PR-дизайн и PR-продвижение

«В чужих землях я видел много храмов, а в храмах я видел идолов, богов же не видел никогда!».

Наше отечественное высказывание, причем отнюдь не романического характера, на эту тему звучит так:

«Москва – Третий Рим, два Рима пали, четвертому не быти!».

И о какой толерантности тут вообще может идти речь? Даже в 1900 году в издании «Живописная Россия» мы можем встретить, например, заявления о том, что наши крестьяне всерьез считают: «мордовка готовит по-поганому», и они никогда у мордвы есть не будут, хотя просвещенные авторы этого издания, напротив, отмечают высокую пищевую культуру мордвы и их значительно более богатый стол, чем у того же русского крестьянина, который из брезгливости не ел ни «зайчины», ни «петушатины»!

Впрочем, не только история, но и генетика может во многом объяснить противоречивый характер наших сограждан, равно как и то, почему у нас так медленно обновляется общество.

А дело все в том, что вот уже какое столетие в России идет своеобразный генетический эксперимент, в ходе которого выбиваются самые инициативные и предприимчивые, а самые послушные, раболепные и тупые выживают. Монголо-татары пожгли города с мастеровыми людьми и забрали их в полон, а лапотные мужики-крестьяне попрятались по лесам и болотам. В годы крепостничества, понимавшие толк в собаководстве дворяне стали сводить по тому же принципу и людей: покладистых и послушных берегли, а непокорных, строптивых и бойких сдавали в солдаты, отчего, кстати, русская армия с эпохи Петра славилась столь высокими боевыми качествами.

Между тем рабы, даже если их освободить, могут воспитать только рабов (вспомним, что ребенок за свои первые пять лет узнает о жизни больше, чем за всю свою оставшуюся жизнь). И что же могли дать своим детям те, кто получил свободу в 1861 году?

О том, насколько сильное влияние на судьбы народов оказывают такого рода генетические эксперименты, свидетельствует и такой факт: король Пруссии Фридрих Великий, правивший в XVIII веке, хотел иметь в армии людей высокого роста и издал закон, по которому все наследство отца переходило не к старшему сыну, а к самому низкорослому.

Армия Фридриха непрерывно воевала, убыль в людях была огромной, но коротышки могли спать спокойно: на войну их не брали, а рослых солдат предпочитали нанимать за границей. Кончилось тем, что современная Германия занимает первое место в Европе по низкорослости среди мужчин, а ведь прошло уже столько лет! Примеру Фридриха последовал Наполеон, набирая для гвардии «шестифутовых» великанов, и Франция сегодня на втором месте по мужской низкорослое™.

Что же касается нас, то две мировые войны, революция, коллективизация и сталинские лагеря унесли жизни стольких сознательных и по-настоящему умных людей, что только те выжили, кто уже совсем ни на что не годился, кроме тяжелого физического труда. Оттого-то, кстати, и роботизация у нас запоздала…

Остается только удивляться природной силе и талантливости нашего народа, который даже в таких условиях, да еще и поголовно спаиваемый столько лет, окончательно не деградировал и еще что-то может.

Англичане подсчитали, что у всякого талантливого народа ежегодно рождается один настоящий ученый-исследователь на один миллион человек, а ведь сколько миллионов у нас вообще не родилось, и сколько людей было просто-напросто забито. Причем та же «забитость» входит в плоть и кровь, говорит нам генетика, так что недаром разгромить ордынские рати на Куликовом поле мы сумели только тогда, когда выросли два поколения людей, не битых татарами!

Последствия другого генетического эксперимента стали достоянием гласности лишь недавно, однако они, пожалуй, впечатляют еще больше. Оказывается, немецкие ученые, состоявшие в годы Второй мировой войны на службе у нацистов, по заданию Гиммлера работали также и над проектом повышения у немцев рождаемости. Они стремились выяснить необходимые условия для того, чтобы у немок рождалось бы по двойне, и ставили для этого соответствующие эксперименты. Были взяты достаточно большие контингенты преданных Рейху молодых эсесовцев женского и мужского пола, задачей которых являлось только лишь одно – размножение в особо благоприятных условиях. Казалось бы, все благоприятствовало тому, что малыши будут крепкими и во всех отношениях здоровыми, однако к удивлению американцев (а именно им в первую очередь удалось воспользоваться результатами этого эксперимента), среди детей, «рожденных по заказу», число неполноценных оказалось чуть ли на целый порядок больше, чем это бывает среди детишек, которых родители зачали по любви! Какой тут фактор сыграл свою роль, специалисты спорят и по сей день, но очевидно, что без любви никуда.

