Фабрика #17

Рея!

Дернулся, отшатнулся от окна и задел рукавом больничного халата стопку книг. Толстые справочники с глухим стуком сыпались на пол. Они падали на корешки и раскрывались на случайных страницах. Перед ним громоздились десятки томов, представивших свои внутренности – иллюстрации, фотографии, схемы строения органов, рисунок глаза в разрезе, почки, легкие, гортань…

Поверх кучи упал последний том, лежавший в основании стопки – огромный справочник по психиатрии с толстой обложкой и позолоченными тиснеными буквами – и тоже раскрылся.

Взгляд скользнул по образовавшейся горе и зацепился за название статьи: Логорея.

Склонился и прочитал первый абзац:

«Логорея – симптом патологии речи, возбуждение, многословие, ускорение темпа и безудержность речевой продукции. Наблюдается при сенсорной афазии (сочетание с литеральными и вербальными парафазиями), маниакальных состояниях, прогрессивном параличе, шизофрении…»

Рея!

К черту дочь Урана и Геи с толковыми словарями! Вот какого многословия требовал остерегаться Дедуля!

Захлопнул справочник и взглянул на точки. Логорея продолжала улыбаться. Хотел крикнуть «Убирайся!», но онемел от ужаса и едва не потерял сознание. Стены коридора превратились в закручивающиеся спиралью полосы, ведущие к белому окну, за которым заканчивался доступный ему мир.

Логорея улыбнулась, послала воздушный поцелуй и исчезла. Она умерла давно. Первой и под другим именем, которого он не знал.

Он отскочил от подоконника, словно от улья с сердитыми пчелами. С трудом подавил желание схватить эти огромные тома медицинских справочников и швырять их во всех со слезами на глазах, пока бригада санитаров не скрутит его и не вколет целительное лекарство, дарящее болезненное успокоение.

– Приветик! Какая у тебя борода!

Обернулся. Оленька удерживала в руках фотоаппарат с телеобъективом, прибавившим еще пару сантиметров в длине. Она улыбалась и держала палец на кнопке спуска затвора. Ее чистая одежда выглядела инородно на фоне синих стен больницы.

– Меня Ваня прислал, поручил репортаж сделать. Разрешил даже с «голландским углом», – пояснила она с довольной рожей. – Вот в жизни не подумала бы, что ты можешь оказаться маньяком, загубившим семнадцать человек. Точнее восемнадцать, ты же эту медсестру охмурил и зарезал. Жалко девочку, кажется, ее Альбиной звали. Ее муж пообещал тебя найти и убить, – тарахтела Оленька. – Попытка покончить с собой в следственном изоляторе, чтобы признали невменяемым – отвал башки! Кстати, ты так прикольно СИЗО фабрикой называешь, тебя в газетах фабричным монстром прозвали. Видимо, совсем шарики за ролики закатились…

Заметил золотое кольцо на пальце Оленьки и громко замычал.

– …Не зря ты мне не нравился, индюк напыщенный! Я бы на месте Вани тебя давно уволила! – продолжала она, игнорируя его стоны. – Вот у тебя интервью взять хотела, но в СИЗО не пускали. А теперь такая возможность! Ваня так и сказал, беги, бери, это же сумасшедшей эксклюзив получится, отвал башки! Даже Виталик книгу о тебе пишет, у него издательства ее с руками отрывают, все-таки друг-маньяк – такое не каждый день случается…

Захотелось вырезать ее черный язык, чтобы он перестал изрекать эти непонятные и неприятные вещи, пусть даже и не запомнится сладкое ощущение полезного дела.

Нужно бороться с многословием. Кто дал право этим людям, говорить так много и бестолково? Опустил глаза на руку, где синели восемнадцать отметок. Еще есть место для одной.

Да и Ваня не расстроится.