«Куда же она идёт, ведь почти ночь на дворе – подумал он. – А может к своему парню, который живёт неподалеку, тогда зачем мешок, да ещё такой тяжелый».
Бородовой вышел из палисадника тетки Авдотьи и стараясь быть незамеченным направился вслед за девушкой. Он решил проследить за ней и узнать, куда все-таки она направляется.
Далеко идти не пришлось. Пелагея прошла ещё несколько домов и свернула в сторону речки. На небольшом пригорке стоял большой дом с резными наличниками и разукрашенными створками. Большой палисадник был усажен яблонями, ветки которых свисали вниз под тяжестью наливных яблок.
Она открыла калитку, подошла к окошку и слегка постучала. Зажегся свет керосиновой лампы. Пелагея поднялась на веранду и сразу открылась дверь. Она оглянулась по сторонам и вошла вовнутрь.
Бородовой следом открыл калитку палисадника и подошёл к тому самому окну. Но свет погас, и ему не удалось ничего разглядеть. Он подошел ко второму окну, но всё тщетно, там тоже ничего не было видно.
Он осмотрелся вокруг, в домах уже был погашен свет, и стояла полная тишина, постояв ещё немного около дома, он решил вернуться назад. Той же тропинкой, которая привела его сюда, Бородовой вернулся к дому тетки Авдотьи.
Утро было солнечным и тёплым. Воскресный день начинался с петухов кричащих на всю деревню. Только стало светать, а бабы уже с узелками собирались в дорогу в церковь, она была в соседнем селе Рождественское.
Дорога была дальней, ведь чтобы добраться до церкви, надо брести несколько часов по изнуряющей жаре, а если настигнет дождь, то идти придётся по полям, так как по всей дороге, на всем протяжении пути, лужи да грязь.
Сегодня, как и всегда бабы шли гурьбой, ведь в полях далеко от деревни было не совсем безопасно, мог и зверь напугать, да и человек не добрый обидеть.
– Эй, Матрена, а ну не отставай, – громко крикнула одна из баб.
– Да нагоню я, нагоню, – ответила Матрёна. В руках у неё был младенец, укутанный в большой платок, да к тому же приходилось кормить его грудью прямо на ходу, а за спиной висел мешок, который все время мешался, и ей приходилось его каждый раз поправлять.
Нет, нет, конечно, она не в церковь шла, обедню стоять с младенцем, ей надо к сестре родной в Рождественское попасть, а с бабами-то оно веселей, да и безопаснее будет.
– Послушай Матренушка, отдай ты мне мешок этот проклятущей, но не могу я смотреть на тебя, как ты мучаешься.
– Ой, спасибо тебе Пелагея, дай Бог тебе здоровья, сними ты с меня это упрядье дьявольское, ох, как тяжело.
– Конечно, – ответила Пелагея – Давай сюда.
– Эх, Пелагеюшка, добрый ты человек, жениха бы тебе хорошего, доброго да работящего.
– А ну их всех добрых работящих, зачем они мне? Вот Севостьян Емельянович в колхоз обещал принять, скоро я смогу сама зарабатывать, а значит, прокормлюсь как-нибудь.
– Да господь с тобой Пелагеюшка, как же без мужика-то, а по хозяйству, сена накосить корове, огородик вскопать, обмет навалить, да и по шее иной раз получить, нам это бабам нужно, а как же.
– По шее получить? Нет, Матрена, я не хочу по шее получать, ведь я хочу самого простого, чтоб человек со мной был всегда рядом, чтобы защищал, жалел меня и любил.
Матрена рассмеялась.
– Нет Пелагеюшка, такого не бывает, это только у дворян или кровей дворянских. А мы бабы, что при той власти, что при этой, рожаем да пашем. Ой, глянь наши-то ушли далеко как.
– Да ничего, пусть идут. Ну а ты сама-то скажи, счастлива, довольна своей жизнью или нет.
– Я-то, а кто ж его знает, есть муж, детей вот четвертое родилось в браке, наверное, счастлива.
