этого глубокого рейда скифов в германские области служит так называемая Феттерсфельдская находка, или Феттерсфельдский клад, обнаруженный в 1882 г. нижнелужицким пахарем, если верить чешскому историку Яну Филипу и его немецкому коллеге Герману Шрайберу. Крестьянский плуг наткнулся на скифскую княжескую усыпальницу конца VI в. до Р. Х. Самым ценным артефактом, найденным в могиле, было золотое, украшенное тонкой фигурной резьбой изображение рыбы, длиной около 40 см, снабженное притом семью отверстиями, наводящими нас на мысль, что владелец этого роскошного, крупного ювелирного изделия носил его при жизни пришитым к одежде в качестве талисмана-оберега, вероятно на груди, чтобы его видели другие воины, возможно, подчиненные ему. Кроме того, усыпальница содержала предметы парадного вооружения. Нагрудный панцирь, вообще-то не типичный для скифов, щит из белого золота, накладки на колчан и налуч[174 - Ножны для лука (греч. горит).], декоративные круглые бляхи, ювелирные изделия в скифском «зверином стиле», украшенные фигурками животных и орнаментами, и ножны меча драгоценной работы в древнеионийском стиле. Подлинный шедевр архаического греческого искусства! Сокровище, попавшее при посредстве скифов на территорию Нижней Лужицы из жаркой далекой Ионии[175 - Иония – область на западном побережье Малой Азии у Эгейского моря. В древности ее населяли греки-ионийцы. По общегреческой легенде эллинские города Ионии, крупнейшими из которых были Милет и Эфес, основали выходцы с противоположного, западного, берега Эгейского моря – представители ионийского племени Аттики. Ионическое переселение произошло через 140 лет после окончания Троянской войны и через 60 лет после завоевания греками-дорийцами Пелопоннеса, т. е. в конце II тысячелетия до Р. Х. ионийцам восточные народы, вплоть до Индии, называли всех греков «яванами».].