Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Провинциальные тетради. Том 1
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Но я не врач, я – литератор. Я не знаю, что делать!
Старик стал что-то просить; но я не мог слышать его голоса – у меНы затекли руки и в ушах стала звенеть дрожь ладоней.
«Он просит поднять его; Слав, подними его…»
Нам впору взвыть втроем… Полузакрытые глаза сквозь тонкие стекла…
И снег, снег. Чистый и бесконечный, крупный и тяжелый, словно позабывший, что он с берегов Невы. Трагизм перевоплощений…
Старик вздрогнул, стал прерывисто дышать; полусогнутая правая рука упала на асфальт. Его стало колотить, и я испугался, что не смогу удержать его. Но что делать, черт возьми, что делать?
К горлу старика подкатил ком, и изо рта потекла белая струйка. «Его рвать начинает…» Я пытаюсь расположить его полубоком и наклонить голову. Иначе он просто захлебнется. Изнутри. С трудом (и не без омерзения) разжимаю ему челюсти; белые капли падают на грязно-серый драп и асфальт.
Натка, всхлипывая, пытается как-то мне помочь.
Несчастный друг обмяк, дыхание его замедлилось – он, должно быть, потерял сознание. Мы оттащили его от вонькой лужицы. Он был бледен, как снег.
Натка подобрала очки – одно стекло было треснуто и левая дужка погнулась. Они – пустые, безглазые…
«А вдруг он умер?»
«Нет. Разве может человек вот так: взять и умереть…» Но я стал судорожно искать пульс на его запястьях.
Где-то на перекрестке скрипнули тормоза, и красно-белый рафик уставился на нас, затем сорвался с места и стал стремительно приближаться.
Врач что-то поколдовал над стариком, потом жестом подозвал санитара, и тот с шофером уложили старика на носилки.
«Жив?..»
«Был…»
Звонко хлопнула задняя дверца, словно выстрелила; машина фыркнула, выпустив облачко сизого дыма.
Улица снова была пуста; падал снег; серые дома молча смотрели на нас; и нам вдруг показалось, что ничего не было…
Этого действительно ничего не было – мы в тот вечер очень сильно опаздывали на спектакль по пьесе американца Эдварда Олби…
апрель, 1991
ЗИМНИЕ СУМЕРКИ НАД ПЕТЕРБУРГОМ (1991)
Искристо-серый Петербург…
Б. Пастернак.
1.
Хотел ли я, хотела ль ты…
Но что от нас теперь зависит?
Лишь вздох печальной пустоты
Оставит чистыми листы
И не встревожит ворох чисел.
И будет мертвым телефон,
И будут сумерки кружиться,
И будет долог этот сон…
И полуночный почтальон
В окошки к нам не постучится.
2.
Мятеж царит среди картин —
Вневременной отрезок долог.
И я опять брожу один
Вдоль зазывающих витрин
Чужих кафе и книжных полок.
Все в этом городе – не так,
Все в этом городе – иначе.
Какой-то сумрачный дурак
Устроил искренне бардак
И нынче бродит наудачу…
3.
Неужто верить тем словам,
Что были сказаны когда-то…
Идти по выцветшим дворам,
И петь хвалебную дарам
С подачи щедрого заката;
Смотреть на странно белый снег
Над Зимней скованной канавкой,
Не жаждать участи калек,
И не искать прошедший век,
Как в сумке дамскую булавку…
4.
Царя – отечеству, царя!
И власть законную – сенату!..
Но вновь листы календаря
Уносит ветер, и зазря,
Совсем чужому меценату…
Какую пыль во тьме хранит
Суровый всадник фальконетов?..
Но никого не освятит
Глаголом страждущий пиит
Старик стал что-то просить; но я не мог слышать его голоса – у меНы затекли руки и в ушах стала звенеть дрожь ладоней.
«Он просит поднять его; Слав, подними его…»
Нам впору взвыть втроем… Полузакрытые глаза сквозь тонкие стекла…
И снег, снег. Чистый и бесконечный, крупный и тяжелый, словно позабывший, что он с берегов Невы. Трагизм перевоплощений…
Старик вздрогнул, стал прерывисто дышать; полусогнутая правая рука упала на асфальт. Его стало колотить, и я испугался, что не смогу удержать его. Но что делать, черт возьми, что делать?
К горлу старика подкатил ком, и изо рта потекла белая струйка. «Его рвать начинает…» Я пытаюсь расположить его полубоком и наклонить голову. Иначе он просто захлебнется. Изнутри. С трудом (и не без омерзения) разжимаю ему челюсти; белые капли падают на грязно-серый драп и асфальт.
Натка, всхлипывая, пытается как-то мне помочь.
Несчастный друг обмяк, дыхание его замедлилось – он, должно быть, потерял сознание. Мы оттащили его от вонькой лужицы. Он был бледен, как снег.
Натка подобрала очки – одно стекло было треснуто и левая дужка погнулась. Они – пустые, безглазые…
«А вдруг он умер?»
«Нет. Разве может человек вот так: взять и умереть…» Но я стал судорожно искать пульс на его запястьях.
Где-то на перекрестке скрипнули тормоза, и красно-белый рафик уставился на нас, затем сорвался с места и стал стремительно приближаться.
Врач что-то поколдовал над стариком, потом жестом подозвал санитара, и тот с шофером уложили старика на носилки.
«Жив?..»
«Был…»
Звонко хлопнула задняя дверца, словно выстрелила; машина фыркнула, выпустив облачко сизого дыма.
Улица снова была пуста; падал снег; серые дома молча смотрели на нас; и нам вдруг показалось, что ничего не было…
Этого действительно ничего не было – мы в тот вечер очень сильно опаздывали на спектакль по пьесе американца Эдварда Олби…
апрель, 1991
ЗИМНИЕ СУМЕРКИ НАД ПЕТЕРБУРГОМ (1991)
Искристо-серый Петербург…
Б. Пастернак.
1.
Хотел ли я, хотела ль ты…
Но что от нас теперь зависит?
Лишь вздох печальной пустоты
Оставит чистыми листы
И не встревожит ворох чисел.
И будет мертвым телефон,
И будут сумерки кружиться,
И будет долог этот сон…
И полуночный почтальон
В окошки к нам не постучится.
2.
Мятеж царит среди картин —
Вневременной отрезок долог.
И я опять брожу один
Вдоль зазывающих витрин
Чужих кафе и книжных полок.
Все в этом городе – не так,
Все в этом городе – иначе.
Какой-то сумрачный дурак
Устроил искренне бардак
И нынче бродит наудачу…
3.
Неужто верить тем словам,
Что были сказаны когда-то…
Идти по выцветшим дворам,
И петь хвалебную дарам
С подачи щедрого заката;
Смотреть на странно белый снег
Над Зимней скованной канавкой,
Не жаждать участи калек,
И не искать прошедший век,
Как в сумке дамскую булавку…
4.
Царя – отечеству, царя!
И власть законную – сенату!..
Но вновь листы календаря
Уносит ветер, и зазря,
Совсем чужому меценату…
Какую пыль во тьме хранит
Суровый всадник фальконетов?..
Но никого не освятит
Глаголом страждущий пиит