Между тем мы все очень даже хорошо знаем, как часто наши измученные материальными проблемами родители заводили детей только для того, чтобы получить от государства увеличенную жилплощадь, чтобы молодого отца в армию не забрали и по другим весьма далеким от любви соображениям. Теперь за детей выплачивается материнский капитал, и будет очень интересно, если впоследствии кому-нибудь удастся выяснить, насколько у нас от подобной заботы о благе народа увеличилось число детей с отклонениями.

Отсюда, кстати говоря, вполне может происходить и тот значительный объем нашей глупости и непрофессионализма, хотя последний нередко имеет еще и чисто социальную подоплеку.

Здесь необходимо особо отметить, что именно психологическая война (которую можно считать особым видом PR) дает нам много примеров того, как важно умело пользоваться менталитетом той или другой нации.

Так, опубликованные в германских газетах и листовках фото английских принцесс, катающихся на пони в Гайд-парке, но не достигали пропагандистской цели посеять в умах немецких граждан ненависть к Англии, поскольку немцы видели, что, несмотря на войну, британцы живут все так же беззаботно и красиво, как раньше.

А вот средний англичанин, на голову которого сбрасывались листовки такого же содержания, не видел в жизни высших классов своего общества никакой несправедливости по отношению к самому себе, более того, благополучие аристократии было для него залогом устойчивого положения страны.

Геббельс тогда тоже решил публиковать фотографии из частной жизни руководителей Рейха, но результат получился обратный: народ видел в них своих слуг и негодовал, что «слуги» живут лучше «господ».

Но то же самое мы видим и у нас, и, следовательно, наши политики не должны забывать, что россияне по большей части все еще бедны, а потому – завистливы и совершенно не переносят, когда выбранные ими «слуги народа» начинают жить не по российским, а по западным стандартам.

Почему-то наши политики плохо себе представляют, что сердца людей завоевывают не словами, а делами. Те же фашисты, когда рвались к власти в Германии, в каждом большом доме имели своего функционера, который обходил малоимущих и нуждающихся и записывал, что и кому из них нужно. Потом по этим спискам проводились массовые акции помощи нуждающимся: «Весенняя помощь», «Зимняя помощь», «День помощи ветеранам», а за все это они собирали себе голоса. Выдавали теплую одежду и обувь, лекарства и шоколадки детям… А где брали? Да у промышленников и банкиров, пугая: «Не дадите – будет то же, что в Советской России. А дадите нам, мы сумеем навести порядок!». И ведь давали, понимая, что лучше потерять часть капитала, чем лишиться всего.

Нас много и долго запугивали тем, что, мол, нельзя землю продавать в частные руки, а то частник вместо того, чтобы пахать, возьмет, да и постоит на этой земле отель, и будет голод.

Но, опять же, есть данные, что 80 % нашей территории располагается в зоне неустойчивого земледелия. Однако производство зерна в последние годы растет непрерывно! В тоже время, может быть, и не стоит нам навязывать природе наши желания, и требовать от нее, чтобы росло там, где не растет? Поручили бы себя кормить индусам и корейцам (японцы, например, так и поступили), а сами развивали бы высокоточные технологии и на природу ездили бы просто отдыхать.

Другие спорят о том, как лучше всего заставить работать фермера, опасаясь, что он соберет себе сколько надо, а горожанам не хватит. Но есть же отличный способ: принять двойное налогообложение – прямо пропорциональный налог с земли и обратно пропорциональный – с урожая. Суть в том, что если земли у тебя мало, то и налог невелик. А вот если много, но хозяин ты плохой и урожай получил маленький, то налог тебя задавит – учись работать и хозяйничать на земле! Зато при большом урожае, который тебе приходится сдавать государству очень дешево, так как вокруг все стремятся вырастить побольше, налог невелик, что стимулирует фермера на максимально возможный объем производства. В итоге именно США принадлежит абсолютный мировой рекорд душевого производство зерна – свыше 1600 кг/чел. в год (кстати, Россия в 2016 году собрала 119,1 млн. т зерна) при внутреннем потреблении 800 кг/чел. в год, включая корма. В пересчете на «индийское» потребление (200 кг/чел. в год) этого достаточно, чтобы прокормить 1,7 млрд, человек – т. е. трети населения планеты Земля. Конечно, очень многое зависит от климата. Но и от налогообложения тоже!

У нас сейчас масса проблем с интенсификацией производства. Но через это прошли все экономически развитые страны. США начали роботизацию промышленности в 1961 году, и продолжалась она в разных отраслях от 15 до 19 лет. Япония последовала их примеру в 1967 году и справилась скорее – за 12–15 лет. У нас этот процесс по-настоящему, хотя и медленно, пошел только с 1991 года – трудно ожидать, чтобы мы справились быстрее, тем более что у нас происходит замена всей парадигмы общественного сознания, а не одних только лишь станков на заводах и фабриках!

Но все-таки самый главный недуг, поразивший все наше общество вследствие выбора князем Владимиром некого срединного пути в мировое сообщество, – это наша российская ментальность.

Вот взятое из книги Евгения Пермяка «Горбатый медведь» описание некого слепка с нашего не такого уж и далекого прошлого – дело происходит в 1912 году:

«В деревне Омутихе двадцать один дом и одна улица. Дома крыты соломой и только два или три – тесом. Все омутихинцы ходят в лаптях. И только те, что посправнее, по праздникам надевают сапоги.

Непреловы, судя по всему, относились к справным. Изба у них под тесовой крышей. Три лошади. Три коровы. Десятка полтора овец. Свиньи. Куры. Две пасеки. На одной держат пчел, а другая – просто лес. И не маленький. Заблудиться нельзя, но не просвечивает с одного края на другой. А ходят в лаптях. Старший брат Герасима Петровича Федор говорит про лапти:

– А в них привычнее и сподручнее.

Может быть, скупы? Да нет. Не более чем другие.

Пашут деревянной сохой с железным лемехом, Мильва рядом. И Мильва делает хорошие недорогие плуги. Немногим дороже сохи. Суждение то же:

– Сохой-то сподручнее и привычнее.

Жена Федора Петровича ткет холсты, прядет нитки. Это требует много труда. И покупная ткань обходится дешевле. И это знают все. Но снова те же слова:

– Свой-то холст привычнее и сподручнее.

И все ходят в своем сподручном холсте, в домотканой портянине.

Дед, бабка, старший сын с женой, трое взрослых детей живут в одной комнате избы. Она же и кухня, и столовая, и спальня, а иногда и помещение для телят и ягнят.

Почему бы не пристроить еще хотя бы одну комнату? Лес рядом. Летом после сева и до покоса выдается свободное время. Свободного времени достаточно зимой. Что же мешает? У Федора Петровича сильные руки. Наконец, в своей деревне есть свои дешевые плотники.

Н-нет! Деды так жили, и мы проживем.

Может быть, им мешает жить лучше недостаток знаний, как говорит Всеволод Владимирович? Может быть, они не знают, как можно жить лучше? Но ведь Федор Петрович грамотен; он бывает очень часто в Мильве и знает, что при двойных рамах теплее и меньше идет дров. Он видит, что на отдельных тарелках есть приятнее, чем, мешая друг другу, хлебать из общей чашки. Но их расставили на длинной полке, тянущейся вдоль стены, „для погляду?. И только Маврику подают особую тарелку, и он, конечно, не ест из нее. Зачем же позволять выделять себя.

От тараканов есть много средств, но тараканов полно. И если какой-то из них попал в щи, его преспокойно вынимают ложкой и выплескивают, продолжая есть щи с тем же аппетитом; Маврик небрезглив, но все же… Он никогда не будет относиться с уважением к тому, что его отчим называет „простотой деревенской жизни?. Какая же это простота? Не мыть руки перед едой – простота? Равнодушно смотреть на ползущую по рубахе вошь – простота, и утверждать, что вошь тоже нужна, потому что она из человека дурную кровь пьет… Это простота?

Извините, это не простота, а что-то другое. А что, Маврик не знает и сам. Но знает, что он не может и не будет уважать за это жизнь в непреловской избе.

Однако же в Омутихе много прелестей. Рожь. Лес. Речки. Рыба. Но и тут можно бы многое изменить. Через непреловский огород течет прелестная речонка. Балагурка, приток Омутихи. Кто мешает перегородить ее хотя бы самой простенькой плотиной, выкопать совсем небольшой прудик и пустить икряных карасей, линей? Ведь это же верная даровая рыба. Этого нет и не будет.

Кто мешает по опушкам пасек насадить смородиновых кустов, садовой малины, ежевики?.. Ведь никто же из деревенских ребят не будет рвать ягоды, как не рвут чужого гороха, растущего в поле. Этого тоже нет и не будет.

А вот прошлогоднюю дряблую редьку будут есть, чтобы она не пропадала, как и заплесневевшие грузди, совсем не думая, что попусту преющий навоз может дать ранние овощи. И без стекла. Не устраивая парников, как это делают в Мильве, а просто паровые гряды с глубокими лунками, куда не забираются утренние заморозки, которые не пускает горячо преющий навоз под грядой.

Маврик помогал Краснобаевым делать такую гряду, а у Федора Петровича столько навозного богатства, но огурцы еще и не думали цвести. А как скажешь об этом бабушке Ирине или деду Федору? Ведь нельзя же быть умнее их в двенадцать лет. А он умнее. Не во всем, а в том, что знает, что видел, что испробовал сам».

Такой предстает перед нами наша российская деревня начала минувшего века, и совершенно очевидно, что она буквально-таки изнемогала под тяжким грузом патриархальных пережитков.

Теперь посмотрим, какими красками все то же самое рисует уже не литератор, а известный ученый, публицист, историк, социолог и педагог И. В. Бестужев-Лада в своей книге «История твоих родителей: разговор с молодым поколением», написанной им еще в 1988 году, в самый разгар шедшей тогда перестройки:

«Вы думаете, легко было побуждать людей по 16 часов и более в день выносить непомерную тяжесть деревенской страды? Легко было заставить семилетнего ребенка или десятилетнего подростка по четыре часа под палящим солнцем ползать на карачках, пропалывая просо? В дни страды с утра до вечера каждая изба напоминала боевой фрегат, на мостике которого стоял грозный капитан – патриарх семейства, готовый вздернуть на рее любого негодяя-домочадца, который вовремя не отдаст концы, а на палубе бесновался его помощник-боцман – скажем, старший из сыновей, не стеснявшийся в выражениях и, как тогда говорили, довольно тяжелый на руку. Подзатыльники и оплеухи сыпались градом, порой доставалось и вожжами поперек спины, но нижние домашние чины воспринимали это как нечто естественное: ведь все это было лишь что-то вроде сегодняшнего нашего выговора с предупреждением, что дальше будет намного хуже, чем просто побои или даже самая жестокая порка. Дальше будут насмешка, обидное прозвище, посмешище в глазах всей деревни и травля, самая настоящая травля, доводившая порой человека до самоубийства. А высшая мера наказания – изгнание из семьи и жалкая участь «приживальщика» у чужих людей. Иногда, в сравнительно редких случаях, и самосуд, о котором потом годами рассказывали подрастающему поколению, наводя ужас на слушателей.

И действительно, существовал стимул труда, намного более действенный, чем оплеуха или даже угроза голодной смерти. Существовали исчезнувшие или на глазах исчезающие ныне вековые традиции, нравы, обычаи, детальнейшим образом предписывавшие каждому человеку, в зависимости от его пола и возраста, что и как он должен делать каждую секунду своей жизни в труде, в быту, на досуге. Образно говоря, пахать – только так, как принято в этой вот губернии, уезде, волости, и боже упаси, никак иначе. Белье стирать, полоскать и развешивать – тоже. На стол накрывать и гостей собирать – тоже. Хоровод водить и частушки петь – тоже. И так далее. За соблюдением всех этих вековых регламентов, можно даже сказать, трудовых, бытовых и досуговых ритуалов (а из них и состояла вся жизнь), бдительно следило всесильное в тех условиях общественное мнение окружающих – жизнь-то каждого была у всех на виду, как в витрине универмага! И тому, кто хоть на волосок уклонялся от того, как принято, трудно было позавидовать. Это было похуже, чем сегодня, скажем, явиться в школу или на работу в шортах.