За сигаретой ночь короче,
И тише тикают часы.
Круг замыкается порочный.
На стрелках – капельки росы.
Ничто не жаждет встрепенуться,
И нет ни камня, ни огня.
Лишь жадно давит мысль меня:
Лечь спать… и больше не проснуться.
1990
«Дух невидимки за портьерой…»
Дух невидимки за портьерой,
В холодных окнах: ночь и плач.
Кто ты, мой будущий палач,
В погонах серых?
На полках пыль, тускнеют книги,
Потрепан старый переплет.
Где ты, изысканный почет
Кастальской лиги?
Багровым дымом полон дом,
Лишь остается память в гранках.
А ты, хромая лихоманка,
Ждешь за углом…
декабрь, 1990
«Мне участь: быть поэтом поездов…»
Мне участь: быть поэтом поездов,
Задумчивых безвестных полустанков
И придорожных сумрачных кустов,
Что безмятежно сонны спозаранку.
Мне участь: скрежетание реборд,
Флажки, фонарь, вагонные защелки…
Не оттого ли в жизни нету толку,
Что каждый шаг обычен, но не тверд?..
декабрь, 1990
«Присниться бы сейчас прокуренному дому…»
Присниться бы сейчас прокуренному дому,
Где спрятался в сенях докучливый сквозняк.
Но нужен ли ему навязчивый знакомый,
Полуоткрытый шут – задумчивый дурак?
Но нужен ли ему нездешний обитатель,
Кто, из какой страны? – не ведаю о том.
Беззвучный и слепой, и пустоты ваятель,
Смеющийся не в такт и мыслящий с трудом.
А ставни все скрипят, отмахиваясь словно,
И ветер ветки гнет, уносит желтый дым.
И я сижу один, поглядывая сонно
На то, как бродит ночь по комнатам пустым.
1990
«Еще в невыпитом вине…»
Еще в невыпитом вине
Таится яд лукавых мыслей.
В непрекращающемся сне
Крадется ложь бесшумьем лисьим.
Домашний зуд опавших листьев
Все не дает покоя мне…
Лицом к востоку и к стене…
декабрь, 1990
ОТ ЖЕЛТОГО ЛИСТА (1990)
Ю. Одинцовой.
Теперь, когда осень, все спокойно и обыкновенно – нет лишней суеты, шума, хлопанья тамбурных дверей, бесконечного стука колес… Обыкновение видеть знакомые лица, при этом почти ни с кем не встречаться, ни от кого не зависеть. Все поддается упрощению – и не нужны глобальные философские истины, чтобы осознать красоту и бестревожность своего существования. Нет никакого желания потрясать мир или самому быть потрясенным; нет надобности говорить о политике, хвалить или хулить Саддама Хусейна, выбирать кого-либо из новоявленных президентов…
Осень. Это просто осень.
Должно быть, это то самое мгновение года, когда время неистово спешит вперед, к белым мухам, а человек… человек остается где-то на изломе летней зелени и первых ночных заморозков.
И то, остановленное внутри человека время, становится даже не ностальгией, а скорее обыкновенным осенним воспоминанием – пока нет надобности вытаскивать из кладового шкафа шубы и шапки, пока нет заботы о рождественских подарках.
И писать осенью можно не задумываясь, не задаваясь целью, не предвкушая конечного результата; писать, по сути, ни о чем, но ради того, чтобы писать, со странным трепетом отстукивать на машинке буквы, слова, точки, запятые; впрочем, что я сейчас и делаю.
И ты, наверное, простишь меня за это…
Откуда мне знать, что осень необычайно грустна ныне, что она странно задумчива, порой даже сбивчива в своих мыслях. Как и откуда знать мне, что поезда продолжают отставать от расписания, но в конечный пункт обязательно приходят вовремя…
С тобой что-то случается, а я ничем не могу помочь тебе – меня просто нет рядом. И не дает осень других объяснений. Только в пору листопада приходит желание быть вместе и навсегда, а затем, лишь сойдет снег в конце марта, жизнь снова будет измеряться встречами и новыми знакомствами; и расставание будет не таким тяжелым и безысходным – его вообще не будет, а лишь встреча за встречей.
И, видимо, все в мире происходит для того, чтобы мы когда-нибудь пожалели бы о происшедшем. Кто – о чем…
Иногда так хочется ошибаться! И я готов благодарить любую ошибку, кроме предательства. Осознанного предательства. И ты знаешь, мне кажется, что забывчивость людей – это не предательство, как многие хотят это показать; это – благодарная ошибка. Люди легко знакомятся – люди легко забывают друг друга. Лишь бы это не случалось так скоро… И вся беда в том, что, когда мы страстно желаем обмануться, нам говорят правду.