– Эх, Матрёна, мне кажется счастье не в этом.
– Не в этом? Тогда я не знаю, тебе лучше знать, у тебя кровя господские, ты грамоте обучена, вот и объясни мне, что такое счастье.
– Не знаю Матрена, наверное, я тоже не смогу объяснить что это такое, и возможно ли объяснить это словами, я все же думаю, человек должен это почувствовать, ощутить на себе.
– Ощутить, объяснить вон куда ты загнула, нет Пелагеюшка ты моя, я этого никогда не пойму. Есть на столе что покушать, да детей покормить, вот тебе и все счастье.
– Глянь-ка, кто-то едет! – Громко сказала Пелагея. – Посмотри, посмотри, прямо сюда!
– Да, теперь я тоже вижу, – ответила Матрена. – Кто же это может быть?
Вдалеке между полей, краем посадок ехали несколько всадников. Как только они увидели двух женщин тут же направились к ним, как будто заранее знали что они идут в это время к обедне.
Лошади гнали галопом, только пыль летела из под копыт. Они стремительно приближались, всё ближе и ближе. Теперь их можно сосчитать, кажется пять лошадей. Через считанные секунды они окружили молодых женщин.
– Эй, односельчане! Что пригорюнились! – Закричали всадники, – подъехав почти вплотную.
Один из них слез с лошади и подошёл к женщинам, а остальные отъехали в сторону и, не обращая никакого внимания на происходящее стали о чем то негромко разговаривать меж собой.
– О-о, сама Матрёна здесь, что ж ты в поле с дитём-то, застудишь младенца.
– Да нам не привыкать, не впервой.
– Ну, смотри, смотри.
Тут он обернулся к Пелагее.
– Ну, здравствуй, Пелагеюшка.
– Здравствуй, Илья, – ответила девушка.
Илья молодой здоровенный парень воевал на Тамбовских землях против советской власти в банде Антонова. Он сбежал из дома, когда в селе появились чекисты, а затем отряд Котовского.
Присоединившись к банде Антонова, он иногда заезжал в своё село Масловку и наведывался к Пелагее. Он все же надеялся на то, что советскую власть свергнут и жизнь начнётся по-прежнему.
Пелагее он делал предложение несколько раз выйти за него замуж, но она опасалась такой жизни. Ведь уже было ясно, что советская власть пришла надолго и тогда её ожидали бы скитания и неизвестность.
Второй из братьев Мурзаевых Митяй остался в селе и решил помогать советской власти во всём, а затем вступить в колхоз.
Они стали врагами, оказавшись по разные стороны баррикад. Илья считал предателем Митяя, который предал не только его, но и своего отца. При первой встрече Илья решил брата застрелить, и эта мысль была с ним повсюду. Он ждал этого момента, момента расплаты. Ненависть и злоба бурлили в нём не утихая, он мечтал об этой встрече, чтобы увидеть глаза, предательское лицо Митяя, которой будет смотреть на него и молить о пощаде.
Глава 4
– Ну как живешь-то, Пелагеюшка? Как оно при советской власти?
– Ничего, живу как все. Живу с мечтами людей Илюшенька, о лучшей жизни.
– Да? – Удивился молодой борец с Советской властью. – Это ты мне говоришь Пелагея, что мечтаешь о лучшей жизни!? Да, хорошо же ты устроилась, лучшую жизнь ей подавай. А может, о прошлой твоей жизни вспомним как холопов своих, дядька твой кнутом насмерть забивал, и с раннего утра, как всходило солнце эти люди, с которыми ты мечтаешь, умирали в поле от непосильной работы, не дожив до заката.
– Да, наверное, ты прав, – перебив его, ответила Пелагея, – Но ведь в то время я была ещё маленькой, несмышленой девчонкой, я почти ничего не помню.
– А ты помни, помни! – Закричал Илья. Злость его вырвалась наружу, он покраснел, и лицо его искривилось от такого порыва гнева. Но это продолжалось недолго, через несколько секунд он повернулся к девушке и, сбавив тон, продолжил: