Фабрика #17

Коренев задумался над тем, что Подсыпкин подразумевал под работой с бумагами, и по рассеянности загнал лопату слишком глубоко в тягучую смолистую субстанцию, название которой так и не выяснил. Когда попытал подцепить получившийся кусок, раздался хруст, а следом громкий треск. Некачественный черенок лопнул в руках, оцарапал пальцы и загнал в ладонь занозы. Кроме того, что-то попало в глаз и при каждом опускании верхнего века резало в уголке.

– Живой? – спросил испуганный сосед. Все перестали копать и уставились на обломки черенка.

– В глаз попало, – Коренев моргал до слез и натирал веко рукой.

– Не три, хуже станет! – сказали ему. – Нужно в медпункт идти.

Он ответил, что не имеет ни малейшего понятия, куда идти, и вообще плохо видит. Тогда его взяли под локоть и повели. Он обнаружил, что когда веки закрыты, боль уменьшается, и так и пошел вслепую, направляемый провожатым. Изредка приоткрывал здоровый глаз, чтобы убедиться в отсутствии препятствий на дороге. Саднили ладони, но на них внимания не обращал.

Медпункт оказался неподалеку. Коренева завели в кабинет, выгнали провожающего и приступили к процедурам.

– Какой глаз? Веко?

– Левый. Верхнее.

– Сейчас сделаем. Ага, вот мы ее… – медсестра одной рукой проводила манипуляции, а другой удерживала голову. Запах фиалковых духов ударил в нос.

После не совсем приятных мгновений, Коренев проморгался.

– Кажется, помогло, – проговорил неуверенно. Глаз не резало, но ощущение дискомфорта оставалось.

– Вот и отлично, – тихо сказала медсестра с биркой «Алина». – Я вам капли закапаю для профилактики. Пару капель и станет легче. Где же вас так угораздило?

– Ветром надуло, – соврал он, не желая признаваться, что в чине чернорабочего выгребает лопатой грязь из кучи.

Вернулось зрение, перестал слезиться глаз, и он смог разглядеть свою спасительницу. На вид Алине было лет двадцать. Она голубыми глазенками уставилась на Коренева с легким испугом, видимо, вызванным небольшим опытом работы в медпункте.

– Ой, у вас и с руками беда, – спохватилась она.

Он посмотрел на ладони: занозы, ссадины и приличная царапина, из которой по капле сочилась кровь.

– Ерунда, – отмахнулся. – До свадьбы заживет.

– И ничего не ерунда, – с жаром запричитала Алина. – Нужно удалить и продезинфицировать, пока вы какую-нибудь заразу не подхватили. Был у нас на фабрике такой же случай. Токарь загнал в палец занозу и запустил, а от полученной инфекции чуть руку ампутировать не пришлось. Нет уж, давайте ваши ладони, пока вы тоже что-нибудь нехорошее не подхватили.

Он сдался. Алина взяла пинцет и методично повыдергивала занозы, которых оказалось преизрядно – некоторые он получил еще до сломавшегося черенка.

Пока она производила необходимые процедуры и обрабатывала перекисью ранки, он смотрел на медсестру и ее волосы, выкрашенные в оттенок рыжего. Наверняка, цвет назывался как-нибудь высокопарно, вроде «медно-золотистый грильяж», но в таких тонкостях Коренев не был силен.

Глядя на сосредоточенное лицо Алины, украшенное легкой детской пухлостью, решил, что это самая симпатичная девушка из встреченных им на фабрике. Перед внутренним взором пронеслись зажигательным канканом Тамарка, Ленка и подружки Виталика. И сгинули, заслоненные юной рыжеволосой медсестрой из фабричного медпункта.

– Алина, – сказал он, сокрушаясь, что не разжился бритвой. – Смотрю я на вас, и не верится, что вы работаете на фабрике.

– Почему же?

– Вы чересчур для нее красивы. Вам нужно на конкурсах красоты выступать, а не выколупывать занозы рабочим, – сказал он. Невинность Алины и смущала, и возбуждала его.

Она заулыбалась.

– Нет, мне нравится моя работа. Я с детства мечтала помогать всем. Еще в детском саду я сказала воспитателю, что вырасту и стану врачом. Ведь это же так приятно, облегчать страдания людей и продлять им жизнь, – рассказывала она, пока выдергивала занозы и перематывала поцарапанную ладонь бинтом. – Ну вот и все, можете идти, но сегодня не работайте руками, пусть затянется.

Он кивнул. Алина сделала записи в журнал и сообщила, что руководство цеха будет извещено о несчастном случае для отчетности и последующих профилактических мероприятий. Коренев пытался возражать, мол, никакой это не несчастный случай, а пустяк, не стоящий внимания.

– А до которого часа работаете? – рискнул он в дверях.

– До двадцати-ноль-ноль, – ответила Алина, запнувшись.

– Отлично, – без дальнейших пояснений вышел в коридор, где его поджидал коллега по лопате.

– Ну что?

– Жить буду, но работать нельзя, – он продемонстрировал перемотанные бинтами руки.

Вернулись к набившей оскомину куче. Коренев уселся на деревянный ящик и смотрел, как возятся в грязи остальные. К тому же, лишних лопат не было, и он не смог бы работать, даже если бы и захотел.

В обеденный перерыв продолжилось обсуждение мировой политики, сопровождавшееся восхвалением директора. Директор все более походил не на живого человека, а на сказочного персонажа – помесь мудрого царя Соломона с нестареющим Дорианом Греем, таящим в подвале уродливый портрет. Коренев догадывался, что настоящего директора не существует и живет он только в фабричном фольклоре, а вымышленные подробности не имеют ничего общего с реальным человеком из плоти и крови.

Но сейчас его политика не трогала. Он сидел на неудобном ящике с торчащими в стороны ржавыми гвоздями и растянулся в полуулыбке, словно на начальной стадии сумасшествия.

В конце рабочего дня пришел по обыкновению бригадир, узнал о происшествии и покачал головой, но Коренев плевать хотел на чужое недовольство и лишь с нетерпением ожидал двадцати-ноль-ноль.

За двадцать минут до указанного часа пришел на место. Спрятался за пристройку и поглядывал на входные двери медпункта из-за угла, опасаясь пропустить Алину или не узнать ее. Люди разительно меняются, переодеваясь из грязной робы в чистую повседневную одежду.

С каждой секундой рос мандраж. Он ощущал себя школьником перед первым свиданием. Подобного в его жизни не случалось, и самое странное, он не мог объяснить свои чувства.

Наконец, на крыльце появилась она. Он узнал ее по цвету волос, который разглядел даже при ночном освещении.

– Алина, – позвал он и выбежал из своего укрытия. – Постойте!

Она испугано обернулась на крик, заставший ее врасплох.

– Не бойтесь, – он подошел к ней. – Это я.

– Коренев, – узнала она с облегчением, хотя и радости особой не выказала. – Как ваши руки и глаза?

– Хорошо, то есть, еще плохо, но уже не так плохо, как было, а намного лучше, но все равно не совсем хорошо.

Она с улыбкой выслушивала его неуклюжие словесные конструкции. Испуг прошел.

– Можно вас проводить до проходной? – предложил он, чтобы закрепить успех.

– Ну рискните, если хотите, – ответила Алина. – Хотя я не уверена, что это хорошая идея.

– Почему же?

– Во-первых, я вас не знаю, – начала перечислять она. – Во-вторых, боюсь, а в третьих, руководством фабрики не поощряются контакты между сотрудниками вне работы.

Он растерялся. Обычно девушки его не боялись. Наоборот, он побаивался некоторых девушек. Например, Ленку.